Одна на краю света - Марина Галкина

В моем каяке я чувствую себя комфортно и могу долго сидеть в нем, не чувствуя усталости, мне не составляет труда между основным делом — греблей — ловить рыбу спиннингом и вытаскивать больших рыбин, подцепляя их подсачеком, ведь все снасти всегда под рукой на носу лодки под веревочной обвязкой.

От воды меня отделяет лишь тонкая «шкура» каяка, и удары о камни всегда заставляют сжиматься мое сердце — не повредился ли мой конь. Я всегда забочусь о каяке: убираю с жаркого солнца, чтобы не раздулись и не лопнули баллоны, поддуваю в них воздух перед спуском на воду и периодически в течение сплава, чтобы «шкура» всегда была натянута и хорошо скользила. На Чукотке я даже не оставляла каяк у воды, а приносила его поближе к палатке. Как-то спокойнее, когда он рядом…

Каркас каяка, его внутренний скелет, был сделан из моей первой байдарки, промышленного «Тайменя»-двойки. Вернее, от «Тайменя» были использованы только прямые дюралюминиевые трубы, которые пошли на изготовление продольного набора каркаса. Его для меня сделали мои друзья Серега Булычев и Саша Чуркин.

Шпангоуты же (поперечные элементы каркаса) я сгибала сама. Однако, сделаны они были из гимнастических обручей (в 1994 году еще были некоторые проблемы с добыванием необходимых труб, продольный набор некоторые умельцы делали, например, из лыжных палок).

Труба обручей была слишком мягкой и вскоре, на различных падунах, в мощных струях порогов, я поломала поочередно почти все дуги шпангоутов. (То, что я могу делать их своими руками, снимало с меня чрезмерный страх за повреждение судна и давало большую раскованность в порогах.) Для их починки в походных условиях мы прибегали к различным ухищрениям — подыскивали ветви жесткого можжевельника, повторяющие изгибы шпангоута, накладывали деревянные шины, распирали кильсон и мидельвейс (части продольного набора) деревянными чурбачками или (на скорую руку) котлами, если они подходили по высоте. Дома я планомерно меняла сломанные дуги на новые, сделанные из более жестких труб, и к путешествию по Чукотке от первоначальных шпангоутов осталась лишь одна нижняя дуга первого шпангоута.

Кильсон мой также ломался, заменялся новой трубой, чинился, терял идеальную прямизну, чуть загибался к носу винтом. Стрингеры и привальники (части продольного набора) были погнуты и выпрямлены, еще когда служили каркасом «Тайменю», путь которого, как и каяка, был тернист. В «шкуре» каяка они также терпели крушения, гнулись, но не ломались, мы выпрямляли их непосредственно на маршруте, раскаляя в пламени костра, гнули на коленке или используя стволы деревьев в качестве рычага. Трубки были закопченными, не идеально ровными, со вмятинами, но проверенными, боевыми, надежными.

В майском походе, последнем рейде каяка перед Чукотским путешествием, во втором мощном падуне карельской реки Уксунйоки (порог Мельница, перепад высоты не меньше двух метров) корму каяка согнуло на 90 градусов. Кильсон, пару привальников и шпангоут сломало. Наш реммастер умелец Шурик за час реанимировал, казалось, безнадежное тело каяка, наложив деревянные и металлические шины, обмотав их резиновым жгутом, поставив деревянные распорки и подклеив некоторые дырки. На починенном каяке я смогла в этот же день успешно пройти следующий мощный падун.

Итак, каркас моего каяка был легко ремонтируемым. И был надежен в сложных порогах вплоть до возможности прыжков с мощных водопадных сливов. Но, конечно, он не был застрахован от поломок при навале его центральной части на камень или бревно, когда струя бьет, давит равнозначно на нос и корму, ломая каяк о препятствие. И от гибели под сплошным завалом из бревен. Последнее на Чукотке мне явно не грозило.

На моем каяке я прошла многочисленные речки Средней полосы России, Ленинградской области, Карелии, Кольского. Урик и Онот в Саянах (с Амбартагольскими щеками и Нижним каньоном), Мзымту на Кавказе по большой воде (без Греческого ущелья и Ахцу). У меня был опыт и одиночных сплавов, и «снежных», и «ледовых». К Чукотскому путешествию я была уверена в своем мастерстве каякера.

Каркасно-надувные каяки ныне вытесняются цельнолитыми полиэтиленовыми судами. Они тяжелы и неразборны, но могут иметь любую причудливую форму, жестко держать ее и не ломаться в водопадах. Да, они гораздо надежнее при экстремальном сплаве, но их вряд ли можно использовать в длительных автономных пеше-водных путешествиях. Я верю, что легкие каркасные каяки, ведущие отсчет своей жизни от времен наших далеких предков, алеутов и эскимосов, никогда не канут в Лету.

Авиастоп

Но главный вопрос — вопрос отлета в Анадырь — к середине июня еще оставался открытым. Мой знакомый, что помог мне сесть на самолет в прошлом году, уволился с аэродрома, да и «детского» рейса в Анадырь — рейса самолета, забирающего детишек на каникулы — в этом году не предусматривалось.

От знакомого полковника я узнала телефон КП, на котором сидит так называемый «перелетчик» — военнослужащий, находящийся в курсе всех военных рейсов с подмосковных аэродромов. Понятное дело, что человеку с улицы «перелетчик» никакой информации не даст. Представившись внештатным корреспондентом журнала «Вокруг света», без всяких околичностей я заявила, что мне необходимо попасть на Чукотку для проведения необычного путешествия, что редакция бедна и что у меня также не хватает денег на перелет к месту старта. Я просила дать мне сведения о том, когда и с какого аэропорта полетит самолет в Анадырь.

К моему глубокому изумлению «перелетчик» не послал меня подальше, а объяснил мне, что для посадки на борт необходима бумага от главного редактора на имя генерал-полковника с просьбой «разрешить М. Галкиной перевозку самолетами ВВС в качестве исключения бесплатно». Все оказалось просто, как в анекдоте: «А можно не приходить? — Можно. Вычеркиваю». Просто, да не совсем.

— А куда вам принести эту бумагу? — радостно спросила я напоследок.

— Ну как куда? Сюда, на КП! — раздраженно отвечал «перелетчик», видимо, я слишком долго отнимала его служебное время (разговаривая со мной, он часто отвлекался на звонки других телефонов).

— А где находится ваше КП?

«Перелетчик» начал негодовать, видимо, я затронула военную тайну.

— Где? — мне показалось, он даже растерялся. — Где. Ну, здесь. Я здесь нахожусь.

— А адрес?! — я продолжала задавать наивные вопросы.

— Какой адрес? Это военный городок, это Подмосковье. Как я вам могу объяснить? Мне некогда с вами разговаривать! — «перелетчик» явно закруглял разговор.

— Ну как туда доехать? — отчаянно взмолилась я.