Детство в Соломбале - Евгений Коковин

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ОТКРЫТЫЕ КИНГСТОНЫ

Дул побережник - сухой и свирепый ветер с северо-запада. Вспененные волны бросались на причальную стенку, разбиваясь каскадами сверкающих брызг. У стоявшего на рейде парохода в судорогах извивался штормтрап. Под ним на волнах танцевала крутобокая шлюпка. С утра мы начали чистку котла на "Святом Михаиле". В полдень нам неожиданно приказали перебраться на "Прибой". - Мы, дяденька, только начали, - сказал Костя Чижов. - Зачем же переходить? - Не ваше дело! - закричал механик. - Ступайте, куда посылают! "Прибой", небольшой буксирный пароход, стоял у стенки в устье речки Соломбалки. Мы бродили по берегу, ожидая, когда нас позовут. У "Прибоя", охраняя штабель продолговатых ящиков, шагал солдат с винтовкой. По палубе ходил офицер. Высунувшись из рубки, его слушал капитан буксира. - К двенадцати часам чтобы все было готово! Вы слышите, капитан? - Постараемся. - За погрузкой я буду наблюдать лично, - резко сказал офицер. - Команде не говорить ни слова. Он сошел на берег. Нас с Костей пропустили на пароход. - Вечером поднимать пар будем, - сказал капитан старшему машинисту. - Некуда торопиться, - ответил машинист. - Я отказываюсь, не пойду. Что с меня возьмешь! - Не волнуйся, Ефимыч, на ветре громко разговаривать вредно, - сказал капитан, глазами указывая на солдата. - Конечно, с тебя ничего не возьмут. Зато тебе дадут... свинцовую штучку из этого запаса. - Все равно не пойду. И кочегары отказываются. - А они откуда знают о грузе? - Не беспокойся, знают... А ну, молодцы, чего уши развесили! Давай в котел! Мы спустились в машинное отделение. На небольших судах кочегарка не отделена от машины. Захватив шкрабки, щетки и обтирку, мы пролезли через горловину в котел. - "Прибой" посылают вверх по Двине - оружие и патроны белым везти, объяснил мне Костя, - а команде не хочется. Слышал, как они говорили? Я знаю: у этого машиниста брат арестован. В котле было тесно и холодно. Огонь в топке погасили давно. Двухрожковая коптилка тускло освещала ряд дымогарных трубок и стенку котла. Я лежал, не имея возможности повернуться, и слушал Костю. - А вдруг нас забудут, - голос у Кости глухой, тревожный, - или нарочно закроют! Задраят горловину, воды накачают и пар поднимут. Кочегар с "Пожарского" рассказывал - был такой случай, одного парнишку сварили... Я представил себе такого же, как я, мальчика-котлочиста. Он разбивает в кровь кулаки о железную стенку котла, кричит. Но никто его не слышит. Лязгает гаечный ключ, крепящий крышку горловины. Уже работает донка и плещется вода. Кочегары готовят промасленную паклю для растопки... Мне захотелось вылезть из котла на палубу, где свободно дышится, где ярко светит солнце и шумит в снастях свежий ветер. Мы проработали до позднего вечера. - Забирай инструмент, - сказал Костя. - Пойдем сдавать. Я высунул голову в горловину. По трапику в машинное отдаление спускался капитан. Наклонившись над верстаком, работал машинист. - Баржу еще привели, - тихо сказал капитан. - На буксире, говорят, придется тащить. Каюту всю загрузили. Пломбу повесили. Только не выйдет! Вы готовы? - Готовы, - ответил машинист. - В десять будет совсем темно. Тогда и уйдем. Не заметят. - Матросы не придут. Помощник уже ушел... Если спросят, скажу команда разбежалась. Только, думаю, не удастся им спросить меня. Я, Ефимыч, с тобой двинусь. Мне в Архангельске пока делать нечего. Капитан присел на ступеньку трапа и задумался. Машинист бросил напильник на верстак, подошел к капитану, зашептал: - Ты уходи пораньше, а я останусь... - Зачем? - Пять лет на "Прибое". Понимаешь, жалко им оставлять. Открою кингстон... пусть все к черту... на дно вместе с ихними патронами! Мне показалось, что машинист заплакал. - Костя, что такое кистон? - спросил я. - Не кистон, а кингстон. Это клапан так называется. Его откроешь - вода наберется в пароход, он и утонет. Так вот что задумал машинист! А может быть, он тоже большевик? Через горловину я внимательно рассматривал лицо машиниста. Лицо было небритое, добродушное. - Ну, вылезай, что же ты! - толкнул меня сзади Костя. Мы вылезли из котла. Машинист дружески хлопнул Костю по плечу. Из Костиной куртки поднялось облачко пыли. - Бегите домой, чумазые! - А принимать не будете? Машинист махнул рукой - Нет. Поднявшись на палубу, я облегченно вздохнул. У стенки, сзади "Прибоя", тихо покачивалась небольшая баржа. Руль у нее был огромный, почти вполовину всей баржи. На носу я различил надпись: "Лит. В". Мы пробовали разгадать, что означает эта странная надпись. Но попытки наши остались безуспешными. По берегу ходил часовой. Темнело. Ветер не утихал. Двинские волны с шумом наступали на берег. Где-то в стороне военного порта тревожно завыла сирена. - Пойдем, - сказал Костя. Мы молча прошли мимо часового, обогнули горы каменного угля, миновали мастерские. Соломбальские улицы были тихи и безлюдны. Нам встретился патруль английских солдат. Наступали часы, когда на улицу жителям выходить запрещалось. Соломбала, как и весь Архангельск, была на военном положении. Нам нужно было поспешить запоздавших английские солдаты уводили к своему коменданту. А разговор с английским комендантом, как известно, неприятная штука. Домой я вернулся усталый и сразу лег спать, ни словом не обмолвившись о том, что узнал на "Прибое". Наутро мы пошли с Костей к тому месту, где вчера стоял "Прибой". Но нас даже близко не подпустили солдаты. Буксира не было. Над берегом сгорбился подъемный кран. На катере неуклюже передвигался водолаз. Поблескивали стекла скафандра. Машинист Ефимыч сдержал свое слово. "Прибой" лежал на дне Северной Двины. Баржа с оружием и патронами исчезла.

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ КОСТИНА ТАЙНА

Решение Кости бежать на фронт, к красным, было окончательным и бесповоротным. Так, по крайней мере, заявил он сам. Ежедневно по пути на работу он делился со мной своими планами. И каждый день он придумывал что-нибудь новое. Один раз Костя даже сказал, что перед побегом он еще отомстит Орликову за отца. - Как же ты отомстишь? - спросил я. Я мог представить, что Костя запустит кирпичом в окно орликовской квартиры или перережет провода у электрического звонка. Наконец, он может вырвать все цветы из заветного садика и написать на дверях мелом оскорбительное прозвище Юрия Орликова. Но Костя сказал, что все это пустяки по сравнению с тем, что ожидает Орликова: - Он должен умереть! Я полностью одобрил решение Кости. Ведь Орликов предал его отца. А котельщик Чижов стоял за то, чтобы в России была Советская власть. А Советская власть должна была установить для всех рабочих и крестьян хорошую жизнь. Орликов не хотел этого. Он враг, и правильно сказал Костя: он должен умереть. Таким гадам не должно быть пощады! Костя Чижов решил стать начальником отряда красных партизан. Он будет бороться против богачей и защищать Советскую власть. Меня Костя назначит своим помощником. На своей эскадре Костя подплывет к Архангельску и освободит его от белых, от американских и английских захватчиков и палачей. В первый день приезда иностранцев мы смотрели на них с любопытством. Теперь мы их ненавидели. Они приехали сюда, чтобы арестовывать наших, русских рабочих, и убивать их. Они схватили отца Кости Чижова и отца Оли Лукиной. Они заодно с Орликовыми. Мы были голодны и мякинный хлеб считали за счастье. А они ели белый хлеб и галеты, пили сгущенное консервированное молоко и какао. Они курили табак "кепстен" и сигареты с золотыми ободками. А дедушка Максимыч сушил для своей трубочки мох. Наступила осень. Вечера стали темными. Когда дождя не было, ребята разжигали на берегу Соломбалки костры. Темнота обступала нас, сидящих вокруг костра. Речка качающейся полоской отражала пламя. Искры летели высоко-высоко. ... Далеко в порту трижды просвистел пароход. - Отходит, - сказал Костя. - В море? - Нет, это буксир "Яков". На левый берег пошел. На левом берегу Двины - вокзал, склады, пакгаузы. Там, у стенки, в бункеры пароходов грузится уголь. - Хорошо быть капитаном! - тихо проговорил Гриша Осокин. - Стой в рубке и поворачивай штурвал. Тихий ход! Задний! Вперед до полного! - Капитан денег зарабатывает много, - сказал Аркашка Кузнецов. - Не так много, - серьезно заметил Костя. - Если бы у меня было много денег, я бы купил все книги, какие есть на свете, и прочитал, - сказал Гриша. - И ел бы пятачные булки и леденцы. - А я бы купил большой пароход и всю жизнь плавал бы, - сказал я. - А ты, Костя? Костя не ответил. Должно быть, он думал сейчас о чем-то другом. Он часто оглядывался и прислушивался словно кого-то ожидал. - Ты чего? - спросил я тихо. - Ничего! - грубо ответил Костя. Неожиданно он поднялся. - Я сейчас, - сказал он, - подожди меня тут. И он скрылся в темноте, между кучами дров. Постепенно ребята стали расходиться, и вскоре у костра я остался один. Где же Костя? Куда ему понадобилось идти в такой поздний час? Я сидел, пошевеливая палкой костер, и смотрел, как искры, подгоняемые дымом, взлетали высоко вверх и исчезали в темноте. Вдруг к костру подошел человек. Он был в парусиновой матросской рубахе с большим синим воротником - гюйсом. - Здорово! - сказал он тихо. - Здорово! - ответил я. Матрос присел на корточки. Пламя костра осветило его лицо и надпись на ленточке бескозырки: "Флотский полуэкипаж". Мне часто приходилось видеть военных матросов. Они жили в Соломбале в огромном каменном доме, который так и назывался - флотский полуэкипаж. В будни матросы командами выходили на работы, а в воскресенье они гуляли по Никольскому проспекту. - Где Костя? - неожиданно спросил матрос. - Сейчас придет. А что нужно? - Нужно. Подгоревший костер рухнул. Рой искр взмыл кверху. Матрос поднялся, отошел, еще с минуту постоял, словно что-то обдумывая. В этот момент появился Костя. Он заметно смутился. Должно быть, ему не хотелось, чтобы я знал о его знакомстве с матросом. Он поманил и отвел матроса от костра. - Ну как, ходил? - спросил матрос. Костя утвердительно кивнул головой. - Что сказали? - Сказали - не готова обувь... Я видел, как матрос вытащил из кармана маленький сверточек и передал Косте. Что он говорил, я не слышал. - Ладно, - ответил Костя. - Все будет сделано. Матрос ушел. Что будет сделано? И кто этот матрос? Почему он знает Костю? Я сгорал от любопытства. Я думал, что Костя сейчас же все расскажет. Но он и слушать не хотел моих просьб. - Я тоже кое-чего знаю, - сказал я, - и тебе уж ни за что не скажу. Однако хитрость не удалась. Костя молчал. Потом он начал болтать всякую чепуху, конечно, для того, чтобы я отстал от него. Но мне тоже не просто заговорить зубы Тогда Костя пообещал обо всем рассказать завтра.