Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское) - С.В. Думин
- Категория: Разная литература / Прочее
- Название: Другая Русь (Великое княжество Литовское и Русское)
- Автор: С.В. Думин
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
С.В. ДУМИН
ДРУГАЯ РУСЬ (ВЕЛИКОЕ КНЯЖЕСТВО ЛИТОВСКОЕ И РУССКОЕ)
«И почему было Москве царством быть? И хто то знал, что Москве государством слыть? — дивился в XVII в. один из русских книжников.— Были тут по Москве-реке села красные хороши...» Впрочем, на вопрос «почему» весьма четкий ответ был найден еще веком раньше: «...яко вся христианская царства приидоша в конец и снидошася во едино царство нашего государя, по пророческим книгам то есть Российское царство: два убо Рима падоша, а третий стоит, а четвертому не быти».
Упокоились под плитами Архангельского собора последние потомки Ивана Калиты, а их случайные преемники, увенчанные «шапкой Мономаха», с той же непоколебимой уверенностью считали именно себя законными наследниками «прежних великих князей и самодержцев». Российская империя изменила старой столице, но все-таки именно Москва оставалась сердцем державы... Московская традиция формировала историческое сознание русского народа, вдохновляла писателей, поэтов, художников, отражалась в ученых трудах. В жесткой системе координат, применяемой для оценки событий нашего прошлого, Москве отводилась роль одного из основных ориентиров. Судьбу Москвы, ее победу в борьбе за создание единого государства летописцы объясняли волей Божьей, историки — действием объективных закономерностей социально-экономического развития; но и в том и в другом случае именно данная линия исторического развития Руси признавалась изначально главной, магистральной.
Вглядываясь в разноцветную, похожую на лоскутное одеяло карту средневековой Руси, читая летописные рассказы о княжеских усобицах, мы невольно усматриваем в победах москвичей над тверичами, рязанцами и нижегородцами проявление высшей закономерности, торжество централизации над феодальной раздробленностью, победу сторонников единства Руси над сепаратистами, не всегда задумываясь над тем, под какими знаменами и во имя каких идей ходили на Москву ее многочисленные противники. Пожалуй, отчасти повезло лишь Твери: историки оценили заслуги местной династии в начальный период борьбы против ордынского ига, и это княжество — хотя и с многочисленными оговорками,— признается одним из потенциальных центров объединения русских земель. Но все-таки, говоря о «полицентризме», характерном для начального этапа борьбы за восстановление единства и освобождение, историки, как правило, не выходят за рамки Северо-Восточной Руси, лишь бегло освещая события и процессы, протекавшие за ее пределами. Для подавляющего большинства историков ядро Руси в XIII в. и позже находится совсем не там, где располагалось в предшествующие века. И в научных трудах, и в учебниках русская история как бы перемещается из Киева в Великое княжество Владимирское. Здесь решаются судьбы Руси, здесь борются за власть над нею тверские, нижегородские, московские князья да, собственно говоря, здесь и находится теперь настоящая Русь, а на запад от нее раскинулось иное, враждебное государство, Литва, захватившая русские земли; окрепнув, Русь Московская вступит в борьбу за древнерусское наследие...
Так или примерно так ситуация в Восточной Европе в XIII—XVI вв. выглядит в большинстве общедоступных работ, а о западных соседях Москвы нашим читателям, наверное, известно гораздо меньше, чем хотя бы о Золотой Орде. И поэтому многие весьма удивятся, узнав, что восточнославянское население той летописной «Литвы» (начинавшейся за Можайском) считало Русью именно свою державу, что (как убедительно показала недавно А. Л. Хорошкевич) «вся Русь, по их понятиям, объединялась именно в Великом княжестве Литовском». Там жителей северо-востока именовали по столицам земель и княжеств — тверичами, псковичами, москвичами; затем за подданными Московского государства прочно закрепилось название москвитян, московитов. Русскими для православных жителей «Литвы» были прежде всего они сами (что, впрочем, не мешало им помнить о былом единстве Руси). Это отразилось в многочисленных местных памятниках, в том числе в летописях, причем формулировки источников порою приводят в недоумение современных публикаторов. Например, согласно так называемой «летописи Рачинского», в 1512 г. «князь великии московский Василии забывшы перемиря и присяги своее, до панъства (государства.— С. Д.) Руского войско свое высылал и шкоды неприятельским обычаем чынил» (речь шла о походе на подвластный Великому княжеству Литовскому Смоленск). В примечании издатели предположили, что летописец ошибся и должен был написать вместо «Руского» — «Литовского». В действительности, вероятно, автор сказал именно то, что хотел сказать: московские войска предприняли поход против его Руси.
Слово «Русь» уже в XIII в. присутствовало в титуле правителей державы, созданной литовскими князьями при поддержке восточнославянского боярства и городов и к XIV—XV вв. вобравшей большую часть территории древнерусского государства. В переписке с иностранными дворами правители Великого княжества именовались «королями Литвы и Руси». Уже в XIV в. для обозначения этого государства складывается устойчивая формула, включавшая три основных его компонента: собственно Литва, Жмудь (Жемайтия, Западная Литва), населенные близкородственными балтскими племенами, и русские земли. «На Великом князстве Литовском, Жомоитском и Руском» царствовали Витень (ум. 1315), Гедимин (ум. 1341) и его преемники. Позже в титуле и названии Русь следует сразу же после Литвы, а Жмудь отступает на третье место или вовсе не упоминается. Например, летописная «похвала» «славному господарю великому князю Александру зовомому Витовту» (30-е годы XV в.) вспоминает, что «быше ему держащи великое княжение Литовское и Руское, иные многие земли, сопрость реку (попросту скажу.— С. Д.) вся Руская земля». Одержав победу в феодальной войне после смерти Витовта, его брат Сигизмунд «нача... княжити на великом княжень[и] на Литовьском и на Руском». Его преемник Казимир Ягайлович воцарился «с честию на столечном городе на Вилни (Вильно.— С. Д.) и на Троцех (Троках.— С. Д.) и на всей земли Литовскои и на Рускои», был «королем польским и великим князем литовским, руским и жомоитским», и так далее, и так далее, и так далее.
Само по себе, впрочем, присутствие имени Руси в этом титуле можно было бы расценить как всего лишь свидетельство владения литовским князем определенной территорией (с XIX в., скажем, император всероссийский именовался и царем польским, но полякам от этого было мало радости). Но даже мимолетного взгляда на карту Великого княжества Литовского и Русского, в период расцвета простиравшегося от Балтики до Черного моря и от границ Польши и Венгрии до Подмосковья, вполне достаточно, чтобы представить себе реальное соотношение в нем славянского и балтского элемента. Русские земли составляли 9/ю территории Великого княжества Литовского. И хотя ареал расселения балтов был тогда значительно шире (захватывал часть территории современной Белоруссии), литовцы и жмудины являлись в этом государстве «национальным меньшинством» (однако меньшинством — подчеркнем это сразу — привилегированным).
Констатируя, что большую часть населения Великого княжества Литовского составляли восточные славяне (предки нынешних украинцев, белорусов и части великороссов) и что к XIV — началу XV в. именно под властью литовской династии оказалась большая часть бывшей Киевской Руси, необходимо выяснить реальные причины появления этой огромной державы, ее роль в Восточной Европе и, в частности, ее место в истории российской государственности. Для этого, однако, есть немало препятствий, и прежде всего — уже отмеченная традиция рассматривать историю взаимоотношений Московской Руси с ее западной соседкой именно с «московской колокольни». До сих пор немало историков убеждено, что население Южной и Западной Руси вполне разделяло московскую программу объединения и с нетерпением ожидало момента, когда власть литовская (чужеземная) сменится властью московской (родной и любимой). Одни и те же явления оценивались и оцениваются историками по-разному — в зависимости от того, в которой части Руси они происходили. Так, например, с точки зрения большинства авторов отъезды в Москву вассалов литовского великого князя должны были свидетельствовать, разумеется, о популярности идеи общерусского единства, отстаиваемой потомками Калиты. Бегство в Литву тверских, рязанских и прочих князей и бояр (в том числе родственников московской династии) считается, однако, явлением принципиально иным, доказывающим лишь сохранение феодальной оппозиции прогрессивной централизаторской политике тех же московских князей. Бегство, скажем, белорусских крестьян в Великороссию считалось и считается до сих пор доказательством их стремления к воссоединению Белоруссии с Россией. Массовое бегство русских крестьян в противоположном направлении (вплоть до XVIII в.), конечно, не доказывает ровным счетом ничего, кроме обострения классовой борьбы. Присоединение мелких княжеств к московским владениям всегда считалось явлением глубоко прогрессивным. Рост владений Великого княжества Литовского историков, как правило, глубоко огорчает, поскольку тем самым отдалялось осуществление Москвой ее исторической миссии. И, разумеется, московские князья предстают при этом «собирателями», а литовские князья — чужеземными завоевателями, разорителями, «находниками» (в этом автор классической монографии «Образование Литовского государства» В. Т. Пашуто вполне солидарен с жившими в XVI в. составителями «Сказания о князьях Владимирских», ибо следует той же исторической традиции).