Чудак из шестого «Б». Повести - Владимир Железников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Это правда — они к нему привязались,- сказала Наташа.- Но нельзя же так поступать. Он на них дурно влияет. А если он их, к примеру, толкнет на воровство? Здесь налицо просто спайка.
После этого они оба замолчали. Я ждал, что Леонид Сергеевич ей на это ответит, но он молчал.
Неужели поверил, что я могу толкнуть малышей на воровство?
— Зря вы так. Разве можно подумать такое про Борьку. Фантазия у него добрая, человеческая. А если он из своих октябрят таких же фантазеров и мечтателей сделает, это же чудно! Зависти нет, безразличия нет. Он, вы знаете, когда играет в шахматы, всегда поет.
— Доброта-это формальное качество,- сказала Наташа.- Капиталисты тоже добренькими бывают. На доброте коммунизм не построишь.
Это уже было просто оскорбление. Если бы кто-нибудь такое сказал про Леонида Сергеевича, я бы его в два счета выгнал. А он возьми и скажи:
— Наташа, интересно, что вы будете делать после школы?
Когда я услышал его вопрос, не поверил своим ушам. Он просто перевел разговор на другую тему.
— Не знаю,- ответила Наташа.
— Советую вам: поезжайте в Сибирь. У меня там сынишка работает.
Он ей еще предлагал поехать в Сибирь! Быстро они договорились. Меня он не зовет в Сибирь, а ее: поезжайте к моему сыну, пожалуйста. Вот, мол, адресок. Пошлите только телеграммку, а он вас там встретит… Противно стало слушать, что они там дальше говорили.
Включил радио на полную мощность и стал прыгать и корчить рожи перед зеркалом. Пусть думают, что танцую. Быстро они спелись, я даже не ожидал.
Наконец Леонид Сергеевич постучал мне кулаком в стену. Я сначала не хотел к нему идти, а потом все же пошел.
— Ушла? — сказал я, хотя отлично слышал, как она уходила, и даже видел в замочную скважину, как он ей подавал пальто.
— Ушла. Неплохая девушка, но…- Он помахал в воздухе рукой.- Я ее в Сибирь пригласил. Там ребята ее быстро уму-разуму научат.
— Понятно.
— А с тобой все в порядке. Конечно, разберут тебя на сборе, как полагается. А матери можно об этом пока не докладывать. А то знаешь — женщины… Паника. Отцу напишет, и так далее.
Это уже было неплохо, но я даже глазом не моргнул. Пусть не думает, что я собираюсь рассыпаться в благодарностях. Вообще ненавижу, когда благодарят.
— Ну, пойду,- сказал Леонид Сергеевич. И ушел.
* * *Прошло несколько дней. На сборе отряда меня еще не разбирали. Но ребята из второго «А» по-прежнему прибегали ко мне. Я не ходил к ним, а они бегали ко мне чаще, чем раньше. Каждую перемену несколько человек. И все разные. Точно они дежурство установили за моей персоной.
Только теперь в нашем классе никто надо мной не смеялся. Я даже думаю, что некоторые из наших завидовали, что малыши ко мне так привязались.
А тут после уроков ко мне ворвались Толя Костиков и Гена Симагин и сказали, что Нину увезли в больницу.
У меня прямо похолодело все внутри.
— У нее заболел живот, и ее увезли,- сказал Костиков.- «Скорая» приезжала. «ЗИЛ-110».
Я побежал в учительскую к Александре Ивановне. Я бежал так быстро, что Костиков и Симагин отстали от меня. Когда я вышел из учительской, весь второй «А» стоял около дверей.
— У нее аппендицит. Будут делать операцию, — сказал я.
Мы пошли всем классом в больницу. Всем ребятам хотелось узнать, как Нина. Но мы ничего не узнали — операция еще не закончилась.
— Часа через два я снова пойду в больницу,- сказал я ребятам.- Кто хочет, может пойти со мной.
Дома я позвонил Нининой бабушке и соврал ей, что Нина задержалась в школе. Не мог же я сказать, что Нине вот сейчас делают операцию.
Когда через два часа я вышел на улицу, то у подъезда меня ждал весь класс. Даже Зина пришла.
— У матерей отпросились? — спросил я.
Они закивали головами.
— Мне мама оказала,- ответил Гена Симагин,- чтобы я не приходил домой до тех пор, пока все благополучно не кончится.
— А моя мама сказала, что сейчас аппендицит не опасная операция,- сказал Гога Бунятов.
— «Не опасная»! — возмутился Толя Костиков.- Живот разрезают, думаешь, не больно?
Все сразу замолчали.
Ребята остались во дворе больницы, а я пошел в приемный покой.
Оказывается, мы пришли не в приемные часы, и узнать что-нибудь было не так просто. Какая-то женщина пообещала узнать, ушла и пропала.
Потом появился мужчина в белом халате, в белом колпаке. Вид у него был усталый. Он стал снимать халат, и к нему вышла женщина из гардеробной, чтобы помочь. Может быть, это был хирург и он сегодня сделал какую-нибудь сложную операцию и спас жизнь человеку.
— Что вы ждете, молодой человек? — спросил он меня.
— Здесь девочке одной делали операцию. Пришел узнать.
— А вы ее брат?
— Вожатый я.
— А, значит, служебная необходимость. Понятно.
— Нет, я так просто,-сказал я.- Да я не один. Я показал ему на окно. Там, во дворе, на скамейке сидели мои малыши.
Они сжались в комочки и болтали ногами. Издали они были похожи на воробьев, усевшихся на проводах.
— Весь класс, что ли? — удивился хирург.
Я кивнул головой.
— Как зовут девочку?
— Нина Морозова. Маленькая такая, с косичками.
— Подожди,- сказал хирург.
Он снова надел халат и пошел наверх.
А я разволновался до ужаса. Я, когда волнуюсь, зеваю и не могу сидеть на одном месте: хожу и хожу.
Ругал себя на чем свет стоит за то, что не запретил Нине ездить на пузе по перилам лестницы. Ведь все из-за этого и получилось. Она съехала на пузе и не смогла разогнуться. Ее прямо в больницу.
Я знал, что Нина любила так ездить, и не ругал ее. Ругать ее было глупо. Я сам так катаюсь. А у меня железное правило — никогда не ругать малышей за то, что я сам не прочь сделать. Сначала сам избавься, а потом других грызи. А теперь я себя во всем винил.
Хирурга все не было. На улице потемнело.
Наконец он появился:
— Можете спокойно отправляться спать: ваша подружка хорошо перенесла операцию. Завтра приходите и приносите ей апельсины.
Ух как я обрадовался! От радости чуть не расплакался. До чего мне дорога была эта маленькая девочка.
Доктор посмотрел на меня и сказал:
— Что-то у меня сегодня хорошее настроение. От души рад с вами познакомиться.
«Чудак какой-то в белом колпаке»,- подумал я. Но времени у меня не было с ним разговаривать.
Я выскочил во двор, чтобы обрадовать малышей. Они повскакали со своих мест. И я им все рассказал.
— Она во время операции даже ни разу не крикнула,- сказал я.
Хирург мне этого не говорил, но я-то знал, что это было так.
— Вот это да! — сказал Гена.- Сила!
Остальные ничего не сказали. Не знаю, о чем они там думали про себя, но только мне нравилось, что мои малыши такие сдержанные.
Было уже поздно. Шел мелкий дождь. Такая зима стояла. Асфальт был черный, и небо черное. И нам казалось, что мы идем одни в этой темноте. Но, когда проехала машина, я увидел, что мы были не одни. Просто асфальт своей чернотой прятал людей.
И во многих окнах горел свет: может, там сидели бабушки и дедушки, папы и мамы моих малышей. Они ждали и волновались о Нине.
Нет, мы были не одни.
ПУТЕШЕСТВЕННИК С БАГАЖОМ
1
В наш совхоз прислали одну путёвку в Артек. И вдруг её преподнесли мне. Для многих это было полной неожиданностью. Правда, слово «преподнесли» не совсем точно передаёт события, которые произошли из-за этого. Честно говоря, путёвку мне дали с боем: Нина Семёновна, наша старшая вожатая, считала, что я её не заслужил.
Она так и сказала: «Я считаю, что ты эту путёвку не заслужил, а некоторые думают, что ты её заслужил. Посмотрим, посмотрим…»
Не знаю, кого она засекретила под «некоторыми», но я-то уверен, что они абсолютно правы. Кто же тогда её заслужил, если не я, скажите мне, пожалуйста? Во-первых, я самый «старый» целинник во всей школе. Я приехал в совхоз, когда вместо всех этих домов стояли какие-нибудь три-четыре палатки.
Ух и поработали мы тогда, хотя нам было нелегко, особенно зимой! Осенью палатки насквозь продувались ветрами, а зимой их заносило снегом до самой макушки.
Да, да. Мне тогда было три года и пять месяцев, но я всё отлично помню, точно это случилось вчера. Такие вещи не забываются.
Ну, а во-вторых, я… в общем, самое главное — это во-первых!
Итак, я еду в Артек. По дороге домой, когда от радости, что я уезжаю, меня просто распирало, я встретил директора совхоза Николая Павловича Шерстнёва. Между прочим, он тоже живёт в совхозе с первых палаток.
Мы поздоровались, пожали друг другу руки. У Николая Павловича привычка с каждым встречным перекинуться словом, если есть свободная минута.
— Ну, как дела, Сева? — спросил он.
Сами по себе эти слова ничего не значили. Люди ведь часто встречаются и говорят: «Как дела?» А ответ их совсем не интересует. Из вежливости они спрашивают про дела, что ли? А у Шерстнёва это было совсем по-другому, он действительно хотел узнать, как мои дела.