Шерлок Холмс и доктор Джекил - Лорен Эстелман

— А чем займётесь вы?

— А я как только смогу обеспечу работой городских извозчиков и посещу банк, архив, Скотленд-Ярд и прочие места, пытаясь разузнать историю жизни Эдварда Хайда, известного гуляки и наследника состояния Джекила. Как говорится, «знай врага своего», Уотсон, ибо мы, несомненно, нажили в его лице врага.

— Но состояние вашего здоровья… — начал было я.

— …Ничуть не ухудшится от бодрой прогулки по Лондону, — закончил он. — Вы ведь, Уотсон, вечно браните меня за то, что я не делаю физических упражнений. Это пойдёт мне на пользу.

— При условии, что вы не перестараетесь.

— Мой дорогой друг, меня изнуряет именно бездеятельность. — Холмс поднялся из-за стола. — Ну, пора в объятия Морфея, и весьма надеюсь, что ко времени нашего следующего разговора мы уже будем располагать прочным фундаментом сведений, на котором сможем выстроить кое-какие устойчивые заключения.

Однако меня не обмануло его внезапное желание отправиться на боковую. Правда, я тоже удалился к себе, но даже долгое время спустя, лёжа без сна и обдумывая причудливые отношения доктора Джекила и мистера Хайда, я чувствовал запах табака и слышал размеренную поступь Холмса, расхаживавшего туда-сюда в спальне, расположенной этажом ниже моей, со своей неизменной трубкой и размышлявшего над загадкой на интеллектуальном уровне, несомненно, много выше моего собственного. Учитывая состояние здоровья моего друга, подобное времяпрепровождение в столь поздние часы представляло определённую опасность, однако у меня совершенно не было настроения спорить с Холмсом и в очередной раз выслушивать его доводы. Я так и заснул под эти монотонные шаги.

Когда я проснулся следующим утром, Холмс уже позавтракал и ушёл, оставив на буфете записку, в которой напоминал о совете, который дал мне прошлой ночью. Однако, поскольку дождь на улице лил как из ведра, я решил воздержаться от посещения клуба и вместо этого принялся за чтение. Было примерно пять часов, когда дверь открылась и на пороге показался мой друг с мрачным выражением лица. Он вяло кивнул мне в знак приветствия и рухнул в своё плисовое кресло.

— Полагаю, вы вернулись из Банка Англии? — сказал я, пряча, боюсь, проказливую улыбку за книгой, которую читал.

Холмс посмотрел на меня в некотором удивлении. Наконец тоже улыбнулся, несмотря на очевидную усталость, и спросил:

— Что навело вас, Уотсон, на эту мысль?

Я наслаждался его реакцией. Не так-то часто мне удавалось впечатлить знаменитого сыщика, и потому сейчас было особенно приятно, что в кои-то веки я взял верх над ним в его же собственной игре.

— Элементарно, Холмс, — объявил я, закрыв книгу и отложив её в сторону. — Ночью вы упомянули, что одним из мест, которые вы планируете сегодня посетить, является банк. А когда я последний раз проходил мимо Банка Англии, улица перед ним была перекопана и завалена характерной густой красной глиной из-под мостовой, образец которой пристал к подошве вашего левого ботинка. Вы её не обходили, потому что у вас было дело в самом банке.

Пока я говорил. Холмс изучал упомянутую подошву. Потом опустил ногу и в восторге хлопнул ладонью по коленке.

— Великолепно! Послушайте, Уотсон, изучение глубин вашей проницательности — бессмысленное занятие. Кажется, я никогда не доберусь до их дна. Ваши наблюдательные способности всегда были превосходны, но теперь вы научились применять их на практике. С чем и позвольте вас поздравить.

— Значит, я оказался прав? Вы были в Банке Англии?

— Нет, я и близко не подходил к этому учреждению.

Я изумлённо уставился на него.

— Но глина!

— Не глина, краска. Маляры заканчивали вывеску над входом в «Лавку Брэдли», когда я зашёл туда купить табака и имел неосторожность вступить в пятно краски. Но не унывайте, старина. Ваши рассуждения — единственное светлое пятно в сегодняшнем совершенно безрадостном дне. Вы меня порадовали.

Я кивнул, ибо именно этого и добивался, хотя отнюдь не подобным образом.

— Значит, ваши расследования не принесли результатов?

— Напротив, в этом плане они оказались весьма щедры, до некоторой степени. — Холмс извлёк кисет и принялся набивать трубку.

— А дальше?

— Ничего. Я заходил в банк, в котором Хайд держит счёт и название которого вы бы установили, если бы не угодили в распространённую ловушку и не позволили одной улике затмить вашу память. Кассир, которого я расспрашивал, отвечал на мои вопросы неохотно, пока я не дал ему понять, что заключил сделку с Хайдом и хочу удостовериться в платёжеспособности этого джентльмена. Тогда язык у него развязался. Судя по всему, Хайд открыл там счёт год назад. До этого счетов у него не было.

— Нельзя сказать, что это очень необычно.

— Дослушайте сначала. После этого я отправился в архив в Уайтхолле и провёл там за поисками три с половиной часа, но так и не обнаружил упоминания имени Эдварда Хайда ни в одном из документов. Кем бы этот человек ни был, родился он явно не в Англии, равно как и не владеет здесь никакой собственностью под этим именем. Отсутствуют сведения о нём и в картотеке Скотленд-Ярда. Оставалось только одно место, где можно было попытаться что-либо выяснить, и представьте, как мне не хотелось отправляться туда снова после нашего ночного приключения. К счастью, преследуемого нами зверя и сегодня не оказалось дома, но мне стоило немалых денег выудить интересующие меня сведения из его хозяйки. Сегодня она показалась мне до смерти запуганной, Уотсон. Боюсь, жилец поставил перед ней грозный ультиматум, запретив в дальнейшем иметь какие-либо дела со мной. Благодарение небу за образ нашей всемилостивейшей королевы, который в конечном итоге перевесил его аргументы.

Судя по всему, Хайд поселился по этому адресу в Сохо примерно в то же время, когда и открыл вышеупомянутый банковский счёт, и вместо рекомендаций от предыдущего домовладельца он предоставил плату за шесть недель вперёд. Конечно же, этот тип ничего не рассказывал хозяйке о своей прежней жизни. — Холмс покачал головой и раскурил трубку. — Это-то и раздражает более всего. С какой стороны ни подступаешь к этой проблеме, неизменно наталкиваешься на глухую стену: такое чувство, что приблизительно до октября тысяча восемьсот восемьдесят второго года Эдвард Хайд просто не существовал.

— А что, если это не настоящее его имя? — осмелился я выдвинуть предположение.

— Очень может быть, но что толку, если мы не знаем, как зовут этого человека на самом деле? Я подробно описал Хайда нескольким инспекторам в Скотленд-Ярде, но это нисколько не оживило их память.

— А ведь Хайд не из тех, кого легко позабыть. — Я вздрогнул при воспоминании о стычке в пивной прошлой ночью.

Холмс кивнул и пустил к потолку огромное сизое кольцо дыма.

— Этот тип на редкость отвратителен, не так ли? Не думаю, что встречал когда-либо прежде человека, на чьём лице зло запечатлелось бы более явственно, а в Лондоне я видал самых худших представителей рода человеческого. Но это ничего нам не даёт. — Он поднялся и направился в свою спальню.

— Куда вы? — поднялся и я.

— Куда вам не надо, — бросил он через плечо. Дверь за ним закрылась.

Ответ Холмса был столь резок и неожидан, что на миг я совершенно опешил и никак не отреагировал. По зрелом размышлении, однако, я решил не обижаться, поскольку было очевидно, что подобное поведение Холмса объяснялось сильнейшим переутомлением. Напряжённая деятельность на протяжении двух прошедших дней взвалила на его ослабевший организм гораздо большее бремя, нежели я представлял. Охваченный внезапным страхом, я посмотрел на каминную полку, однако с облегчением обнаружил, что его склянка с кокаином и сафьяновый футляр, где мой друг хранил шприц для подкожных инъекций, остались на месте. Его здоровье и без дополнительного пристрастия к наркотику, о котором я уже упоминал в своей летописи, пребывало в опасном состоянии. Рассудив, что на данный момент спальня является для Холмса наилучшим местом, я решил больше к этой теме не возвращаться, а закурил папиросу и уселся, чтобы хорошенько поразмыслить над загадкой, которой мы занимались. Ни до чего путного я, конечно же, так и додумался, а лишь заработал себе кашель. Я бросил в камин окурок уже третьей папиросы, когда дверь спальни Холмса открылась и в комнату вошёл поразительный субъект.

На вид это был матрос-индиец, один из тех туземцев, что трудятся в морях Ост-Индии. Из-под малинового платка с худого и коричневого, словно кора хинного дерева, лица на меня вызывающе уставился единственный здоровый глаз, другой же был скрыт засаленной чёрной повязкой, из-под которой через всю левую щёку к углу зловещего рта рваным полумесяцем шёл ужасный белёсый шрам. Изо рта торчал окурок толстой чёрной сигары, временно потушенный. Одеяние этого странного человека было грубым и перепачканным смолой, а из брезентовых башмаков торчали большие пальцы. Не будь я на сто процентов уверен, что Холмс был в своей комнате один и что попасть в неё можно только через ту самую дверь, в которую он до этого и вошёл, я ни за что не признал бы своего друга в том бродяге, что предстал сейчас предо мной. Всем своим обликом, с головы до пят, он отнюдь не внушал доверия: не хотел бы я, чтобы подобный тип оказался у меня за спиной где-нибудь в переулке Ист-Энда.