Синтез двух систем познания академика Раушенбаха - Виктория Радишевская

Борис Викторович Раушенбах

Синтез двух систем познания академика Раушенбаха

© Протоиерей А.Топоров, издатель, 2015

© Издательство «ВегаПринт», макет, 2015

«Когда-то я полагал, что только точные науки занимаются делом. Но эти науки никогда не дадут объяснения феномену человека, неписаным законам, по которым он живет, и сопряженным с ними этическим понятиям – справедливости, совести, умению прощать…»

Путь ученого к духовной сокровищнице Православия

Перед Вами, дорогой читатель, вторая книга из серии «Вера. Наука. Творчество». Как мы и надеялись, первую книгу из этой серии «Богословские работы И.И. Сикорского» встретили с большим интересом. Для многих было неожиданно, что авиаконструктор с мировым именем еще и пишет религиозно-философские и богословские книги. То, что он был глубоко верующим человеком, не вызывает удивления, а то, что при своей неимоверной занятости он находил время для серьезного религиозного творчества, несомненно, является поразительным фактом. Прочитавшие книгу И.И. Сикорского, как искушенные, так и неискушенные в богословских вопросах, высоко оценили уровень и глубину его духовных исканий.

И.И. Сикорский в силу своего воспитания, среды, в которой он жил на родине и в эмиграции, был глубоко укоренен в православной традиции. Он жил ею и находился внутри нее. Несомненно, это отразилось на его богословских работах, как на темах, которые его интересовали, так и на методах их рассмотрения. Не случайно, что при чтении богословских работ Игоря Ивановича Сикорского невольно вспоминаются слова псалмопевца Давида «Дивны дела Твои, Господи! Яко чудно имя Твое по всей земли! Яко взятся великолепие Твое превыше небес!» (Ветхий Завет. Псалтырь – Псалмы Давида. Пс. 8). И ты соглашаешься с мыслью, что всё – от Бога и всё – ради Бога и что, действительно, человек может истинно найти себя только в Боге и только с Божьей помощью понять, для чего родился и живет. Поражает своей глубиной и логика, с помощью которой Игорь Иванович осуществляет декомпозицию рассматриваемых понятий или исторических событий, проводит их всесторонний детальный анализ, на основе которого происходит творческий синтез, открывающий простор дальнейшему движению мысли автора и увлекающий за собой читателя. Таким образом, читатель сотворит автору. В этом и есть глубочайший смысл нашего бытия, в котором от самого начала Творцом в человека заложена способность сотворчества как Самому Создателю, по образу Которого сотворен человек, так и сотворчества человека человеку. Работы И.И. Сикорского пронизаны духом сотворчества: читатель, увлекаемый рассуждениями автора, становится участником рассуждений и начинает мысленно развивать их в своем сознании.

В работах Б.В. Раушенбаха мы видим ту же безупречную логику рассуждения, ту же глубочайшую способность к декомпозиции и анализу, как и у И.И. Сикорского, но встречаемся уже с иной стороной религиозной философии – взглядом на религиозные вопросы как бы со стороны. Такой метод имеет место в религиозной философии и объясним временем и средой, в которых жил и работал Борис Викторович. Чисто богословское рассмотрение вопросов не позволяло опубликовать работу, да и Б. Раушенбаха интересовала в то время онтологическая сторона проблемы. То, что такой выдающийся ученый обратился к иконографии и обосновал с научной точки зрения ее глубочайшее содержание, имело для того времени огромное апологетическое значение.

Крещенный в лютеранской Церкви Б. Раушенбах являлся апологетом Православия и в конце жизни был присоединен к православной Церкви. Это закономерно, так как внутренне он всю свою жизнь погружался в Православие и мог взглянуть на православную традицию не только извне, но и изнутри.

Личности, сочетающие в себе одновременно глубокие знания, острый ум, стремящийся к познанию Истины, и веру, являются достоянием всего человечества. Мы, русские люди, в том числе жители нашего авиационного города, должны гордиться тем, что среди нас жил и работал такой человек, чьи жизненный путь и научный подвиг являются достойными подражания. Изучение трудов и биографии Б. Раушенбаха принесет большую пользу нашему обществу и особенно будет благотворно для молодого поколения.

«Нам следует оставаться православными»: черты мировоззрения академика Б.В. Раушенбаха

Имя Бориса Викторовича Раушенбаха в семидесятых годах прошлого века произносили с трепетом все, кто имел хотя бы отдаленное представление о научно-технических разработках, связанных с освоением космоса. Просто увидеть его своими глазами казалось событием…

Он приезжал на Чтения К.Э. Циолковского в Калугу, не раз приходил в Институт истории естествознания и техники АН СССР, и порой этот легендарный соратник С.П. Королева спокойно ждал в коридоре, пока заведующий Проблемной группой истории авиации и космонавтики В.Н. Сокольский свернет свои неотложные дела, чтобы решить с ним организационные вопросы очередной конференции. Простота в общении, скромность, участливость Б.В. Раушенбаха были известны всем.

Об одном только мало кто догадывался – что Раушенбах всерьез занимается изучением древнерусской иконы…

В 1970-х и 1980-х годах для московской научной интеллигенции важным событием был семинар по культуре Древней Руси под руководством академика Б.А. Рыбакова. Заседания его проходили в конференц-зале Института русского языка на Волхонке, напротив ныне восстановленного храма Христа Спасителя. И вот однажды, к немалому своему удивлению, я получил приглашение на очередное заседание этого семинара, в программе которого стоял доклад члена-корреспондента АН СССР Б.В. Раушенбаха о пространственных построениях в древнерусской живописи. Было это примерно за полгода до выхода его книги, посвященной иконописным изображениям (1975).

Сами по себе геометризующие подходы к иконе сильно увлечь не могли: у многих была свежа в памяти книга Л.Ф. Жегина «Язык живописного произведения» (1970), наполненная чертежами и основанными на них догадками… Поэтому сразу пришла мысль, что Раушенбах прочитал не Жегина, а «Обратную перспективу» П.А. Флоренского и решил порассуждать на тему, которая может вывести за пределы математики. Икона – новое пространство. Это не пространство Эвклида, это не то пространство, в котором рассчитывается движение космического корабля. Загадкой оставалось, насколько органичен подобный разворот мысли для специалиста по механике космического полета.

Зал был переполнен. Раушенбах повествовал об особенностях нелинейной перспективы, о живом, непосредственном восприятии мира, поясняя свои рассуждения геометрическими примерами. Надо признаться, не в них была притягательность, а в самом факте обращения ученого к выразительной сфере религиозного миропонимания. Так хотелось хоть намеком услышать подтверждение, что не только внешняя сторона его интересует, но и глубинное содержание. И я решился задать вопрос: не имеет ли докладчик в виду, что всякое зрение уже есть умо-зрение?

Ответ был однозначно отрицательным. «Меня интересует только математическая сторона вопроса». Трудно до конца было в это поверить, хотя Раушенбаху лукавство явно не свойственно… Думается, что поворот к философии иконы у него тогда все-таки наметился. Ибо позднее Борис Викторович скажет, вполне в духе Я. Буркхардта и П.А. Флоренского, что «именно в тот момент, когда в Греции совершается поворот от «мы» к «я», меняется система перспективы». Иными словами, прямая перспектива связана с укреплением индивидуалистического мировосприятия. И уже открыто будет говорить о том, что выразительные средства иконы подчинены задаче раскрытия христианской метафизики, «умозрения в красках», по крылатому выражению кн. Е.Н. Трубецкого…

Спустя несколько лет после этого доклада мне приходилось подписывать у Бориса Викторовича отзывы в поддержку разных готовившихся к печати книг (в их числе и сочинений философа Н.Ф. Федорова – квазиправославного «космиста»), но составить представление о какой-то его мировоззренческой эволюции оснований не было.

В конце 1980-х или начале 1990-х он приезжал с лекцией в Московскую духовную академию. Она была посвящена той реальной угрозе всей земной цивилизации, которая исходит от накопленного ядерного вооружения. Раушенбах был этим обеспокоен всерьез. Тогда был повод заговорить с ним и о более широких философских вопросах. Он уже давал понять, что симпатизирует русскому православию, не преминув кратко заметить: «Я вообще-то кальвинист». Думаю, что поняли мы его тогда правильно – он имел в виду не богословские убеждения, а обстоятельства своего крещения.