Минтака Ориона - Юрий Гельман

Тем временем распорядитель бала объявлял все новые танцы, некоторые из которых, то ли по программе, то ли по чьей-либо просьбе время от времени повторялись. Лорд Фулхем, как и его приятели, выбирали дам, увлекали их на середину, проводили в отдельных па, кружили по залу. Они уже давно не обращали внимания на Эндрю, который, стараясь не привлекать к себе внимания, отдалился от сэра Алекса и нашел скромное местечко у одной из колонн. Совсем неподалеку от него оказался один из многочисленных столов с едой и выпивкой, которые были расставлены по периметру зала. У стола постоянно дежурили два лакея с одинаково подобострастными розовыми лицами, которые по первой же просьбе любого, кто подходил, наполняли фужер, либо подавали закуску.

Воспользовавшись этим, Эндрю не стал теряться, и вскоре почувствовал себя вполне счастливым и удовлетворенным. В какой-то момент он даже раскланялся с кем-то из присутствующих, проходивших мимо, но тут же совершил оплошность, когда вдруг от избытка чувств подмигнул одной хорошенькой леди. Та густо покраснела и, наклонившись к даме, находившейся рядом, что-то нашептала ей на ухо. Немалых усилий стоило затем Эндрю сохранять на лице отрешенное выражение после того, как дама сверкнула глазами в его сторону.

Так прошло около часа. Два или три раза к своему другу подходил лорд Фулхем и, убеждаясь, что все в порядке, снова удалялся. И вот, наконец, объявили то, о чем предупреждала миссис Корнелис. Все потянулись в сад, который благоухал жасмином и розами и где так же, как в зале, были расставлены столы с угощениями. В саду горели фонари, но по распоряжению мастера фейерверков, который торопливо сновал между гостями, фонари пришлось потушить.

Затаив дыхание, гости ждали обещанных чудес. Эндрю, стоявший в общей толпе, не выпускал из поля зрения сэра Алекса – так ему было спокойнее. И тут началось. Разноцветные огни, то взлетая к самим звездам со свистом и воем, то кружась в замысловатых веерах и мельницах невысоко над землей, освещали заполненный гостями сад. Над головами людей то и дело разрывались какие-то хлопушки, осыпая высокие прически дам и плечи мужчин золотистыми кружочками конфетти. Повсюду раздавался шорох, свист, выстрелы специально подготовленных патронов, и в этом шуме тонули, растворяясь, восторженные голоса людей.

И вдруг неподалеку от того места, где находился Эндрю, случилось то, чего меньше всего ожидали люди. Одна из шутих, взлетая, задела ветку дерева, резко изменила траекторию полета и упала на голову женщины, которая, не успев даже вскрикнуть, повалилась навзничь. Платье на ней в один миг вспыхнуло, как факел. Толпа в едином порыве ахнула и расступилась, образовав круг всеобщего оцепенения. И только один человек, в два прыжка оказавшийся рядом, сорвал с себя малиновый камзол, которым начал сбивать пламя. Его отчаянная попытка, впрочем, не принесла успеха, и тогда он, схватив женщину в охапку, бросился к фонтану, расположенному тут же, и вместе со своей огненной ношей упал в воду.

Поначалу дико не везло.

У дьячка Фомки Белого, который частенько навещал больного Сергея и с которым всегда находил, о чем поговорить, Шумилов взял немного денег для приобретения красок. Весной он обещал дьячку привезти краски в Благово, но… однажды на рынке, куда Сергей ходил за продуктами, все деньги у него из кармана вытащили. Семи копеек, что болтались в другом кармане кафтана, едва хватало на хлеб, да и то на три дня.

Правда, хозяйка комнаты – даже не комнаты, а так, угла, – которую он снял в страшненьком, невзрачном домишке в конце Литейного, оказалась женщиной понятливой и незлобной. Она согласилась с постояльцем на отсрочку платежа за жилье.

И теперь Сергей ежедневно отправлялся на Невский или к Зимнему, где всегда бывало немало народа, и там, на морозе и на ветру, часто просто-таки замерзая, рисовал карандашом «летучие» портреты прохожих, продавая их тут же за копейку-другую. Наплывали на него, покачиваясь в морозной дымке, петербургские дома, рассекали взор стремительными черными линиями экипажи, обнимали голоса людей, торгующих пирожками где-то неподалеку, просто снующих мимо. А он все стоял посреди этих, казалось бы, нереальных декораций и терпеливо, без суфлера играл роль, написанную для него судьбой.

Так, в холоде и полуголоде прошла часть декабря, прошел январь. А однажды в феврале, когда с Балтики, наотмашь хлестая по щекам, дул пронзительный ветер, когда руки уже плохо слушались художника, да и вообще мало кто, пробегая мимо, обращал на него внимание, вдруг подошел к Сергею человек и тронул за плечо.

Одет незнакомец был солидно, по-зимнему. Была на нем шуба до пят с высоким воротом, валенки, шапка волчья с козырьком на глаза. Взгляд его темных, угольных глаз был, вместе с тем, удивительно светел и чист. Сергею понравился и голос – низкий такой, басистый.

– Молодой человек, – сказал незнакомец, пристально всматриваясь в лицо Сергея, – если вам угодно согреться и сытно поесть, пройдите со мной. Здесь недалеко.

Покорившись обаянию этого голоса, принесшего в его замороженное сознание добрую весть, Сергей не стал колебаться и молчаливо, как-то вприпрыжку, отправился за незнакомцем. Тот привел его в большой дом с лимоновыми стенами, с высокой лакированной дверью подъезда, с дворником, согнувшимся в поклоне. Неторопливо поднялись на второй этаж. Мозаичные ступени лестницы будто сами накатывались под ноги, предлагали себя в качестве опоры. Падал тусклый свет из длинного и узкого окна.

Незнакомец сам отпер дверь, вошел первым.

– Ну, что же вы! – позвал из полумрака. – Входите.

На Сергея дохнул теплый, сытный запах кухни. И еще чего-то еле уловимого, но до боли знакомого, чего-то почти уже утраченного. Он попытался отгадать этот запах: ах, да! Это же краски! Краски?

– Раздевайтесь, – между тем сказал незнакомец. – Я проведу вас на кухню немедленно. Вас покормят, как я и обещал. Затем спросите у горничной, где библиотека. Я буду ждать вас там.

Что-то нереальное, что-то сказочное было во всем этом. На полу елочкой лежал дубовый паркет, начищенный до блеска, лежали ковры, оставляя тут и там ломаные геометрические островки этого паркета. Ковры были и на стенах. На диване, мелькнувшем в проеме одной из дверей, тоже лежал ковер – вальяжно так, по-хозяйски.

И запах кухни. Он все время манил к себе, притягивал. «Вот что значит голод, – подумал Сергей. – Человек становится податливым, готовым на все. Чего от меня хочет этот незнакомец? А ведь придется платить за угощение. Но – чем?»

Через полчаса, ощутив себя вполне счастливым, он прошел с горничной по коридору. Весело танцевали огоньки в двух канделябрах. Размахивая луковичками свечей, они освещали розовые обои в мелкий такой, нежный цветочек.

– Здесь, – тихо сказала горничная и бесшумно удалилась.

Кашлянув в ладонь, Сергей отпер дверь. И сразу – глубина комнаты и высота потолка открылись ему. И еще – свет, обильный и мягкий, бьющий из двух огромных окон, задернутых тюлем. Вдоль стен располагались стеллажи с книгами, тут и там висели картины. А на полу – во всю ширину от стены до стены – конечно же, лежал ковер, на котором в нереально огромных цветах гудели – кажется, действительно гудели – гигантские пчелы.

И посреди этой комнаты с книгой в руках, рассеянно листая страницы, стоял человек. Без шубы и шапки он показался Сергею совсем другим, каким-то маленьким, невзрачным. Густые темные волосы, темные глаза. Они были знакомы, они тогда еще, на морозной улице, показались Сергею теплыми. И голос – это был, конечно же, тот самый голос.

Отложив книгу на стол у окна, хозяин кабинета ступил несколько шагов навстречу гостю и широким жестом пригласил его присесть на диван. Теперь только Сергей заметил диван у противоположной стены и утонул в его мягких формах.

– Будем знакомы, – растяжно сказал хозяин. – Моя фамилия Сумской. Иван Христофорович Сумской. Я – придворный художник Ее Императорского величества Екатерины Второй.

– Как! – воскликнул Сергей. – Вы – тот самый Сумской?

– Что значит «тот самый»? Вы меня знаете?

– Н-нет, – смутился Сергей. – Просто для меня это большая неожиданность.

– Мне о вас рассказал один приятель, – продолжал тем временем Иван Христофорович. – Он как-то проходил мимо и так, мельком, взглянул, как вы работаете на улице. Заинтересовался. Потом пришел ко мне и поведал о вас в самых лестных выражениях. Так кто же вы и откуда?

Сергей представился.

– Не сенатора ли Шумилова вы родственник? – поинтересовался Сумской.

– Нет, – твердо ответил Сергей. – Я просто его однофамилец.

– А у кого в Москве вы учились?

– Я? Ну, в основном, у Глазунова, да и то недолго.

– Гм, Глазунов. Не слышал, – пробасил Сумской. – Это кто-то из новых, наверное. Ну, да ладно. Это не имеет значения. Теперь поговорим о деле. Я так понимаю, вы не особо роскошествуете в Петербурге?