Сказание о Мануэле. Том 1 - Джеймс Кейбелл

— Да — да! Одеяние все было из сверкающих белых перьев, сестра. Вот одно, которое сломалось, когда я пытался ее схватить.

Мафь повертела перо в руке.

— Смотри — ка! Первый раз вижу такое чудо! Все же сломанное перо никому не нужно, а я не выношу у себя на кухне всякого хлама, сколько можно тебе говорить?

И Мафь бросила сверкающее белое перо в огонь, на котором подогревалась похлебка. Какое — то время они наблюдали, как горит перо, и Мануэль со вздохом сказал:

— Дни мои расточаются, и моя юность пропадает в безнадежном захолустье, где Сускинд только об одном и думает, где нет никого умнее Ниафер и где нет девушек, прелестных, как Алианора.

Мафь сказала:

— Я никогда не говорила плохого о мертвых. Так что пусть удача и прекрасные слова сопутствуют Ниафер в ее языческом раю. О Сускинд тоже, — Мафь перекрестилась, — чем меньше сказано, тем лучше. Но что до твоей Алианоры, то я тебе скажу, что порядочная девушка не станет летать, показывая свои лодыжки пяти народам, и снимать платье в местах, где может пройти кто угодно, к тому же в понедельник. Это совершенно неприлично, и куда смотрят ее родители?

— Но, сестра, она же принцесса!

— В том — то и дело. Вот я и сожгла это перо, поскольку не годится людям нашего звания что — либо брать у принцесс, пусть даже простое перо.

— Сестра, ты права! Согласен, что нехорошо красть, и это, по — видимому, накладывает на меня еще один долг и еще одно обязательство, которое надо выполнить, потому что, взяв это перо, я взял то, что мне не принадлежало.

— Мальчик, не думай меня одурачить, — когда у тебя на лице такое выражение, я знаю, что ты придумал очередную ерунду. По тому, как ты описал это дело, я догадываюсь, что легкомысленная, совершенно голая принцесса решила, будто ты собираешься отобрать у нее что — то другое. Поэтому я сожгла перо, чтобы его не узнали и не отправили тебя на виселицу или еще куда похуже. Ты почему не вытер ноги, прежде чем зайти на мою чистейшую кухню? И сколько раз, по — твоему, мне нужно тебе об этом говорить?

Мануэль ничего не сказал. Он, похоже, решал в уме сложную задачу. Потом он вышел на птичий двор мельника, поймал гуся и выдернул у него перо. Затем Мануэль надел свой воскресный костюм.

— Слишком хорош, чтобы ты в нем странствовал, — сказала Мафь.

Мануэль посмотрел сверху вниз на сестру и пару раз моргнул своими странными, сверкающими глазами.

— Глупая, если б я был прилично одет, когда стал господином подозрительного дворца, госпожа Жизель отнеслась бы ко мне серьезней. Я помню, что она сказала о моих локтях.

— По одежке только встречают, — благочестиво ответила Мафь.

— Именно любовь к поговоркам сделала из тебя мельничиху, и ты будешь ею до скончания веков. Теперь я понял причину своих неудач на Врейдексе, а от безумного Горвендила я узнал, что должно случиться.

— Потому ты стал отращивать волосы? — подозрительно спросила Мафь.

Мануэль сказал:

— Да.

— Мальчик мой, нарушение правил может тебе дорого обойтись.

— Тоже рискованная затея, сестричка, однако мы все волей — неволей делаем ставки в этой игре.

— Сейчас ты говоришь чушь…

— Может, и так, но я начинаю подозревать, что и заведомая чушь может принести добрые плоды. Может, я не прав, но проверю свои догадки.

— Интересно, за какой такой дуростью погонишься ты теперь, чтобы только не присматривать за стадом?

— Я — Мануэль, сестра, я должен следовать своим помыслам и своим желаниям, а и то и другое намного выше свиней.

После чего Мануэль поцеловал Мафь и, вновь не попрощавшись с Сускинд, отправился в далекую страну Прованс.

Глава VII

Корона Мудрости

Случилось так, что, когда король Гельмас поехал на охоту в Невет в первое полнолуние после осеннего равноденствия, называемое Луной Охотника, ему повстречался громадный, пышущий здоровьем малый, весьма достойно одетый во все черное, у которого был странно опущен один глаз и который, по — видимому, искал приключений в осеннем лесу. И тут король вспомнил, что ему предсказали.

— Что это я вижу у тебя в кармане завернутое в красный шелк?

— Это перо, король, завернутое в лоскут от лучшей юбки моей сестры.

— Да славится твоя темная магия, мой друг, однако за какую цену ты продашь мне это перо?

— Но перо никому не нужно, король, ибо, как видите, это совершенно обычное перо.

— Ну, ну! — рассмеялся король. — Разве где — нибудь заворачивают обычное перо в красный шелк? Мой друг, не думай обмануть короля Албании Гельмаса, а то не поздоровится. Я точно узнаю в этом сверкающем белом пере перо, которое потеряла в лесу во время линьки Жар — Птица — еще в древности, до того, как мои деды пришли в эту страну. Ибо предсказано, что такой вот молодой кудесник, как ты, принесет глупейшему королю, правящему Этиопами, это перо, которое дарует его владельцу совершеннейшую мудрость. И для тебя было бы богохульством оспаривать пророчество.

— Я не оспариваю вашу глупость, король Гельмас, да не оспариваю и ничьих пророчеств в мире, где нет ничего определенного.

— Однако, по крайней мере, определенно, — заметил король Гельмас, строго нахмурившись, — а именно то, что среди Этиопов все, оспаривающие пророчества, сжигаются на костре.

Мануэль чуть вздрогнул и сказал:

— Оно мне кажется самым обычным пером. Но ваши пророки — без сомнения, вполне заслуженно — больше славятся мудростью, чем я, а смерть на костре достаточно непривлекательна! Поэтому я вспоминаю, что говорил мне один сумасшедший, и, раз вы уверены, что это перо Жар — Птицы, я продам его вам за десять цехинов.

Король Гельмас неодобрительно покачал головой.

— Так вообще не пойдет, эта цена меня не устраивает, поскольку предсказано, что за это перо ты попросишь десять тысяч цехинов.

— Я особо не желаю показаться неверующим теперь, когда стал молодым кудесником. Поэтому вы лучше получите перо за вашу цену, и не будем мешать исполнению пророчеств.

Затем Мануэль поехал на одном коне с королем, не хотевшим выпускать Мануэля из поля зрения, и так они добрались до Брунбелуа и до увитого плющом дворца короля Гельмаса. Они приблизились к двум аркам, расположенным по соседству: меньшая для пеших, а другая для всадников. Над ними в нише находилась конная статуя и большое окно, разукрашенное узорами из сердец и чертополохов.

Они въехали в большую дверь, и в тот же день двенадцать герольдов в ярко — красных камзолах, расшитых золотыми цветами чертополоха, выехали из этой двери, чтобы объявить об исполнении пророчества, касающегося пера Жар — Птицы, и в тот же день жрецы Этиопов вознесли благодарения во всех подземных храмах. Простой люд, который последние десятки лет стыдился того, что живет под властью такого короля дурака, обнимался, танцевал и распевал патриотические песни на каждом углу. Собрался Нижний Совет и проголосовал, что, из уважения к его величеству, День Всех Дураков изымается из календаря. Впрочем, королева Пресина (родом из водяных), в спешке сжигая личные бумаги, заявила, что на это следует посмотреть и с другой стороны. Вечером были устроены фейерверки, король произнес речь, а Мануэлю заплатили десять тысяч цехинов.