Выпуск 3. Новая петербургская драматургия - Сергей Носов

Независимое объединение петербургских авторов «Домик драматургов»

ЛАНДСКРОНА

Сборник современной драматургии

Выпуск 3

НОВАЯ ПЕТЕРБУРГСКАЯ ДРАМАТУРГИЯ

Вступительная статья

Из Англии, с любовью…

Первое знакомство с Петербургом произошло у меня через литературу: издалека город казался чем-то вроде сцены для представления необычайных драм, в которых герои приходили в недоумение и отчаяние от встречи то с собственным носом, то с самим собой в виде двойника. Настоящее свидание с Петербургом, вернее, еще с Ленинградом, состоялось через несколько лет, в период поздней перестройки, но дух его был уже мне знаком.

На мой взгляд (взгляд человека со стороны), данный сборник является В СУЩНОСТИ петербургским. При этом не имеет значения, что действие некоторых включенных в него пьес происходит не в Петербурге и даже не в России. Не важно, что и тематика произведений самая разнообразная: здесь и современная Россия, и советское прошлое, вопросы политики и писательской судьбы, новые технологии и превратности человеческих отношений. Даже при таком разнообразии во всех пьесах сборника присутствует общая черта, которая роднит их с определенной традицией петербургской литературы, основоположником которой был Н. В. Гоголь. В финале повести «Невский Проспект» автор советует читателю опасаться главной улицы города, где «все обман, все мечта, все не то, чем кажется». А страшнее всего — ночь, «когда сам демон зажигает лампы для того только, чтобы показать все не в настоящем виде».

Авторы «Новой петербургской драматургии» тем или иным способом разрушают привычное и удобное представление о действительности, как о существующей лишь в единственном и недвусмысленном виде.

Герой Сергея Носова принимает своего гостя не за того, кем он является на самом деле. И оставляет нас автор также с вопросом: не перешел ли фанатизм главного героя в фантазию?

У Аллы Соколовой изображен ночной мир поэта, в котором стирается грань между явью и таинственной реальностью.

В фарсе Леонида Кудряшова обман, как и положено, выдвинут на первый план: в попытке завладеть большими деньгами многое происходит совсем не так, как того ожидают герои, да и не все, кто выдает себя за героев, оказываются таковыми на самом деле.

Нескончаемая сказка о зловещей связи между властью и рабством служит как бы комментарием к политическим и личным драмам в пьесе Александра Образцова.

Игорь Шприц переносит Иосифа Сталина за пределы мировой истории, в чистилище. Рассматривает его с точки зрения вечности.

Пьеса Людмилы Разумовской не раз ставит реальность происходящего под вопрос, создавая и разрушая мир героини-драматурга.

У Андрея Зинчука герои переходят из действительного мира в мир виртуальной реальности. Пересечение таких границ чревато тяжелыми последствиями, но оно же может привести и к прозрению.

Никто из авторов не предлагает упрощенного выхода из сети обмана и самообмана, в которой запутались и герои и, порой, путается читатель. Но не в этом дело — вызывая в читателе сомнения и подталкивая его к размышлениям, авторы заявляют о своей принадлежности к лучшим традициям Петербургской литературы.

В одной из статей Иосиф Бродский писал, что Петербург, будучи для первых его русских писателей вроде бы нерусским городом, дал им возможность посмотреть на окружающий мир отчужденным критическим взглядом. Мне кажется, что авторы настоящего сборника продолжают смотреть на свой город таким же взглядом — одновременно изнутри и со стороны.

From England, with love…

My first acquaintance with St Petersburg was through literature: seen from a distance, the city seemed to be the setting for extraordinary dramas in which the characters were reduced to incomprehension and despair by encounters either with their own nose or with themselves in the form of a double. My first real sight of St Petersburg, or rather, with Leningrad, as the city was then called, took place a few years later during the latter phase of perestroika, but its spirit already seemed familiar to me.

In my view (the view of someone looking in from the outside) this collection, in its very essence, captures a quality which is ty l of St Petersburg. It does not matter that some of the plays in this volume are not set in St Petersburg or even in Russia. Nor does it matter that the plays cover a wide thematic range: here you will find contemporary Russia and the Soviet past, political questions and the writer’s predicament, new technology and the complexities of personal relationships. Even though the plays in this collection cover such varied ground, they are all connected by a common thread which links them to the particular tradition of St Petersburg literature established by Gogol. At the end of his story «Nevskii Prospekt» the author advises his reader to beware the city’s main thoroughfare, where: «all is deception, all is a dream, nothing is what it appears to be». Night is even more terrifying, a time «when the demon himself illuminates the lamps for the sole purpose of revealing everything in a false light».

The authors of «New Petersburg Drama», in one way or another, break down the familiar and comfortable idea that there is only one unambiguous version of reality.

The main character in Sergei Nosov’s play takes his visitor to be someone other than who he actually is. The author then leaves us to face the question of whether his hero’s fanaticism has gone over into fantasy.

Alla Sokolova presents the night-time world of a poet, where the dividing line between ordinary existence and an alternative mysterious reality has broken down.

In Leonid Kudriashov’s farce, as one would expect, deception is at the forefront. The characters’ attempts to get hold of a large sum of money don’t always turn out as they expect, and not all of them prove capable of living up to their claims to be a hero.

An unending fairy-tale about the sinister connections between power and slavery acts as a kind of commentary to the political and personal dramas in Aleksandr Obraztsov’s play.

Igor Shprits transplants Joseph Stalin beyond the bounds of world history into purgatory. There he is scrutinised from the perspective of eternity.

Liudmilar Petrushevskaia’s play repeatedly puts into question the reality of the events it portrays, in turn creating and destroying the world of the playwright heroine.

Andrei Zinchuk’s characters move between the real world and the world of virtual reality. Crossing the borders between the two realities is fraught with serious consequences, yet it can also lead to new insights.

None of the authors offer an easy way out of the web of deception and self-deception in which their characters are entwined, not to mention, on occasion, their readers. But that is not what really matters — by arousing their readers’ doubts and pushing them towards further reflection, the authors declare their affiliation to the finest traditions of Petersburg literature.

Joseph Brodsky wrote in an essay that St Petersburg, which seemed to many of its first writers rather like an un-Russian city, gave them the opportunity to see their surrounding world with an alienated and critical gaze. I feel that the authors of this collection are continuing to view their city with the same gaze — one directed from within and, simultaneously, from the outside.

Сергей Носов

«ДЖОН ЛЕННОН, ОТЕЦ»

Пьеса

Полукикин Виталий Петрович

Виталий Витальевич, его сын

Валентина Мороз, радиожурналист

Федор Кузьмич

Квартира Полукикина-старшего.

Если направо — там выход на лестницу. Налево — дверь в кухню. И еще дверь — в кладовку — прямо перед глазами.

Правая рука Виталия Петровича в гипсе, висит на повязке. Левая тоже в гипсе, но свободна, подвижна.

Его сын Виталий Витальевич дергает за ручку двери в кладовку. Он в переднике.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Ничего не понимаю. У тебя дверь в кладовку, что ли, изнутри закрыта?

ПОЛУКИКИН. Не изнутри, а снаружи. Не видишь, я врезал замок.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. А где ключ?

ПОЛУКИКИН. Где надо. Это моя территория.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Я ищу сковородку.

ПОЛУКИКИН. Я не такой идиот, чтобы держать сковородку в кладовке.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Но замок ты все-таки врезал. Зачем?

ПОЛУКИКИН. Уж во всяком случае не затем, чтобы прятать от тебя сковородку.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Между прочим, я тебе готовлю обед.

ПОЛУКИКИН. Вот и готовь. И не спрашивай меня про кладовку. У меня там архив. Тебе не понять. Архив.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Знаю я твой архив… Давно бы снес на помойку.

ПОЛУКИКИН. Не суйся не в свои дела. Я уже тебя попросил.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Никак надушился? (Принюхивается.) Мы ждем кого-то?.. Одеколон с гипсом…

ПОЛУКИКИН. Ты мне мешаешь.

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Очень мило… А чем ты занят?

ПОЛУКИКИН. Сковородка лежит под плитой. Сковородка лежит под плитой!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ. Хорошо еще что не сломал позвоночник! (Уходит на кухню.)

Виталий Петрович подходит к выходной двери, прислушивается. Ничего не услышав, отходит.

ПОЛУКИКИН (громко). Зачем тебе сковородка? (Не получив ответа.) Я спрашиваю, зачем тебе сковородка? (Смотрит на часы.) Ты что жарить собрался? Ответь!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (из кухни). Лук — для борща!

ПОЛУКИКИН. Клади нежареный!

ВИТАЛИЙ ВИТАЛЬЕВИЧ (появившись из кухни). В борщ кладут обжаренный лук. Мелко нарезанный. Если по-человечески. Питаешься, как свинья.

ПОЛУКИКИН. Грубиян. Я воспитал грубияна.