Ремесло - Сергей Довлатов

Что сказать в заключение? Я аплодировал громче всех. У меня даже остановились новые часы!..

Захватив номер "Советской Эстонии", я отправился в гостиницу. Питерсон встретил меня дружелюбно.

Ему перевели "с листа" мою заметку.

Питерсон торжественно жал мне руку, восклицая:

- Это рекорд! Настоящий рекорд! Впервые обо мне написали таким мелким шрифтом!..

ОБСУЖДЕНИЕ В ЦК

Наконец пришла из типографии верстка. Художник нарисовал макет обложки - - условный городской пейзаж в серо-коричневых тонах.

Мне позвонил Аксель Тамм. Я заметил, он чем-то встревожен.

- В чем дело? - спрашиваю.

- ЦК Эстонии затребовал верстку. В среду - обсуждение.

Я нервничал, ждал, волновался.

Обсуждение было закрытым. Меня, естественно, не пригласили. То есть это, конечно, не очень естественно.

В общем, не пригласили.

Целый день я пил коньяк. Выкурил две пачки "Беломора".

Наконец звонит Эльвира Кураева:

- Поздравляю! Все отлично! Будем издавать!

Позже я узнал, как все это было. Сообщение делал инструктор ЦК Ян Труль. Мне кажется, он талантливо построил свою речь. Вот се приблизительное изложение:

"Довлатов пишет о городских низах. Его персонажи - ущербные люди, богема, Их не печатают, обижают. Они много пьют, Допускают излишества помимо брака.

Чувствуется, рассказы автобиографические. Довлатов и его герои - одно. Можно, конечно, эту вещь запретить, Но лучше - издать. Выход книги будет естественным и логичным продолжением судьбы героев. Выход книги будет частью ее сюжета.

Позитивным жизнеутверждающим финалом. Поэтому я за то, чтобы книгу издать... "

Я ждал сигнального экземпляра, медленно тянулись дни, полные надежд.

Еще раз позволю себе отвлечься.

ПРЕКРАСНАЯ ЭЛЛЕН

Однажды сижу я в редакции, Заходит красивая блондинка. Модель с рекламного плаката финской бани.

- Здравствуйте. Меня зовут Эллен.

- Очень приятно.

- Давно хотела с вами познакомиться. Вы любите стихи Цветаевой?

- Кажется, люблю.

- А Заболоцкого?

- Тоже...

Мы беседовали около часа. Я так и не понял, зачем она явилась. На следующий день опять приходит; - Вам не кажется, что разум есть осмысленная форма проявления чувства?

- Кажется...

Беседуем.

И так - всю неделю.

Я говорю приятелю; - Миша, что все это значит?

- И ты еще спрашиваешь! Надо брать! Чувиха - в полной боевой готовности. Уж я-то в этих делах разбираюсь...

Мне даже как-то неловко стало. Чего это мы все разговариваем? Так ведь и обидеть женщину недолго...

На следующий день я осторожно предложил:

- Может быть, отправимся куда-нибудь? Выпьем, помолчим...

- О, нет, я замужем.

- А если по-товарищески?

- Не стоит. Это лишнее.

На следующий день опять является. Передумала, наверное.

- Ну как? - говорю. - Тут рядом мастерская одного художника-супрематиста... (Супрематист мне ключ оставил. )

- Ни в коем случае! За кого вы меня принимаете?!

Это продолжалось три недели. Наконец я разозлился:

- Скажите откровенно. Ради чего вы сюда ходите?

Что вам нужно от меня?

- Понимаете, у вас язык хороший.

- Что?

- Язык. Литературный русский язык. В Таллинне, конечно, много русских, Только разговаривают они грубо, примитивно. А вы говорите ярко, образно... Я переводами занимаюсь, мне необходим литературный язык... В общем, я беру уроки, Разве это плохо?

Кое-что я даже записываю.

Эллен перелистала блокнот.

- Вот, например: "В чем разница между трупом и покойником? В одном случае - это мертвое тело.

В другом - мертвая личность".

- Веселые, - говорю, - мыслишки.

- Зато какая чеканная форма! Можно, я снова приду?..

Прекрасная Эллен! Вы оказали мне большую честь! Ваши переводы ужасны, но, я думаю, они станут лучше. Мы вместе постараемся...

ЗАГАДОЧНЫЙ КОТЕЛЬНИКОВ

Нас познакомили в одной литературной компании.

Затем мы несколько раз беседовали в коридоре партийной газеты. Бывший суворовец, кочегар, что-то пишет... фамилия - Котельников.

Свои рассказы он так и не принес, хотя мы об этом уславливались.

Теперь мне кажется, что я его сразу невзлюбил.

Что-то подозрительное в нем обнаружил. А впрочем, это ерунда. Мы были в хороших отношениях, Единственное меня чуточку настораживало: литератор и пролетарий, жил он весьма комфортабельно. Приобретал где-то шикарную одежду. Интересовался мебелью...

Нельзя, будучи деклассированным поэтом, заниматься какими-то финскими обоями. А может быть, я просто сноб...

Зачем я рассказываю о Котельникове? Это выяснится чуть позже.

ВСЕ РУШИТСЯ

Однажды Котельников попросил на время мои рассказы.

- У меня есть дядя, - сказал он, - главный редактор эстонского Кинокомитета. Пусть ознакомится.

- Пусть.

Я дал ему "Зону". И забыл о ней.

И вот пронесся слух - у Кительникова обыск.

Вообще наступила тревожная пора. Несколько молодых преподавателей ТПИ уволили с работы. Кому-то инкриминировали самиздат, кому-то - чистую пропаганду. В городе шли обыски. Лекторы по распространению грозно хмурили брови.

Чем это было вызвано? Мне рассказывали такую версию.

Группа эстонцев направила петицию в ООН. "Мы требуем демократизации и самоопределения... Хотим положить конец насильственной русификации...

Действуем в рамках советских законов... "

Через три дня этот меморандум передавали западные радиостанции.

Еще через неделю из Москвы поступила директива - усилить воспитательную работу. А это значит - кого-то уволить. Разумеется, помимо следствия над авторами меморандума. Ну и так далее.

У Котельникова был обыск. Не знаю, в чем он провинился. Дальнейших санкций избежал. Не был привлечен даже к качестве свидетеля.

Среди прочих бумаг у него изъяли мои рассказы.

Я отнесся к этому спокойно. Разберутся - вернут.

Не из-за меня же весь этот шум. Там должны быть горы настоящего самиздата.

То есть я был встревожен, как и другие, не больше.

Ждал верстку.

Вдруг звонит Эльвира Кураева:

- Книжка запрещена. Подробностей не знаю.

Больше говорить не могу. Все пропало...

Примерно час я находился в шоке. Потом начал сопоставлять какие-то факты. Решил, что между звонком Эльвиры и обыском Котельникова есть прямая связь.

Мои рассказы попали в КГБ. Там с ними ознакомились.

Восторга, естественно, не испытали. Позвонили в издательство - гоните, мол, этого типа...

Видно, я из тех, на ком решили отыграться.

Звоню Котельникову:

- Кто тобой занимается?

- Майор Никитин.

Я пошел в КГБ. Захожу. Маленькая приемная, стул, две табуретки. Постучал в окошко. Выглянула женщина.

- К майору Никитину, - Ждите.

Минут десять прошло. Заходит тип в очках. Среднего роста, крепкий, на инженера похож.

- Товарищ майор?

- Капитан Зверев.

- А где майор Никитин?

- В командировке. Изложите ваши обстоятельства.

Я изложил.

- Должен навести справки, - говорит капитан.

- Когда мне рукопись вернут?

- Наберитесь терпения. Идет следствие. В ходе его станет ясно, какие бумаги мы приобщим к делу.

Позвоните в среду.

- Когда Никитин вернется?

- Довольно скоро.

- А почему мою книжку запретили?

- Вот этого я сказать не могу. Мы к литературе отношения не имеем.

Ладно, думаю, подожду.

Зашел в издательство. Эльвира страшно перепугалась.

Увела меня на пожарную лестницу. Я говорю:

- Объясните мне, что происходит?

- Не могу. И более того, не знаю. Просто намекнули, что книга запрещена.

- Намекнули или дали соответствующее указание?

- Это одно и то же, - Я пойду к Акселю Тамму.

- Не советую, Что вы ему скажете? Я же сообщила вам о запрете неофициально.

- Что-нибудь скажу. Мол, ходят слухи...

- Это несерьезно. Ждите, когда он сам вас известит.

Ужев издательстве мне показалось, что люди здороваются смущенно, На работе - то же самое.

День проходит, второй, третий. Звоню капитану.

- Пока, - говорит, - никаких известий.

- Пусть мне рукопись вернут.

- Я передам. Звоните в пятницу...

Эльвира молчит. На работе какая-то странная обстановка. Или мне все это кажется...

Пятница наступила. Решил не звонить, а пойти в КГБ. Чтобы им было труднее отделаться.

Захожу в приемную. Спускается новый, в очках.

- Могу я видеть капитана Зверева?

- Болен.

- А майор Никитин?

- В командировке. Изложите свои обстоятельства мне...

Я начал понимать их стратегию. Каждый раз выходит новый человек. Каждый раз я объясняю, в чем дело. То есть отношения не развиваются. И дальше приемной мне хода не будет...

Я как дурак изложил свои обстоятельства.

- Буду узнавать.

- Когда мне рукопись вернут?

- Если рукопись будет приобщена к делу, вас известят.

- А если не будет приобщена?

- Тогда мы передадим ее вашим коллегам.

- В секцию прозы?

- Я же говорю - коллегам, журналистам.