Пир во время чумы - Роман Булгар
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А про себя она произнесла-прошептала: «Ох, прости меня, Господи, неразумную дщерь свою…»
К ее удивлению, все произошло быстро. Она даже и не ожидала. В назначенный час пришла по указанному ей адресу, назвала себя. Врач посмотрел на нее внимательным взглядом, коротко кинул:
– Раздевайтесь.
Краснея, сгорая от жгучего стыда, она торопливо сняла с себя всю одежду, накинула простую рубашку и подошла к столу. Мужчина в халате осмотрел ее, прощупал груди, и ей показалось, что проделывает он все это не без удовольствия. В страхе от того, что скоро произойдет, Сана закрыла глаза и вцепилась руками в какие-то ручки…
Не прошло и трех часов, как она вошла в двери, и вот снова стояла на улице. Пусто внутри у нее стало. Пусто стало на душе и на сердце.
В одно лишь мгновение все выгорело. Только что там, в небольшой операционной, в тяжких муках умерла милая девочка с тоненькими косичками, и что-то совсем иное зародилось вместо нее. И мир вокруг нее неузнаваемо стал совсем другим.
Никто, кроме Костика, не узнал про то, но зато все скоро заметили ту разительную перемену, что произошла с нею самой. Ее не перестали любить, но вот только отныне восторгаться ею как-то перестали.
Потерялась в ней, начисто куда-то пропала изюминка, всегда столь выгодно выделявшая ее среди остальных. Исчезла без следа ее милая непосредственность, пропала неизвестно куда душевная открытость, не слышалось больше ее заразительного, берущего за душу смеха.
Стала она намного сдержанней, менее ко всему восприимчивой. Появилась на ее поджатых губах чуть насмешливая улыбочка. В голосе Саны то и дело проскальзывали иронические интонации.
И только лишь один человек на свете был еще способен вырвать из нее смех, идущий от самого сердца, и она на время становилась, пусть и слабой копией, но близко похожей на прежнюю Сану.
Но оказалось, что Костик мог быть для нее другом, очень близким другом, близким настолько, что она могла делиться с ним всеми своими сокровенными тайнами и даже больше, но только другом.
Лишь один раз он позволил себе и был с нею. В тот самый день, когда Сана подумала, что жизнь для нее полностью окончена, и тогда Костик своей любовью бережно лечил ее, возвращал к жизни.
А после о близости и даже речи пойти не могло. У парня была своя девушка, которую он любил до потери пульса.
Костик-друг всегда находился рядом. Он незримо стоял у нее за спиной в готовности, случись что, тут же протянуть ей руку помощи. Отец у него работал замом военного прокурора. Стараниями Костика она после окончания университета неожиданно для всех, да и для себя надела лейтенантские погоны. Казалось, что перед нею уже открылась прямая и широкая дорога в безмятежное будущее…
Да страна вдруг, а если задуматься, то, вообще-то, и не вдруг взяла и на глазах стараниями прозападных «демократов», «реформатора» Горбачева, властолюбца Ельцина и иных агентов иностранного влияния развалилась. Той страны, в которой они жили, не стало…
По Украине загуляли волны махрового национализма, повсюду у них культивировали неприятие и ненависть ко всему русскому. Народу дурили голову, отбивая историческую память, искажали факты. Будто и не были когда-то русские и украинцы одним народом – русичами.
В 92-ом году Тихоновы, поняв всю бесперспективность жизни на Украине, со всем своим большим семейством собрались и тихо-тихо перебрались в Россию. Звали они, настойчиво звали и ее с собой, но она как-то не смогла решиться на судьбоносный шаг.
Оставались ее родная мать, почти уже выросшие и переросшие ее братишки, человек, которого она по праву стала называть своим отцом. Как же она могла их бросить, взять и уехать? Крутилась и вертелась Сана одна. Скрипела зубами, но как могла она карабкалась…
III
Визгливо и противно, натужно заскрипели тормозные колодки. Поезд замедлил ход и остановился. От толчка сосед очнулся, покряхтел, вверх потянулась его рука с часами. С виду «Orient», а на самом деле – дешевая китайская подделка.
– У, это надолго. Аккерман. Стоянка – сорок минут…
То ли для нее, то ли уж больше для самого себя произнеся тираду, мужчина живо подтянул к себе ноги и через секунду сидел, натягивая простенькие и затасканные зимние полусапожки. «Made in China». Или, как говорили в простонародье, «Купил и чини».
– Может, и вам что-то принести? – подумав, спросил он, заметив, как за ним весьма внимательно следит пара настороженных глаз.
– Спасибо, у меня все есть, – без всякого желания ответила она, чтобы не показаться совсем уж невежливой.
– А если хорошенько подумать? – сосед прищурился.
– Спасибочко, мне ничего не надо. В особенности от вас… – сухо добавила женщина и, не удержавшись, язвительно хмыкнула.
Выразила она ему, так сказать, фунт презрения. В настойчивости пьянице никак не откажешь. Возможно, таким банальным образом он все еще пытается завязать знакомство. Сделай лишь шаг навстречу и потом ни за что не отвязаться. И придется ей всю ночь выслушивать его пьяную болтовню. Как начнет нести всякий бред. Будет рассказывать ей сказки про свою не сложившуюся жизнь, про жену-изменницу. А там вовсе недалеко и до желания получить утешение, понятно какое…
– Как знаете, как знаете, – мужчина пожал плечами и вышел.
– Иди-иди… – Сана с облегчением выдохнула.
Подумала она о том, что хотя бы несколько минут сможет посидеть одна, не испытывая на себе чужой и неприятный взгляд…
Следовал по этому пути Малахов далеко не в первый раз. Маршрут ему был прекрасно известен, и все его действия давно были расписаны и до полного автоматизма четко отработаны.
Мягко спрыгнув на перрон, подполковник присел, гася скорость, пружинисто выпрямился, оглянулся и вразвалочку двинул к призывно светящимся окошкам ларьков. Ничто вокруг за время его отсутствия не изменилось, и цены, вроде бы, остались на прежнем уровне.
Подумалось ему о том, что в последние годы инфляцию зажали, и рост цен заморозился. А то он еще помнит те времена, когда получал зарплату, а к концу месяца на те же самые деньги удавалось купить раза в четыре меньше, чем в первых числах. Да, были же времена.
Когда он в первый раз получил на руки сумму чуть большую, чем миллион, то рассудил, что вот и сбылась мечта идиота и он, наконец-то, стал миллионером. Только вот толку вышло совсем мало. В Италии все в миллионерах ходят. Ну и что? И скоро их разноцветные купоны из туалетной бумаги перещеголяли и итальянские лиры по количеству своих нулей. Без калькулятора их было просто не высчитать.
Нашлись в стране умные люди, предложили ввести новые деньги – гривны. Отрезали, вычеркнули со всех ценников по пять нулей, и снова на рубль, то бишь, на гривну можно было что-то купить.
– Чего стоим, мужчина? – скрипнуло из приоткрывшегося окошка.
Нагнувшись, Малахов приветливо улыбнулся упорно борющейся с одолевающей ее зевотой безвкусно накрашенной девице и заказал себе сто пятьдесят грамм водки, полстаканчика минералки и хот-дог.
Одним махом опрокинул Жека в себя противно попахивающую жидкость, страдальчески поморщился, запил и неторопливо зажевал.
Как ни растягивал удовольствие, но с аппетитной сосиской в тесте он справился довольно быстро. Машинально глянул мужик на часы. До отправления поезда времени оставалось еще много. И дурные мысли зашевелились. Постоял он, посмотрел и махнул рукой. Заказал еще. Чтобы не мучиться раскаянием, прихватил бутылку водки.
Развернулся Жека и двинул к вагону. Но, посмотрев на свое окно, он вернулся, попросил еще бутылочку «Пепси». Зачем он так поступил, Малахов и сам, вообще-то, не мог себе внятно объяснить. Ведь ясно, совершенно же ясно видно было, что его попутчица наотрез не хочет с ним общаться. Не хочет и все. И ничего тут не поделать.
«Но ты сам на себя посмотри! И на кого же ты сейчас похож?» – внутренний голос без всякого стеснения расставил все по местам. Ясно, с ним теперь ни одна приличная женщина рядом не встанет, не то что еще и беседу с ним вести. Но ему и не нужно с ней беседовать. Просто хочется ему сделать этой женщине хоть что-то приятное.
Все-таки очень она ему напоминает Сану. Он плохо помнит лицо той Саны. Но вот ее чудные глазки, наверное, уже на всю оставшуюся жизнь запечатлелись в его памяти. Как сильно он любил ее глаза.
Даже жену он выбрал себе, чтобы ее глаза чем-то напоминали ему те, столь очаровавшие его, глаза. Глаза, глаза. Да, он все отдал бы за то, чтобы снова увидеть их. Да вот отдавать ему практически нечего.
Дожил. Докатился. Допился до ручки, чего стыдливо скромничать и умалчивать. Надо прямо так и сказать, что допился до полной ручки. Жена не выдержала, ушла. Со службой сплошная неразбериха…
Плавно откатилась дверь, и в проеме показался попутчик.
