ПАВЕЛ ЧЕРКАШИН – О БОРЬБЕ ЗА МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ В КРЕМНИЕВОЙ ДОЛИНЕ - Беседовала Надежда Агеева

ПАВЕЛ ЧЕРКАШИН – О БОРЬБЕ ЗА МЕСТО ПОД СОЛНЦЕМ В КРЕМНИЕВОЙ ДОЛИНЕ

Бывший топ-менеджер Adobe и Microsoft и предприниматель, основавший и успешно продавший несколько ИТ-компаний в России, Павел Черкашин переехал в 2013 году из Москвы в Кремниевую долину и инвестирует там в высокотехнологичные стартапы. Под его управлением – более $200 млн, вложенных в активы с многомиллиардной капитализацией. Недавние инвестиции основанной им компании Mindrock Capital – в SpaceX Илона Маска и сервисы онлайн-образования Coursera и Udemy. Активно работает с инвесторами из России.

Вышедший в конце апреля фильм Юрия Дудя «Как устроена IT-столица мира», где он восторженно рассказывает о людях, работающих в Кремниевой долине, вызвал множество споров: действительно ли это Мекка инноваций или стартаперам стоит обратить внимание на другие уголки планеты? К спору подключился и основатель мессенджера Telegram Павел Дуров, назвавший Америку не лучшим местом для эмиграции молодых предпринимателей и призвавший их искать счастья в Азии. Своим мнением поделился и венчурный инвестор Павел Черкашин. В беседе с РБК он признался, на чьей он стороне – Дудя или Дурова, а также рассказал, что, по его мнению, делает Долину родиной инноваций, как из тысяч стартапов выбрать самые перспективные и возможно ли создать такую же инновационную среду в России

Что такое инновации?   На нашей планете в постоянной конкуренции живут 7,8 млрд человек, но впереди всего человечества идет совсем небольшая когорта людей, мыслящих на десятилетия вперед. Они пытаются предсказать, как будет выглядеть человечество будущего, как оно будет себя вести, какие у него будут привычки и понятия. Эти люди находятся в непрерывном поиске ответов на вопросы, как исправить ту или иную несправедливость или неэффективность в этом мире. Соответственно, вот он ответ на вопрос, что такое инновация: постоянный поиск ответов на вопросы, что можно исправить в нашем мире на горизонте 10–20 лет.  Интересно, кстати, что пробел между внедрением инноваций и научными исследованиями составляет как раз около 20 лет. То есть технологии, которые сейчас являются инновационными, революционными и активно внедряются, в научных лабораториях были изобретены 15, 20, 30 лет назад. Представьте: какой-то новый материал все это время лежит где-то на столе ученого, и никто не знает, как его использовать. Пока вдруг не появится технология, которой срочно нужен материал именно с такими характеристиками. Это означает, что инноваторы – это не изобретатели, придумывающие новые революционные технологии, а те люди, что способны найти на пыльных полках научных институтов компоненты, из которых можно собрать продукт, который решит проблемы человечества. Я считаю образцами таких новаторов Илона Маска, Стива Джобса. Критика в их адрес обычно такая: они же ничего сами не изобрели, а просто взяли существовавшие компоненты. Но вот в этом и есть сила инноватора – собрать из доступных компонентов совершенно новый продукт.  Какие стартапы сейчас самые перспективные? Мы все невольные участники большого эксперимента, который запустил коронавирус по всей планете. К примеру, моя жена все время откладывала знакомство с Zoom. Но в рамках карантина ей пришлось за две недели освоить кучу новых технологий, и теперь у нее – лагерь для подростков, где учатся онлайн 250 человек. А теперь представьте, что в этот социальный эксперимент вовлекли несколько миллиардов жителей Земли, которых заставили в ограниченных условиях пользоваться совершенно новым набором сервисов. Люди за время изоляции впервые попробовали удаленную работу, удаленное образование, удаленные развлечения.   Это открывает возможности для тех сервисов, которые всё пытались показать миру, что они уже готовы к использованию, но всё не было шанса доказать свою востребованность. Очень хороший в этом плане пример – онлайн-образование. За последние три месяца мы сделали две инвестиции в этот сегмент. В одном из проектов на конец 2019 года было порядка 50 млн подписчиков, и я предполагал, что в 2020 году эта цифра удвоится. То есть за год компания сделает столько же, сколько за десять предыдущих лет. Но сейчас у компании вышел отчет, где говорится, что в период кризиса она растет на 425%! Подобное происходит в дистанционной работе – есть высокий спрос на любые инструменты для эффективной работы, возьмите хоть тот же Zoom. Я это назвал экономикой одиночества. Человек сидит один дома, он зажат в определенные рамки, и единственное, что у него есть, – это его компьютер как средство общения с внешним миром. Соответственно, все, что ориентировано на эту экономику одиночества, теперь превращается в мейнстрим. Перспективно все, что связано со здоровьем. Сейчас около 70 компаний предложили свои вакцины от коронавируса. Большинство этих вакцин были сделаны синтетическим способом, то есть это фактически генная инженерия. Одна из первых компаний, которая вышла с вакциной, написала очень эмоциональный пост о том, что у нее два месяца ушло на то, чтобы получить штамм вируса, потом еще 48 часов на то, чтобы сделать саму вакцину, и теперь приблизительно два года потребуется на то, чтобы протестировать и запустить в массовое производство. Но давайте представим себе мир, где на каждом вокзале, в каждом аэропорту или торговом центре стоит устройство, которое анализирует все ДНК и РНК в воздухе вокруг. На самом деле это не фантастика – я сейчас общаюсь со стартапом, который предлагает такую технологию.  Дальше весь этот массив данных передается в централизованное хранилище и сравнивается с базой существующих патогенов. Пока нам известны лишь 3,5 тыс. патогенов из миллионов бактерий и вирусов вокруг нас, мутирующих с безумной скоростью. Но человечеству уже сейчас под силу научиться собирать такую информацию в реальном времени и изучать ее на предмет того, какие опасные патогены уже есть, а какие новые появляются. И на эти новые патогены сразу же производить вакцину и в цифровом виде передавать ее в каждую больницу планеты. Условно, если ты делаешь вакцину на основе стандартизированного просчитываемого процесса, который гарантирует, что никакой угрозы здоровью человека не будет, то не нужно ждать два года, проводить испытания на мышах и волонтерах, прежде чем запустить эту вакцину в производство. Единственное, что стоит на пути этой технологии, – это госрегулирование во всех странах. Мне кажется, что одним из главных следствий коронавируса для здравоохранения стало не столько внедрение телемедицины, сколько то, что вся эта махина, начиная от ВОЗ и заканчивая регулирующими органами всех стран, осознала, что она абсолютно непригодна для современного мира и должна полностью поменяться.  Как выбрать проект, который «выстрелит»? В Долине есть каталог стартапов ранней стадии, где в активном режиме представлено порядка 300 тыс. проектов. И я ориентируюсь на эту цифру как на приблизительный объем активного рынка стартапов. Это те компании, которые не просто придумали идею, но уже привлекли какие-то деньги и что-то делают. Есть данные по стартапам и более поздней  стадии, которые привлекли как минимум несколько миллионов. Статистика показывает, что только 200– 300 стартапов в год выходят на статус единорога, то есть переваливают за миллиардную оценку. Значит, всего один из тысячи существующих стартапов становится победителем и получает главный приз. Чтобы из сотен тысяч выбрать наиболее перспективный проект, мы для себя приняли стратегию, основанную на сигналах. И вот какие сигналы мы определили.  Допустим, компания с оценкой $100 млн только что получила $20 млн инвестиций от одного из крупнейших венчурных фондов.  В этом фонде сделкой занимался конкретный партнер, который, как мы знаем, реально разбирается в этой сфере.  Стартап рос последние три года со скоростью не меньше 300% в год.  У него успешная юнит-экономика и позитивный новостной фон. При таких условиях вероятность того, что компания добежит до миллиардной оценки за ближайшие два-три года, больше 50%, а вероятность банкротства – приблизительно 1 к 250. Таким образом, основная часть моей работы – это не определение того, в какие стартапы стоит инвестировать, потому что я их могу найти по сигналам, и их по определению больше, чем то, что я могу переварить, а просто понять, как я могу войти в эти компании. По каждой сделке мы готовим обоснование для партнеров, почему мы верим именно в эту инвестицию, и есть обязательное условие – мы сами в нее входим. Пару лет назад мы ушли от традиционной схемы, когда объявляется фонд, собираются туда инвесторы, фонд живет, например, семь лет, и ты по 2% в год с них собираешь. Теперь мы работаем по модели синдиката, когда под каждую конкретную сделку создается микрофонд. Нашим активным инвесторам – их сейчас порядка 150 – мы рассылаем письма с предложением войти в сделку в определенных пропорциях. К примеру, инвестор вложил $100 тыс., мы продали в два раза дороже, он заработал $200 тыс., $100 тыс. мы ему вернули, а с оставшихся $100 тыс. прибыли 20% забрали себе. Приблизительно так в упрощенном режиме это работает. Но самое главное, что инвесторам очень быстро и легко принимать решения, зная, что мы не станем просто так рисковать своими деньгами.  Как удалось войти в SpaceX  Илона Маска? Я всегда мечтал быть инвестором в SpaceX, потому что эта компания чрезвычайно инновационна во всех своих направлениях. Нам удалось купить совсем чуть-чуть, потому что уже года два Илон Маск вообще не принимает новых инвесторов, берет деньги только у существующих. Нашему партнеру по другой сделке, более крупному фонду, в феврале удалось попасть в закрытый раунд на $250 млн, и он нам маленький кусочек от себя отрезал. Мы инвестировали $1,5 млн, и на такую же сумму есть еще интерес, поэтому я пытаюсь договориться, чтобы нам дали возможность докупить еще немного. SpaceX – это чрезвычайно инновационная во всех своих направлениях компания. Только в этом году у нее происходят три важнейших события: она отправляет человека в космос, запускает группировку спутников, которые обеспечат дешевый интернет по всему миру, и тестирует свою сверхтяжелую ракету, которая 100 человек с оборудованием может доставить до Луны и обратно в один приход. Сейчас нет смысла считать нашу долю, потому что при текущей капитализации SpaceX это будут доли процента. Однако инвестиция, несомненно, прине сет прибыль: я уверен, что у компании есть реальные шансы через год-два вырасти в несколько раз и выйти на оценку $100–150 млрд. Если брать ее мультипликаторы, то она уже сейчас должна стоить $100 млрд. А когда SpaceX запустит свою тяжелую ракету, то можно смело говорить про потенциальный горизонт капитализации $1 трлн в ближайшие пять— семь лет, ну хорошо, десять лет.  Кто прав – Дудь или Дуров? На самом деле я согласен и с тем, и с другим – у каждого своя правда. Дудь показал очень хороший паттерн, он показал суть Долины. Это вот эти молодые отвязные фрики, в хорошем смысле этого слова.  Дудь хотел показать, что вот они, эти люди, – сердцевина аудитории, которая пробивает любые барьеры в мировой экономике просто потому, что им пофиг, как на это отреагируют другие люди. Они готовы поменять мир. Дуров писал о другом: если у тебя есть хорошая работа или свой бизнес и у тебя нет цели привлечь инвестиции на инновации, то вообще странно ехать в Долину. Действительно, Сан-Франциско, мягко говоря, не самое лучшее место на земле. Все, что Дуров описал, на самом деле так: совершенно некуда пойти вечером, так как нет хороших ресторанов и пафосных заведений. И вообще здесь очень скучно, потому что все только и делают, что программируют у себя втихаря. Тут очень заметный гендерный дисбаланс – на одну женщину приходятся четыре мужчины. Но дело совсем не в этом – это как раз то место, притягивающее определенный класс людей, которые не могут жить в другой среде. Мне, например, не нужны все эти рестораны, мне хочется быть в обществе людей, которые меняют мир, мне хочется быть самым глупым в комнате. Мне хочется, чтобы на любой вечеринке, где собрались мои друзья, я был восхищен, просто слушая, о чем они говорят. Вот это мне нравится больше, чем то, что можно получить в ресторане. Так что если у вас нет страсти к тому, чтобы заниматься инновационным предпринимательством, то вам тут точно совершенно нечего делать. И в этом плане я с Павлом Дуровым полностью согласен.