Бриг «Три лилии» - Уле Маттсон

Он присел на корточки и вытащил из-за досок какой-то чурбан. От волнения у Туа-Туа засветились веснушки.

— Дай поглядеть, Миккель… Знаешь, на книгу похоже.

— С такими корками? — Миккель постучал пальцем. — Ты что?.. Они же деревянные, вон какие толстые! Да Симон и читать-то не умеет.

— А вот посмотрим! — настаивала Туа-Туа. — Клади на стол… Видишь, листы!

— И правда, — удивился Миккель. — Ну-ка, подвинься.

В слабом свете свечи загадочный предмет больше всего напоминал ящичек. Деревянные корки были когда-то синими, но успели посереть от возраста и воды.

— Должно быть, в море лежала, — сказала Туа-Туа. — Листы совсем слиплись.

Миккель кивнул. Он открыл первую страницу, придвинул свечу поближе и…

Туа-Туа видела только, как вздрогнули его плечи. Миккель молчал.

— Что там, Миккель? — шепнула она. — Что написано?

Не дожидаясь ответа, Туа-Туа наклонилась и прочла сама по складам размытую надпись: СУДОВОЙ ЖУРНАЛ БРИГА «ТРИ ЛИЛИИ» ЗА 1884 ГОД.

— Миккель!.. — воскликнула она; у нее перехватило дыхание.

— Это… это он! — глухо сказал Миккель, не оборачиваясь. — Бриг, на котором отец плавал. Туа-Туа, я ничего не понимаю…

— Читай дальше, — прошептала Туа-Туа.

Миккель перевернул страницу.

— «Воскресенье, двадцать третье октября, — прочел он. Вышли с грузом леса в Эмден. Ветер норд-ост, свежий бриз, дождь…» Он остановился — ком в горле не давал читать.

— Туа-Туа, — пробормотал Миккель. — Точно… он… «Три лилии». Или мне снится? Может, я сплю?

— Зато я не сплю, — ответила Туа-Туа. — Листай до конца.

Миккель торопливо переворачивал страницы; последние листы слиплись особенно сильно.

— Вот, — остановила его Туа-Туа. — Здесь обрывается.

Дрожащий палец Миккеля пополз вдоль строчки, голос срывался:

— «Траверз маяка Дарнерарт…» Это что значит? Увидели маяк, да?

Туа-Туа нетерпеливо кивнула.

— А к берегу, видать, подойти не смогли, — продолжал он. — Вот гляди: «Штормовой ветер. Сильная волна. Взяли два рифа на гафеле…»

Ком заполнил все горло.

— «Шторм не прекращается…» — читал Миккель. — Маяк Дарнерарт? Это где же, Туа-Туа?

Туа-Туа покачала головой: она не знала.

— В Германии, наверное, — решил Миккель. — Они же шли в Эмден, а это в Германии. Гляди-ка: «Шторм усиливается…» И здоровенная клякса. И все. Все, Туа-Туа!..

Туа-Туа опустила глаза, не зная, что ответить. Вот перед ними книга с огромными деревянными корками, а в ней вся история брига «Три лилии». До кляксы…

— Ты… Вот увидишь, Миккель, — начала она, — они спаслись.

Миккель сидел на койке, спрятав лицо в ладони.

— Нет, Туа-Туа, — сказал он.

Туа-Туа подумала и вдруг встрепенулась.

— А как же, как же сюда попала книга?! — торжествующе воскликнула она. — Скажешь, из самой Германии приплыла?

— Правда! — подхватил Миккель. — Книга! Эх, жаль, Симона нет… Из Германии? Хотя, корки у нее ужас какие толстые и деревянные. Как думаешь, Туа-Туа?

— Я думаю — они спаслись, — сказала Туа-Туа.

— В Германии? Значит, по-твоему, он вернется?

Туа-Туа кивнула.

— Конечно, Миккель. А теперь мне домой пора. После рождества придем еще. Клади книгу на место. Ой, до чего здесь холодно!

Она села на пол и свесила ноги в щель. Внизу поблескивал серый лед.

— Вот увидишь, Миккель, он вернется! — решительно сказала Туа-Туа.

Миккель сунул книгу на место и задул свечу.

— Ага, весной вернется, — утешил он сам себя. — И я так думаю. Но мы об этом никому не скажем. Слышишь, Туа-Туа!

— Никому! — обещала Туа-Туа. — Как думаешь — заметил нас кто-нибудь?

— Никто! — заверил Миккель.

На Бранте Клеве, ниже каменного тура, они расстались. Миккель пошел к постоялому двору. Туа-Туа — в деревню.

Вдруг Миккель обернулся:

— Ты не забыла, что обещала, Туа-Туа? Никому ни слова.

— Лопни мои глаза!.. — ответила Туа-Туа.

Так началось рождество.

Глава десятая

ПЛОТНИК БРОСАЕТ ПЕРВУЮ СВЕЧУ

Рождество бывает только раз в году. В комнате ставят елку, если есть, и объедаются горячей свининой. Достают изпод гнета зельц, подают на стол вяленую треску. Проснешься спозаранок и думаешь: сегодня сочельник, лучший день во всем году.

Если только вы не живете в заброшенном постоялом дворе в Льюнге, в 1891 году. Потому что тогда ничего этого нет.

Бабушка Тювесон украсила комнату честь честью, все как положено. Рассыпала по полу ветки можжевельника, смела с подоконника дохлых мух. Пахло рождеством и — немного — свининой. Впрочем, запах свинины доносился сверху, от плотника. Бабушка варила треску.

Свежая, белая, нежная треска — разве плохо? Кто там мечтает о свининке, да так, что слюнки текут, а?

Миккель Миккельсон сидел у стола и листал газету восьмимесячной давности. В ней было написано, что в Америке строят корабли длиной в пять километров. Враки, конечно, как и все остальное. Боббе лежал на полу и храпел, уткнув нос в густую шерстку Ульрики. То один, то другой из них дергал головой и щелкал зубами, ловя блох.

А сверху пахло так вкусно, что прямо хоть ложись и помирай. Защемить, что ли, нос прищепкой? Подумать только, корабль длиной в пять километров!

Вдруг вся лестница застонала и заскрипела, сообщая, что сверху спускается плотник Грилле. Миккель считал, сколько ступенек ему осталось. Пять, четыре, три, две. Вот он остановился у двери. А теперь стучится.

— Войдите, — сказала бабушка, затягиваясь трубочкой.

Дверь открылась, показался плотник. Меховая шапка скрыла весь лоб, и он был похож на лешего.

— Вот поздравить пришел с праздником, — пробасил плотник Грилле и чихнул от рыбного духа. — Или я ошибаюсь, или у вас в самом деле треска?

— А чем плохо? — осведомилась бабушка.

— В будний день сойдет, — согласился плотник. — Но на рождество в рот бы не взял!.. Убирай кастрюлю с плиты, бабуся! Стол уже накрыт!

Бабушка уронила трубочку, пепел высыпался на половик.

— Может, поработаете ногами, подниметесь по лестнице? пробурчал плотник, повернулся и исчез во мраке.

Бабушка Тювесон сняла суп с огня и пошла следом; Миккель — за ней. Войдя в обитель плотника, она остановилась и всплеснула руками.

— Сомлею… сейчас сомлею! — ахнула бабушка.

— На здоровье! — буркнул плотник. — Только поешьте сначала. Старухам вредно млеть на пустой желудок! Входите, дует!

Кастрюли и прочий хлам были свалены в углу, так что можно было пройти к столу, не боясь поломать ноги. А на столе стояла свинина. Вокруг нее на тарелках и в мисках лежал зельц, крупяная колбаса, масло, сыр, маринованная сельдь. В большом бачке — свежий ржаной хлеб из булочной, рядом, в трех бутылках, три свечи. Плотник уже раскачал качалку и раскурил носогрейку.

— Присаживайтесь, бабуся, — пригласил он. — Стоя одни турки едят.

Бабушка поблагодарила и села. Миккель ковырял в носу.

— Заходь, Миккель Миккельсон! — рявкнул плотник. — Не в отца пошел, того плута не надо было упрашивать. Закрой дверь да садись!

Все заняли свои места. Плотник в качалке, бабушка рядом с ним. Миккель сидел напротив и спрашивал себя, как поступают плуты, когда им предлагают свинину.

Где ты, Петрус Миккельсон?

У Миккеля появился ком в горле, и он никак не мог проглотить его. Полчаса стояла полная тишина. Свеча коптила, свинина дразнила вкусным запахом, над колбасой вился пар. Уж этот плотник — на все руки мастер! Седые усы блестели жиром. Он нарезал свинину толстыми кусками и глотал, не разжевывая. Он пил пиво. Он пел:

Когда плавал o, эх,Во испанских водах…

А наевшись, откинулся назад и икнул так, что чуть свечи не потухли.

— Вот теперь можете идти треску есть, — сказал он. Коли место осталось.

Бабушка покачивалась на табуретке, раскрасневшаяся, потная. В комнате стояла жара, как в бане, а еда была жирная.

— Это после такого-то угощения, штурман! — польстила она. — Да я свининой вот так наелась…

На дворе шел снег. Огромные снежинки лепились к стеклам, плотник загрустил. Он вытащил из-под кровати старую гитару и снова запел, но на этот раз что-то очень печальное. Голос гудел то сильнее, то слабее, как орган, когда воздух идет неровно.

Вдруг он опустил гитару, насупил брови и прислушался:

— Что это, Миккель Миккельсон? Или мне послышалось, или?..

Все трое напрягли слух.

— Боббе лает, — сказал Миккель.

Плотник поднял гитару. Опять раздался лай — резкий, отрывистый, злой.

— Кто-то пришел, — сказал плотник Грилле. — Поди-ка, Миккель Миккельсон, погляди. Или боишься?.. То-то! Вот свеча.

Миккель фыркнул. Кто пугается на сытый желудок?

Тем более, в светлой комнате. Он захватил свечу посветить и кусок мяса для Боббе и пошел вниз. Боббе стоял в прихожей — нюхал дверь и скулил.