Я выжил в Холокосте - Дэниэл Коуэн

Ужасающий карьер. Мемориальный музей Холокоста (США)

4

Зима пришла окончательно, и Петеру становилось все хуже. Его отправили в лагерную мастерскую, где он ремонтировал колеса для тележек и тачек; такая работа уберегала его от ледяного ветра, но в конечном счете его ноги совсем ослабли – он едва мог держаться на них. Однажды утром он ослаб настолько, что не мог встать с койки на перекличку. Голосом чуть громче шепота он подозвал Тибора.

– Я не вытяну, – прохрипел он, ухмыляясь через боль. – Но ты сможешь.

– Тебе просто надо отдохнуть, – ответил Тибор, почти умоляя.

Петер улыбнулся, похлопал Тибора по плечу и уверил его, что все будет хорошо. Тибор переживал за него: его тонкая, словно вафельная кожа, и особенно руки, стали пугающе холодными. Когда Тибор вернулся после обеда, Петера не стало.

Следующие несколько дней он обдумывал последние слова Петера. Пытался запомнить его таким, каким знал раньше, когда они только познакомились, во время их путешествий, когда Тибор удивлял его едой, которую находил в полях и лесу. Представлял тогдашнего Петера, но не мог, несмотря на все усилия. Воспоминания Тибора омрачало бледное лицо умирающего друга.

Спустя некоторое время, на вечерней перекличке, совершенно неожиданно мир Тибора перевернулся. Поскольку он был ниже ростом большинства узников, обычно он не видел, что происходит впереди, за рядами людей. Но сегодня, пока группы усталых тел выстраивались в линию, между ними открылась небольшая щель, достаточно, впрочем, широкая, чтобы Тибор мог увидеть дальний конец площади.

Два лица показались ему знакомыми, но он не сразу понял, кто это – наверное, потому что он никогда не видел их бритоголовыми. Секунду спустя он понял, что сходит с ума. Он закрыл глаза и снова открыл, но это не было плодом воображения: Имре и его лучший друг, Алекс, стояли там, на площади, на полпути между Тибором и воротами.

Тибор рванул сквозь лес костлявых людей, расталкивал и распихивал их, если те не двигались. Ничто не могло остановить его на пути к брату. Они крепко обнялись, Тибор долго не отпускал Имре, но даже, разжав объятия, он все равно держал руку Имре всю перекличку. В тот самый момент тупое ощущение страха, не покидавшее его все это время, наконец испарилось.

Встреча братьев казалась чудом, но на деле была, скорее, передышкой. Оказалось, что тут замешаны одновременно и удача, и несчастье. Алекс и Имре сели на поезд в Кошице, где местный фермер обещал пристроить их на работу. Сестра Розы все устроила и дала парням адрес фермера. Но местные жандармы встретили Алекса и Имре раньше, прямо на железнодорожной станции.

Имре сохранял спокойствие, утверждая, что он житель Будапешта, и даже назвал фальшивый адрес. Но вот Алекс как язык проглотил.

Жандармы немедля отправили его на соседнюю платформу, где местные рабочие садились на другой поезд. Ошеломленный страхом, Алекс шатающейся походкой двинулся вдоль путей. Имре помедлил секунду и осмотрелся: народу вокруг было так много, что они вполне могли бы и незаметно сбежать. Он подскочил к Алексу и обнял его за плечо.

– Все, что нам нужно сейчас сделать, – развернуться и уйти, – прошептал он. – Нас никто не увидит.

Алекс начал было оборачиваться, но тут заметил двух немецких солдат и замер. Пока он тянулся, сзади подошел жандарм, схватил его за шиворот и потащил к поезду. Секунду спустя он оказался в вагоне. Имре выругался про себя. Он и Алекс были товарищами и командой с первого класса: нельзя было отпускать его в какой-нибудь далекий трудовой лагерь одного. Имре был на расстоянии полуметра от ошарашенного друга, когда поезд тронулся. В последний момент он запрыгнул в вагон.

Поезд остановился в военном лагере недалеко от венгерской границы, где сотни молодых ребят работали в траншеях с грудь высотой. Солдаты раздавали лопаты и кирки. Офицер объявил, что в стране чрезвычайное положение и что раз они теперь «рабочая сила», в их обязанности входило выкопать траншею достаточно широкую и глубокую для того, чтобы остановить русские танки. Затем офицер добавил, что любого, кто посмеет оставить лагерь и сбежать, выследят и пристрелят.

Алекс и Имре были сильными. Они могли работать весь день, лишь изредка прерываясь на отдых. А вот другие не могли. Некоторые падали под полуденным солнцем, другие просто садились, когда слишком уставали. Таких сажали на грузовики и увозили, и больше они не возвращались.

Так они копали недели, месяцы. Людей прибывало все больше и больше, пока ряды рабочих не пропали за горизонтом. Каждую ночь, когда они ложились спать под звездами, Алекс и Имре раздумывали о побеге. Оба были согласны, что до Пасто можно добраться пешком за несколько дней, и что, выбрав правильный момент, можно незаметно улизнуть, а затем добраться домой к семьям, которые спрячут их.

Убежденным, что они смогут сбежать, парням стало легче работать. Но спустя несколько месяцев копания траншей, до того, как возможность сбежать обнаружила себя, Имре и Алекса вместе с тысячами других рабочих посадили на поезда и отправили на запад. Никто не сказал им, куда именно их везут.

Прошел слух, что русские вплотную подошли к границе, но ребятам так и не удалось узнать, так ли это. К тому моменту, когда его подвели к холму Маутхаузен, Имре не мог даже вспомнить, когда он в последний раз слышал звук радио или читал газету. У него не было новостей для Тибора относительно их родителей или сестер Эдит, Ирэн и Илонки. Однако сейчас, в момент воссоединения, все это было не так уж важно. Братья были невероятно воодушевлены и счастливы.

Тибору и Имре было сложно проводить время вместе. Бараки их находились в разных секциях, а плотницкие навыки Имре постоянно требовались на работах за пределами лагеря. Иногда им удавалось провести вместе несколько минут; но чаще они не виделись вообще. Но даже когда Тибор не видел Имре целую неделю, само осознание того факта, что он здесь, что он здоров и что его не отправили работать в карьер, дарило ему надежду. Это знание освобождало его от потребности разговаривать или сочувствовать другим заключенным.

5

Зима становилась холоднее, злее, подростков в лагере становилось все больше. Большинство были венгерскими евреями, которых разъединили с родителями в Освенциме, но были также и юные греки, немцы, румыны, русские и итальянцы. Поначалу их распихали по баракам, забив ими дыры, оставленные мертвыми. Но когда юнцов стало совсем много, для них выделили специальные секции.

Тибор посчитал наиболее разумным держаться от новичков подальше. Мальчишкам нечем было заняться в лагере: мужчин более чем хватало для работ. С кучей свободного времени и без всякого начальства над ними парни постоянно создавали уйму проблем.

В январе Тибора выгнали из барака и отправили в секцию для только что прибывших подростков. Новички там были венгры, итальянцы, немцы и румыны. Тибор ничего о них не знал, да и не хотел. Отопления в секции не было, в отличие от его предыдущего барака, где старшие разрешали ему несколько минут погреть задницу возле маленькой плиты.

Его первая ночь на новом месте была катастрофой. Днем солдаты продезинфицировали помещение; стены и деревянные койки полили из шланга и обработали дезинфектором, который разрывал нос. К ночи койки так и не высохли и все еще воняли. Когда старшина барака приказал мальчикам ложиться спать, они отказались и принялись буянить, кричать и драться. Старшина какое-то время смотрел на этот балаган, но затем, после нескольких предупреждений, позвал эсэсовцев.

Спустя секунды несколько офицеров с каменными лицами вывели всех мальчишек на улицу и приказали им ждать в тридцатисантиметровых сугробах. Спустя пять минут холод сломал их. Они орали и жаловались, что у них посинели ноги, но когда кто-то пытался сдвинуться с места, офицеры тут же сбивали его с ног прикладом. Друзья, пытавшиеся помочь, тоже получали свое. Некоторые мальчишки падали в снег и теряли сознание. Лишь когда большинство из них начали безостановочно реветь, эсэсовцы позволили им вернуться в барак. К тому моменту несколько юнцов лежало без сознания.

Тибору хватило этого с лихвой. Новички чуть не угробили его. Больше он им такого не позволит. Незадолго перед рассветом он улизнул из барака, затем пробрался в старое прибежище, залез под койку и сжался в калач – так плотно, как только мог. Никто не поднял шума, ибо Тибор был умной крысой и знал, как не привлекать к себе внимания. Крысы были умными: они могли жить практически везде, неслышимые и невидимые. Тибор стал очень тихой маленькой крысой, которая знала, когда стоило показывать морду, а когда – нет.

6

Карьер прикрыли в середине зимы, когда стало холодно даже для эсэсовцев в их тяжелых куртках. Тибор чувствовал, что дело тут не только в холоде: весь лагерь находился в состоянии вытекания. Тележек с трупами было все больше и больше. Работы было все меньше и меньше. В результате основная масса узников не вылезала из бараков днями. Вода было дико холодная, и многие перестали мыться. Кто-то просыпал обеды, кто-то ленился дойти до сортира. Коридоры заполнил тяжелый кашель, испражнения стекали с верхних коек на нижние. Воздух омерзел из-за запаха человеческого распада.