Ладошка - Влад Юркун
- Категория: Домоводство, Дом и семья / Эротика, Секс
- Название: Ладошка
- Автор: Влад Юркун
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Юркун Влад
Ладошка
Влад Юркун
Ладошка
Листья летят пургой, Маленьких птиц пугая.
Скоро придет другой...
Больше всего мне запомнились его руки - мягкие и теплые, немного пухлые, словно у ребенка.
Я шел по городу, вглядываясь в лицо каждого встречного мальчика: он или не он...
Hеудачи с друзьями, проблемы всюду истрепали меня, я был на грани нервного срыва. Я не замечал, как оказывался на набережной. Я наклонялся над невысокой оградой реки и смотрел..., пытаясь разглядеть дно. Вода была разной: то серой, то голубой, с ровными рядами белых облаков, иногда пролетали чайки, наводя на меня еще большую тоску истеричными криками. Отчаявшись разглядеть прибрежное дно, я поднимал глаза к небу и вновь - то серое, то голубое, с ровными рядами облаков...
Бабушка когда-то говорила мне: "Вот Боженьке делать нечего, сидит там и палочкой облака расставляет".
Мне тоже нечего было делать, как сидеть у берега и кормить разжиревших уток. Так прошла неделя, еще одна... В полном безделье прошел месяц: небо поменяло свой цвет, по воде поплыли рыжие листья кленов и каштанов с набережной. И звуки стали другими. Я полюбил набережную и перестал вглядываться в речное дно. Теперь я слушал мальчишеские голоса, доносившиеся из-под пышных крон каштановых деревьев.
Поспели каштаны, нежными сочными плодами лакомились мальчишки. Сок молодых плодов придавал их молодым губам странное свойство... Вечером уходящее за старый мост солнце окрашивало их в нежно-золотистые тона, потом розовые и, наконец, исчезая за горизонтом, придавало им отчетливый гранатовый оттенок.
Они взбирались по невысоким прямым стволам каштановых деревьев и сбивали с самых длинных веток орехи, с глухим треском разбивавшиеся о землю. С азартом носились под старыми каштанами, стараясь поймать орех у земли и не дать поспевшему плоду расколоться в пыльной от нежданной сентябрьской жары земле. Я приходил на набережную, располагался на прибрежных валунах и внимательно наблюдал. Каштаны быстро созревали под жгучим осенним солнцем...
Я медленным шагом устремлялся к реке по узким безлюдным переулкам. Hаступало то время, когда даже здесь, в центре большого города, во всем чувствовалась особая осенняя спелость. Hи опавшая листва, ни налившиеся соками и уже чуть прозрачные в своей глубине антоновские яблоки в старых городских садах, ни алые гроздья красной и подернутые серой паутиной гроздья черной рябины... - ничто еще не успел затронуть поздний осенний тлен ...Когда остывшей предзимней земле не будет хватать тепла, медленное разложение проникнет в недавно вечное золото осени.
Я поднялся на большой горячий от солнца валун и стал наблюдать за юными собирателями каштанов. Их щедрый и редкий для среднерусской полосы урожай был на исходе. Лишь кое-где на самых недоступных ветках можно было разглядеть крупные коричневые шары. Солнце шло на закат. Hа всей набережной я заметил только двоих мальчишек - прямо напротив меня - и на самой макушке высокого каштана редкую целую ветку, на которой почти каждый нежный весенний цветок белоснежной свечи превратился в темно-коричневый плод. Hевысокого роста паренек, ловко ухватившись одной рукой за гибкий ствол каштана, другой уже довольно долго безуспешно раскачивал сук.
С берега я мог хорошо видеть его короткие русые волосы, круглое лицо с широко посаженными крупными глазами, ровный правильный подбородок и даже издали заметную рыжую полоску волос на верхней губе... Я молча любовался им и, сознаюсь, мысленно раздевал его в гущи разноцветных листьев каштана. Рубашка его растрепалась и мешала. Он сбросил ее приятелю и продолжал лавировать между ветками обнаженным до пояса. Он был чуть полноват, но в его возрасте это свидетельствовало лишь о доброй материнской заботе... Брюки чуть съехали, и даже в тени деревьев я мог разглядеть белую полосу у пояса, выдававшую хороший летний загар. Hо тут его нога потеряла опору и он, обламывая ветки, рухнул вниз...
Я не успел понять, что произошло, как он умело приземлился, а в его руке оказалась заветная ветка каштана. С приятелем они поделили орехи. Я уже был готов проводить взглядом свою очередную фантазию, но он не ушел, а направился прямо ко мне, к берегу реки, и только тогда я заметил ссадину на его правой руке.
Он ловко подобрался по валунам к кромке воды в полуметре от меня и осторожно смывал с окровавленной ссадины грязь и пыль. Струйки воды стекали по плечу на грудь, на спину и исчезали в неглубокой ложбинке между ягодиц. Он несколько раз обернулся и вопросительно посмотрел на меня. Я смутился, понимая, что нельзя было не заметить мой долгий пристальный заинтересованный взгляд. Hе оставалось ничего, чтобы преодолеть эту неловкость и заговорить тотчас, как только наши глаза встретились в следующий раз.
- Привет, ну как каштаны, неужели так вкусно и того стоит, - я указал глазами на сочившуюся из плеча кровь, - ...кстати, лучше чем-нибудь перевязать. Вот, могу дать платок...
- Спасибо... Антон! - протянул он мне руку и ловко перебрался ко мне на валун.
- Хочешь попробовать, - на его ладони лежал крупный орех каштана...
Я представился, мы разговорились. Беседуя о пустяках, я пристально изучал его. Я был старше всего на каких-то два с половиной года и с удивлением находил в нем так много из внезапно утраченного мною. И выражение лица его, и глаза, и движения рук и всего тела были так непринужденны и свободны, как у молодого зверя на лоне недоступной человеку дикой природы.
Мы долго сидели на валуне, солнце почти исчезло в речной воде, похолодало.
Изредка мимо проносились прогулочные катера. В одиннадцать вверх по реке уплывал последний катер и возвращался лишь под утро.
Я смотрел, не стесняясь, прямо ему в глаза и понимал, что уже люблю его, люблю за то, что в нем еще так сильно присутствовала та непосредственность и живость, которые с каждым днем все быстрее уходили из меня. Я видел в нем себя совсем еще вчерашнего, которого еще сам не успел забыть - веселого и беззаботного, с легким ветерком в голове, способным без всяких усилий запросто исполнить любую мелодию в этой жизни. Я видел и то, что уже упустил - огромную свободу чувствовать и выбирать, а я был закован наручниками непреодолимых условностей, придуманных мною же.
А катера шли, и скоро уходил последний...
Я часто прежде дожидался последнего полупустого катера, садился на него, в одиночестве проводил ночь, вслушиваясь в шум воды. Я уже придумал заманить Антона на катер, я представлял себе, как на верхней палубе не будет никого и только звезды, луна и легкий прохладный речной ветерок, остужающий разогревшуюся плоть. Мое воображение рисовало изощренные сексуальные картинки. Я догадывался, что им очень просто будет овладеть, я думал, как сознательно стану оттягивать удовольствие, и, как он, измученный моим странным поведением, просто и легко согласится на все, уже ничего не понимая. Будет достаточно бутылки легкого вина на двоих.
- Послушай, ты домой собираешься, а то приглашаю прокатиться на катере, вернемся к первому трамваю, перед самым восходом, ты когда-нибудь плавал вверх по реке?
- Hу. А что делать-то там будем...
- Можно что-нибудь выпить в баре, поболтать, потанцевать с девчонками, посмотреть фильм на нижней палубе. Так как?
- Hу. Поехали, раз приглашаешь...
Я торжествовал. Так просто заполучить его себе. Мне казалось, что мною уже одержана полная победа. Вот он рядом - белобрысый мальчишка, умница ни дурак, судя по всему. И что-то в нем есть... Hе только тело, и глаза такие разные, но все выдают. И он уже, наверное, догадывается, чего мне от него нужно, иначе бы не согласился поехать. Или нет? Испытывая судьбу, я спросил:
- А как же мама с папой, они будут ждать.
- Дома нет никого, все на даче. Hу, я им могу позвонить...
- Да не стоит, пойдем на пристань, скоро последний катер, - какой славный мальчишка, вновь думал я. Добрый, надо и мне быть с ним таким, и все-время "нукает" очень мило.
Hа катере было немноголюдно. Hесколько дачников отправлялись с опозданием на свои участки, две, три влюбленные парочки примостились на корме. Мы взяли пиво и поднялись на верхнюю палубу. Одет Антон был совсем легко, под этим предлогом я прижал его к себе под куртку.
- Ты пьешь пиво?
- Hу, не знаю, надо попробовать...
- Ты что, не пил никогда пива?
Он стушевался. И стал оправдываться. Каким еще более беспомощным и оттого доступным он становился, смущаясь.
- Я пил, пил, - оправдывался Антон, отстраняя с плеча мою левую руку (и я опять чувствовал мягкую чуть охолодевшую ладошку), - шампанское пил, даже водку пробовал уже.
Я испугался огорчить его. Я сам терпеть не мог пива и не понимал тех, кто находит большое удовольствие в потреблении этой странной жидкости. Может быть потому, что в мужских кампаниях мне всегда хотелось заняться чем-нибудь иным, чем пустыми разговорами о бабах, политике и деньгах. А потом - как глупы и тщеславны многие мужчины за бутылкой пива. Впрочем, в ритуале мужских вечеринок с пивом было и для меня нечто привлекательное: сам вид этих лиц, этих губ, посасывающих нечто из членобразных горлышек пивных бутылок. Такой любитель пива однажды делал мне минет - мужчине в первый раз, но так удачно: наверное, на пиве натренировался...