Наследие Мортены - М. Борзых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Какие интересные галлюцинации, и ведь в глазах уже не двоится», — отстранённо отметила про себя. Плюнув на такие мелочи, решила, что разберусь с этим позже. В конце концов, может, это пижама полиняла, или кровь со спины отмокла и окрасила воду.
«Ну да, а дракон на полспины — это так, переводка детская.»
Как ни странно, но почему-то меня это абсолютно не тревожило. То есть я понимала всю ненормальность ситуации, но то ли голова от соприкосновения со льдом утратила осторожность, то ли я за последний год так уработалась, что даже такой повод для отдыха уже воспринимался как манна небесная.
Самочувствие пришло в относительную норму, спина почти не беспокоила, лишь лёгкие пощипывания от воды выдавали следы вчерашней шрапнели, а вот голова болела, и тошнота никуда не делась.
«Чёрт, ещё же идти на перевязку, — о чём напомнил бодро тренькающий будильник, заблаговременно выставленный вчера на восемь утра. — Ну хоть не проспала, и то хорошо».
Выбираясь из ванны, отметила, что зрение пришло в норму, ибо цвет воды вернулся к своему естественному состоянию. Сборы на перевязку заняли не больше пятнадцати минут, и уже через полчаса я предстала пред грозными очами Михаила Потаповича.
Тот лишь цокал языком, рассматривая мою спину и не давая никаких комментариев.
— Ну как там? Всё хорошо? Сепсиса нет? — взволнованно поинтересовалась. — А то у меня с утра температура была, я немного испугалась.
— Всё хорошо, Евгения. Я бы сказал, даже очень хорошо. Думаю, я вчера слегка сгустил краски. Раны оказались неглубокими, и твой организм отлично с ними справляется, — в голосе хирурга сквозила растерянность вперемешку с недоверием.
— Михаил Потапович, точно всё нормально? А то ваш голос… вызывает иные ассоциации, — позволила себе усомниться в словах хирурга.
— Давай-ка тебе для профилактики температуру измерим, во избежание различных эксцессов, так сказать.
— А посмотрите ещё и голову заодно, — просительно посмотрела на хирурга, — а то я позавчера поскользнулась и упала, да всё времени дойти до больницы не было. После обрушения так вообще все мысли отбило.
— Ну, да, так спина заболела, что про голову забыла, — по-доброму усмехнулся Михаил Потапович.
После всех манипуляций и проверок я была признана «условно здоровой» и «чертовски везучей», ибо температура была в норме, раны на спине активно заживали, а голова получила всего лишь лёгкое сотрясение, что лечится постельным режимом в несколько дней.
Валяться в кровати никто не собирался, тем более что всего в квартале от больницы виднелись маковки краеведческого музея. Повинуясь раненной на всю голову интуиции, направилась прямиком ко вчерашнему месту происшествия.
Прогулка до музея вышла спокойной и даже умиротворяющей. Субботнее утро радовало отсутствием людей на улицах и пушистым снежком, припорошившим всё вокруг. Разлапистые ели, растущие вдоль местного центра культуры, укрылись белоснежными шапками и весело искрились на утреннем солнышке. Лёгкий морозец не подгонял, а наоборот позволял дышать полной грудью. В кармане пуховика тренькнул телефон, оповещая, что родители жаждут со мной пообщаться. Сетка трещин на стекле после вчерашних приключений явно намекала на замену экрана, а лучше всего смартфона разом. А пока в ход пошли старенькие проводные наушники, которые удобно носить даже с шапкой.
— Привет, дочь! — раздался такой тёплый и родной голос папули. — Ты билеты купила? Когда ждать на праздники? А то мама интересуется, торт доживёт до новогодней ночи, или мы раньше его с тобой приговорим?
В трубке послышалась возня, смех и шуточные пререкания, это мама пыталась выхватить трубку.
— Не слушай его, доча, я, если что, и два торта испеку, приезжай пораньше!
Слушая их, я невольно начинала улыбаться. Вообще, я у них ранний ребёнок и единственный, поэтому горячо любимый и гиперопекаемый. Папе было двадцать два, когда он на год попал в военный госпиталь по ранению. Мама там стажировалась, ухаживала за ним, ну и… Появилась я. Маме тогда ещё и двадцати не исполнилось.
Всю жизнь меня преследовал некий диссонанс в их поведении: они или сами дурачатся как дети, или гипертрофированно начинают вокруг меня квохтать, как наседки. Среднего не дано. Сегодня настроение было как раз шутовское и дружеское, что не могло не радовать и позволяло немного умолчать про мои вчерашние приключения. Чего при другом настроении и лёгком папином допросе я сделать бы просто не смогла.
— Мам, пап, я на двадцать девятое взяла билеты из Санкт-Петербурга, — поспешила обрадовать родителей. — Тридцатого к вечеру буду уже дома.
— Жень, ты куранты с нами или уже пригласили куда-то отмечать? — задали наперебой главный вопрос.
— Полночь, конечно, с вами, подарки вскроем, — честно огласила свои планы. — А потом за мной Сашка зайдёт, по гостям отправимся!
— Ну и правильно, нечего с нами сидеть, друзья год не видены, — шутливо поддел папа, — а мы с мамой найдём, чем заняться.
Снова послышались приглушённая возня, мамин смех и шлепки, будто кому-то надавали по рукам.
— Дочь, у тебя там всё нормально? — вдруг совершенно другим голосом произнёс отец. Я даже опешила от такого резкого изменения тембра и слегка замешкалась с ответом.
— Конечно, папуль, а почему ты спрашиваешь?
«Неужели где-то на федеральных каналах вышел сюжет про „обрушение крыши“ в нашем музее?» — пронеслась паническая мысль. — «Да ну, не может быть. Всё же решили вчера».
Ещё ночью вышло сообщение о взятии Хааннаахами на себя ответственности за нарушение кровли краеведческого музея при монтаже камер наблюдения, а также об устранении нанесённого ущерба за их счёт и выделении частного пожертвования музею в размере пятилетней государственной дотации.
После такого регионалы чуть от зависти не удавились, а музейные работники полезли доставать самые смелые сметы по реставрации некоторых залов бывшего мужского монастыря.
— Да снилось тут всякое, вот и переживаю, — недовольно буркнул отец.
— Пап, да мне тоже много что снится, и не всё с приятным сюжетом, к сожалению. Но из последнего приснилось, что в прорубь нырнула,
