Слава для Бога (СИ) - Дед Скрипун

Не открывая глаз, он выслушал просьбу своего странного жильца, и поначалу тот подумал, что его не слышат, так как реакции никакой не было, ни один мускул не дрогнул на лице кузница, но затем один его глаз приоткрылся хитрой щелкой черного зрачка, и медленно окончательно распахнулся, с интересом посмотрев на Богумира.

— Зачем тебе это? Жил же как-то до этого. Да я и не воин вовсе, а кузнец, человек мирный, драться не люблю. Вот ковать, научу с удовольствием.

Наверно, Богумир получил бы окончательный отказ, сколько бы не старался убедить, но тут на помощь пришла Слава. Она села рядом с отцом и улыбнулась.

— Помнишь, тятька, как один раз на реке, когда мы с тобой травы собирали, на нас секач напал? — Промурлыкала она ему в ухо.

— Как не помнить, на молодь поросячью мы тогда наткнулись, я тогда струхнул так, что седмицу трясло. — Улыбнулся тот в ответ. — Думал порвет тебя животина, ты же еще совсем крохой была.

— Так не из-за себя же испугался. — Хмыкнула девушка. — За меня. Сам то ты умудрился кулаком ему челюсть в сторону свернуть, и клык выбить. — Она немного помолчала, искоса наблюдая как воспоминания отразились улыбкой на лице отца, и когда особая теплота блеснула в его глазах добавила. — А если бы вместо тебя, на берегу Богумир оказался, а не ты, что бы произошло?..

Перв вздрогнул и нахмурился, а потом вдруг хлопнул себя по коленям, и рассмеялся.

— Вот ведь плутовка. Вот лиса. Сговорились? Когда только успели? — Он вытер выступившие на глазах слезы и посмотрел на стоявшего рядом Богумира. — Добро. Научу. Но чур не жаловаться потом на жесткую науку. Сам такого захотел. Научу так, что добрым воином станешь. Но и про кузню не забуду. После меня, кто-то там справляться должен, да деревенским лошадям подковы ковать, не дочери же моей молотом махать, да меха раздувать".

— Ты чего смолк-то? — Прорвался сквозь воспоминания девичий голос. — Что там дальше с Велесом-то случилось? Мне же интересно, как он коровьим богом стал?

— Прости Славуня. Устал я что-то. В глаза словно песка речного насыпали. — Встрепенулся, словно от сна Богумир.

— Да, тятька за тебя знатно взялся, не ожидала от него такой прыти, и откуда он только все эти ухватки воинские знает. Никогда не думала, что он так лихо умеет с мечом да щитом управляться. Всё-таки было у него что-то в жизни такое, о чем он не рассказывает, не зря же у него по всем стенам оружие развешано. То его тайна, не нашего ума, но до чего же интересно, что он скрывает. — Девушка посмотрела на парня, и тепло, как мама улыбнулась. — Да ты спишь совсем, иди ложись, я тоже не долго задержусь. Без твоих побасенок занятных долго не выдержу и спать уйду.

— Сладких снов. — Улыбнулся в ответ Богумир, поднялся и зашел за угол печки, где для него на лавке была приготовлена чистая постель. — И всё-таки я стану воином... Стану великим воином, заслужу славу и женюсь на тебе. — Буркнул он в подушку, по-детски, упрямо надув губы. — Женюсь. — Прошептал еще раз, мечтательной улыбкой на губах и провалился в глубокий сон, без сновидений.

Глава 5 Убийца

Тренировки. Каждый день, с утра и до вечера. Без остановки сплошные тренировки до дрожи в коленях. Лишь солнце выглянет над горизонтом, позолотит первыми лучами рыхлый снег, а уже бег, босиком, прямо по сугробам, в одних штанах, в любую погоду, в метель, мороз, оттепель, не важно, чем тяжелее, тем лучше. Учитель не знает пощады.

Бег не просто так, а в руки полено, и по целине, до реки и обратно, несколько раз, причем полено с каждым разом становится все больше и больше, а садист тренер, улыбается приговаривая: «Не переживай сынок, что легкое бревнышко я сегодня нашел, завтра расстараюсь и потяжелее подберу, по увесистее да по корявее».

Перв все время недоволен, брюзжит мужик, что Богумир медленно, как ему кажется, двигается, но парень с ним не согласен. Он выкладывается полностью, так что в конце тренировки ноги сводит судорогой и не держат, а руки трясутся усталостью. Но разве это аргумент? Однажды учитель даже ожег сына Бога, кнутом вдоль спины, за нерасторопность. Не сильно, и не очень больно, но до чего же обидно. Его! Бога! Какой-то там смертный?! Да как он посмел?!

Богумир вскипел, и хотел уже в драку кинуться, но понял внезапно, что сам же и просил тренировать, потому быстро передумал. Перв, прочитал в злобных глазах ученика замысел, хмыкнул в бороду, и заставил отжаться двести раз, исключительно для профилактики, но не за то, что парень со своим учителем подраться захотел, а за то, что хоть и не струсил, но передумал.

- Ярости в тебе нет. - Сел кузнец рядом с отжимающимся в облаке пара, клубящегося от красного, обливающегося потом, несмотря на лютый мороз, тела, прямо в снег. – Безрассудства не хватает. Порыва праведного. Думка рассудительности злость души убивает. Все пытаешься просчитать последствия. Так не пойдет, так богатырем не стать. В драке так не получится, пока считать, да рядить будешь, убьют тебя вороги. В бою голова обязана отключаться, а тело жить само-собой должно, без думных помех, на инстинктах, тех, что на тренировках дадены. Видимо мало я тебя гоняю жалеючи. Надо будет подумать над этим. Крепко подумать — Он встал. – Доделаешь, что велено, без обмана, затем пойдешь в избу, позавтракаешь, там Славка кашу-дробленку, с маслом коровьим на столе оставила, краюху хлеба да кувшин молока. Перекусишь и в кузню, бегом, не мешкая, работы сегодня много навалилось, жало твоего меча вытягивать, да точить будем, и нам еще две подковы сработать заказали. Все успеть надо.

Богумир довольно быстро осваивал науку кузнеца. Тут видимо дедовы гены сказались, Перун ведь покровитель этой огненной профессии, глава пантеона и сам с молотом в божьей кузнице нередко баловался, сверкая молниями и хвастаясь умениями. Через месяц парень уже лихо стучал молотом именно туда куда указывало правило Перва, а не туда, в какую сторону качнуло хилое тело тяжестью инструмента.

Он даже выковал свою первую, слегка кривую подкову, с гордостью показав ее Славуне. Радовался ее искреннему восхищению успехом ученика отца, правда получил за это от хозяина дома по шее: «Что бы не тащил грязь в избу», - но зато потом нечаянно подслушал, как тот хвалил дочери непутевого, но старательного парня, видя в нем себе замену. Такой радости он еще в своей жизни не испытывал. Даже молитвы его прихожан и их благоговейные требы не приносили столько удовлетворения, сколько те скупые слова грубого и насмешливого деревенского мужика.

После кузнечного дела, и двухчасового перерыва на обед и сон, как было заведено у всех в деревне, да и во всем княжестве, наступало время делов воинских.

То, что было до этого, бег с поленом в руках, цветочки. Перв гонял и в хвост, и в гриву, заставляя повторять одни и те же движения, выматывающие монотонной нудностью душу, многократно: «Дабы тело запомнило, и голова ему не мешала, и отключалась за ненадобностью».

Перво-наперво, упражнения безоружным: «Умей защитить себя, даже когда меч из рук выбили, когда кинжал в груди очередного врага остался, а щит на осколочки разлетелся, а вокруг сеча лютая», — твердил ему тренер.

Виртуозно владеть телом, так как им владел Перв, у Богумира не получалось, и при спаррингах он летал, пропахивая носом сугробы, но с упрямым постоянством вставал, смахивал с лица талый снег перемешанный с потом, а под час и кровью, и вновь кидался в драку. В один из дней, он сумел-таки достать кулаком в грудь удивленного Перва. Тогда первый раз его похвалили, и этот день стал праздником.

- Молодец. Хвалю. Заслужил. Можешь, когда не думаешь, когда с головой не советуешься. Еще немного попотеть, и будешь со мной на равных биться. Надо успех твой медком сбрызнуть. Велю Славке холодца наварить, да капустки, квашенной на стол, выставить под братину хмельную. Отпразднуем. – Улыбнулся учитель и тут же сунул в руки меч. – Что встал, словно Чура увидел? Не расслабляйся, сегодня защиту отрабатываем. – Рявкнул, и тут же, молниеносно нанес удар в голову. Сталь клинка свистнула, срезала пару волосин на голове соперника и замерла в миллиметре от кожи. – Труп. – Нахмурился Перв. – Расслабился, победой возгордился, надулся значимостью как индюк, и сдох. Много таких, уверенных в своей непревзойдённости, на кострах погребальных сгорели, считая, что им равных нет. Ни научишься в бою эмоциям не поддаваться, спесь за пояс затыкать, тоже дымом за кромку улетишь.