Цефалея - Хулио Кортасар

Кортасар Хулио

Цефалея

Хулио Кортасар

Цефалея

(Из книги "Зверинец")

Приносим благодарность доктору Маргарет Л.Тайлер за самые яркие образы этого рассказа, взятые из ее замечательной поэмы "Симптомы и наиболее распространенные средства при головокружениях и цефалеях" (журнал "Гомеопатия", публикуемый Аргентинской ассоциацией врачей-гомеопатов, XIY год издания, No 32, апрель 1946, с.33). Благодарим также Иренео Фернандо Круса, который во время поездки в Сан-Хуан впервые познакомил нас с манкуспиями.

Сегодня мы ухаживали за манкуспиями допоздна, из-за жары они становятся капризными, плохо слушаются, даже самые слабые требуют подкормки, и мы приносим им соложенный овес в больших фаянсовых мисках; старшие меняют шерсть на хребте, приходится отсаживать их, обвязывать одеялами и следить, чтобы по ночам они не пробирались к манкуспиям, которые спят в клетках и получают корм каждые восемь часов.

Чувствуем мы себя неважно. Недомогания начались с утра, возможно из-за жаркого ветра, подувшего на рассвете, еще до того, как встало солнце, весь день, как расплавленная смола, лившееся на дом. Особенно трудно ухаживать за больными животными - этим мы занимаемся в одиннадцать - и обходить детенышей после сиесты. Все тяжелее ходить, двигаться, исполняя заведенный распорядок; нам начинает казаться, что один-единственный недосмотр, как-нибудь ночью, может оказаться роковым для манкуспий, а это полный крах для всех нас. И мы стараемся не задумываться, исполняя одно за другим действия, шагая по ступеням привычки, ненадолго отрываясь, чтобы перекусить (куски хлеба разбросаны по столу и на полке в столовой) или заглянуть на себя в зеркало, удвояющее пространство спальни. По вечерам мы буквально валимся в кровать, такие усталые, что даже не чистим зубы перед сном; этот обряд сменился другим: из последних сил дотянуться до таблеток и до выключателя лампы. А снаружи слышно, как ходят и ходят по кругу взрослые манкуспий.

Чувствуем мы себя неважно. Один из нас - Aconitum, то есть вынужден принимать раствор аконита, если, к примеру, страх вызывает у него головокружение. Аконит, как порыв бури, проходит быстро. Как иначе описать эти яростные приступы тревоги, рождающиеся из ничего, из-за всякого пустяка. Стоит женщине испугаться собаки, как она чувствует сильнейший приступ морской болезни. Тогда немедленно - аконит, и очень скоро ты чувствуешь только приятное покачивание, сопровождаемое желанием двигаться задом-наперед (и это с нами бывало, но это уже симптомы Bryonia, так же как ощущение, что проваливаешься сквозь кровать или под пол - вместе с кроватью).

Другой, наоборот, ярчайший пример Nux Vomica. Когда он носит соложенный овес манкуспиям, может быть, оттого, что приходится часто наклоняться, наполняя миски, он вдруг начинает чувствовать кружение в голове, причем не то что все кружится вокруг - что и есть головокружение в собственном смысле слова, - кружится сам ракурс его зрения, его мозг кружится, как жироскоп в кольце, а вокруг все пугающе неподвижно, хотя и ускользает при попытке приблизиться. Мы даже думали, уж не симптомы ли это Phosphorus'a, потому что, кроме прочего, его пугает запах цветов (и маленьких манкуспий, от которых слабо пахнет сиренью), да и по внешним признакам это тип фосфорика: высокий, худощавый, склонен к холодным напиткам, мороженому и любит соленое.

Ночи менее мучительны, по ночам наши союзники - усталость и тишина: топот манкуспий звучит как мирный аккомпанемент к тишине пампы, и иногда нам удается проспать крепко до самого утра и проснуться с надеждой от радостного предчувствия улучшения. Если кто-то из нас выскакивает из постели раньше соседа, то нам случается со страхом наблюдать повторный синдром Camphora monobromata, когда тебе кажется, что ты идешь в одну сторону, хотя на деле двигаешься в обратную. Это ужасно: в полной уверенности, что идем в ванную, мы неожиданно сталкиваемся нос к носу с голым, холодным зеркалом. Почти всегда мы превращаем подобные случаи в шутку, потому что надо думать о работе, которая ждет, и совершенно ни к чему так быстро падать духом. Мы глотаем таблетки, беспрекословно выполняем все предписания доктора Арбина. (Возможно, все мы втайне немножко страдаем Natrum munaticum. Типичный натр склонен к слезливости, но скрывает это. Он печален, немногословен, любит соленое.)

Но кто станет ломать голову над такой ерундой, когда еще полно работы в загонах, на пастбище и на постоялом дворе? Леонор и Припадочный уже шумят во дворе, и, когда мы выходим с термометрами и корытами для купаний, оба тут же начинают делать вид, что работают, выбиваясь из сил, чтобы потом пролентяйничать весь вечер. Мы все это хорошо изучили и довольны, что нам пока хватит здоровья справляться с обязанностями самим. Пока не начались цефалеи, мы в состоянии продолжать. Сейчас февраль, в мае манкуспий продадут - и мы в безопасности на всю зиму. Так что пока надо держаться.

Манкуспий очень нас забавляют, отчасти потому, что твари они хитрые, только и жди подвоха, а отчасти потому, что выращивать их - дело тонкое, где нужна постоянная пунктуальность и кропотливость. Особенно распространяться не станем, но вот хотя бы пример: один из нас ровно в 6.30 утра выгоняет самок манкуспий из клеток на зимнем пастбище и собирает их в загоне с сухой травой. Там он дает им порезвиться минут двадцать, пока другой вынимает малышей из их пронумерованных домиков, где также хранится история болезни каждого, быстро измеряет температуру в заднем проходе; тех, у кого больше 37.1? опять рассаживает по домикам, а остальных гонит по огороженному жестью коридору к мамашам на кормление. Наверное, это самый прекрасный момент за все утро; взволнованные, следим мы за шумной возней маленьких манкуспий с матерями, слушаем их неумолчный гомон. Облокотившись на ограду загона, мы забываем о грозно надвигающемся полдне, о неотвратимом тяжелом вечере. Временами нам немного страшно смотреть на землю за решеткой загона - типичная картина при Onosmodium'e, - но это проходит, и свет дня избавляет нас от побочных симптомов, от цефалеи, которая обостряется с наступлением темноты.

В восемь - время купания; одна из нас пригоршнями сыплет в корыта соль Крюшена и отруби, другая руководит Припадочным, который ведрами таскает теплую воду. Кормящим манкуспиям купаться не нравится, приходится осторожно брать их за уши и лапы, как кроликов, и по нескольку раз погружать в корыто. Манкуспии в отчаянии, шерсть на них встает дыбом, но нам только того и надо: теперь соль легко впитается в нежную кожу.

Леонор кормит мамаш и справляется очень хорошо, никогда не путает порции. Корм для матерей - соложенный овес и два раза в неделю молоко с белым вином. Мы немного не доверяем Припадочному, похоже, он пьет вино; было бы лучше хранить бочонок внутри, но дом слишком тесный, и к тому же еще этот сладковатый запах, когда в полдень вино нагревается от солнца.

Наверное, рассказ наш однообразен и никому не нужен, однако за внешней повторяемостью происходят, пусть и медленные, изменения; в последние дни (теперь, когда мы вступаем в самый ответственный период - отлучение от груди) у одного из нас, как это ни прискорбно, но факт есть факт, обнаружились все признаки синдрома Silica. Симптомы появляются, когда мы начинаем засыпать; внезапная потеря равновесия, мы как бы проваливаемся внутрь самих себя, и обморочное головокружение ползет по позвоночному столбу внутрь черепа - словно маленькие манкуспии, ползком ползущие (иначе не скажешь) по столбам в загоне. И вот в черном колодце сна, куда мы уже с таким наслаждением проваливались, мы воздвигаемся как тяжелые, шершавые столбы, по которым ползают, играя, манкуспии. С закрытыми глазами - еще хуже. Сон уходит; никто не спит, все лежат, открыв глаза, умирая от усталости, но достаточно на мгновение забыться, чтобы почувствовать, как ползет по позвоночнику обморочная муть, вползает в череп, и словно живые существа начинают бесноваться там, кружась вокруг собственной оси. Как манкуспии.

Такая нелепость: доказано, что больным синдромом Silica не хватает силиция, песка. И мы лежим, не в силах уснуть, потому что нам не хватает песка, в то время как бескрайние зыбучие пески надвинулись со всех сторон на нашу маленькую долину.

Чтобы не допустить дальнейшего развития симптома, мы решили потратить какое-то время на тщательную дозификацию; к двенадцати часам наши меры успели благоприятно сказаться, и вторая половина рабочего дня прошла терпимо, если не считать легкого дискомфорта в ощущении предметов внешнего мира; кажется, что они застыли, вытянувшись неподвижно, замкнувшись острыми гранями. Есть подозрение на синдром Dulcamara, но здесь легко ошибиться.

В воздухе плавают легкие пряди шерсти взрослых манкуспии; после сиесты, с ножницами и эластичными мешками, мы направляемся в специальный загон, где Припадочный собирает манкуспии для стрижки. Уже февраль, по ночам прохладно, и манкуспиям нужна шерсть, потому что спят они вытянувшись в полный рост и не могут защищать себя от холода, как это делают животные, сворачивающиеся во сне клубком. Однако шерсть у них выпадает, и ветер поднимает над загоном целое облако тонких волосков, которые носятся в воздухе, щекочут в носу и заставляют нас прятаться в доме. Тогда мы собираем манкуспии и состригаем им шерсть вдоль хребта и с боков до середины, чтобы они не простудились; падая на землю, волос, слишком короткий, чтобы держаться в воздухе, образует слой желтоватой пыли, которую Леонор каждый день поливает из шланга, собирает метлой и выбрасывает в яму.