Память ангелов (сборник) - Сергей Сальников

Сергей Сальников

Память ангелов

Память ангелов

Всё! Есть! Я сделал их!

Падаю в мягкое кресло, откидываю голову на высокий подголовник. Дома тепло и спокойно, на плечах большое любимое полотенце, еще влажная от душа спина ощущает холодок старого велюра. Выдергиваю пробку, наливаю в рюмку любимый коньяк.

Оп его залпом! Не терплю всех этих западных прибамбасов с нюханьем и цедилкой сквозь зубы.

Лимошка, хорошо-то как!

Я вставил этот спортивный «Понтиак» надутым московским лошкам! Придурки! Почти шесть литров движок! Пускай теперь прокормят эту корову! Сорок восемь тысяч «зеленью»! Каково! Получил, добрался до дома, жив, здоров, не верится даже! В сухом остатке двадцать пять штук, ну, чуток меньше! Но каково!

Ну, ещё разок! Опа! И опять лимончик следом. Лепота!

Семья приедет завтра. Они у матери. Возможно я переосторожничал, когда сообщал по телефону, что приеду позже, но, бережённого Бог бережёт, сколько нашего брата сгинуло на просторах милой Родины.

Ну, третью, опа! Голова приятно тяжелеет.

Жму кнопочку пульта, звук, изображение, «Новости»? Ну и чёрт с ними, пусть «Новости».

Хе, вот и президент родимый нарисовался. Цветочки к памятнику возлагает.

Добавил звук, наливаю ещё рюмашку, хмель берёт слабо, так всегда после перегона.

Диктор, слегка проглатывая слова, поясняет, что главы двух государств, возложили венки к могиле героев революции 1956 года.

Это он в Венгрии? Цветочки на могилу «героев»? Вот знал, что не надо «Новости» смотреть!

Я грязно ругаюсь. И совесть есть у них? Настроение портят! Герои? Да.

Иду на кухню, закуриваю, пить больше не хочется, комкаю сигарету и ложусь спать.

Сплошная темнота глубокого сна нарушается спокойным светом, он струится сверху, он тёплый, ласкает лицо.

Низкий, уверенный мужской баритон: «Я расскажу тебе, как всё было. Во сне, твоём сне это произойдёт с тобой, меня уже нет, а мёртвые не лгут».

Я хочу проснуться, пытаюсь встать, встаю, включаю ночник на знакомом месте, шлёпаю босыми детскими(?) ножками на холодный пол, Господи – это не моя комната. Но почему-то знаю, что я в Венгрии и идёт 1956 год. Оглядываюсь.

Большая уютная комната, высокие потолки с лепниной – белые ангелочки, просторная кровать, никелированные спинки, пуховая подушка. На соседней, почти такой же постели, спит мой младший братишка. Тепло и уютно. Вдруг мелко задрожала массивная люстра, оставшаяся от предыдущих жильцов, и бабахнуло так, что заложило уши. Застучали автоматные очереди и следом хлёсткие винтовочные выстрелы. Проснулся и захныкал в своей кровати братик, я подбежал к нему, сел на край постели, прижал к себе его белобрысую головку. В комнату влетел отец – бледный, но уверенный: «Быстро одевайтесь».

Мой папа – подполковник, у него почти двадцать медалей и орденов за войну с немецкими фашистами, а на спине и груди огромные шрамы. И ещё один – длинный и извилистый от виска к подбородку. Мы живём в Венгрии, где служит отец.

Оделись моментально и уже спускаемся по парадной лестнице вниз, на первом этаже распахнулась входная дверь, в проёме толстый нелепый человечек с автоматом и повязкой на руке. Толстяк вскидывает автомат, но выстрелить не успевает – папа ногой выбивает оружие, хватает его за голову, выворачивает её в сторону и очень плавно проводит рукой по горлу.

«Шушера мадьярская!» – сквозь зубы бросает отец.

Он несколько мгновений держит дёргающегося венгра в руках, а потом плавно опускает его на кафельный пол. Мужичишка ещё взбрыкивает ножонками в сапогах с нелепыми белыми отворотами, из горла струёй бьёт кровь. Автомат в руках отца, нож он кладёт в карман.

«К чёрному выходу!» – отец протягивает руку в направлении другой двери. В приоткрытую парадную вкатывается граната с длинной ручкой. Отец сбивает с ног маму и братика, подминает их под себя. Я стою чуть поодаль. Он пытается дотянуться до меня, я падаю…. Остальное я узнал уже ТАМ.

То, что отец не закрыл меня своим телом, спасло мне жизнь. Венгерские «революционеры» приняли меня за убитого, вытащили за одну ножку и бросили на тротуаре, потом вытянули обезображенный труп папы, потыкали его штыками, выстрелили в голову, кинули поверх меня и принялись за маму и братишку. Они умирали долго и мучительно.

Десятка матросиков Дунайской флотилии, во главе с офицером, пробивалась к пирсу. Мадьяры постреляли и, боясь серьёзно сцепиться с «чёрной смертью», исчезли в тесных улочках. Моряки наткнулись на нас, перевернули на спину отца и обнаружили меня, Офицер проверил пульс и кивнул «первостатейному»: «Бери его, Лёша! Жив малец!»

Смерть в лице венгерских «повстанцев» отступила перед ангелом-хранителем в образе русского моряка с ППШ.

Мобильник настойчиво предлагает встать, открываю глаза. Мобильник? Откуда он здесь? Так это – мой телефон! Это – моя квартира! О, Господи, это – сон! Всего лишь сон.

И мне всего тридцать и я не мог быть там..

Выключаю надоедливую музыку, зацепил какой-то предмет, он падает на пол, нагибаюсь, на коврике маленький, короткий патрон с круглой головкой пули…

От ППШ?

Кручу в руках, ставлю на тумбочку и бреду на кухню, кофе, коньяк, сигарета.

Сон? Это понятно – впечатление от «Новостей», но патрон!

В замке входной двери поворачивается ключ. Моё семейство возвратилось! Отталкивая друг друга, смеясь, повисают на мне, целуют, обнимают, наперебой рассказывают. Мои милые пацаны, двое чудесных сорванцов, моя жена.

«Ты когда вернулся? А мы видно не поняли тебя, думали сегодня! Ты хоть поел? Опять кофе, сигареты и коньяк?» – жена весело смеётся, дети щебечут.

«Я приглашаю всех вас гулять и кутить! Составляйте список подарков! Я сегодня – Дед-Мороз!»

Накрываем стол, суматоха, веселье «Милая, ты здесь с тумбочки ничего не убирала?»

«Нет, а что там, помада или, что еще спрятать не успел?»

«Да не, так, железка маленькая от машины…»

Глаза воровато обшаривают пол, уголки комнаты – патрона нет. А может это просто показалось? Дорога, нервы, выпил малость: «Давай сюда, поближе, дорогая».

Дождь шелестит по опавшим листьям, ветер гоняет входную дверь на первом этаже.

«Мать звонила, просила приехать на несколько дней. Ты с нами поедешь?» – я чувствую, как в темноте жена смотрит на меня.

«Чуть позже подъеду, Толян „тачку“ обещал показать».

«Серёжа, может, хватит? Деньги есть, всех не заработаешь, чего тебе дома не сидится, я, слава Богу, работаю»

«Ещё раз, пока зима не подкатила, смотаюсь и шабаш до весны, а может и совсем. Хорошо?»

«Хорошо, а ты не врёшь, что всё?»

«Нет. Спи, зайчонок»

Глубокая ночь укутала город.

Посол СССР в Венгрии Антропов закончил совещание с сотрудниками, все вышли. Его лицо, за минуту до этого вмещавшее в себя горечь, гнев, трагедию, вдруг преобразилось. Оно стало спокойным, усталая и довольная улыбка человека, прекрасно выполнившего своё дело, пробежала по нему.

Резкий звонок телефона – Москва. Лицо посла моментально приняло прежнее выражение: «Слушаю Вас, Никита Сергеевич. Докладываю обстановку…»

Закончив доклад, он опять улыбнулся и потёр руки. Задумался.

Вы у меня умоетесь ещё кровавыми соплями! За всё умоетесь! Даже за мою идиотскую фамилию! Антропов. Под такой кличкой жить приходится.

Картины совсем раннего, беззаботного детства, няня, огромный каменный дом, отец, которого он вычеркнул из своей биографии. Мама – Евгения Карловна Флеккенштейн. Как звучит!

Ха – Антропов……… Сволочи! Я даже не могу жить под своей фамилией!

Бои шли по всему Будапешту, не имея чёткого приказа из Москвы, советский гарнизон нёс тяжёлые потери, оказывая врагу лишь пассивное сопротивление. Выкинутый «на ура» десант был практически истреблён. Пройдёт много лет и вот так же погибнет в Грозном Майкопская бригада.

Посол готовился к эвакуации, своё дело он сделал. Его ждали новые вершины в стране, которую он вряд-ли считал родиной и любил. По удивительному стечению искусственных обстоятельств он достигнет в СССР самого высокого поста, но завершить дело Герострата не успеет.

Это сделает ничтожный человечек, выдвинутый бывшим послом на советский олимп.

А в Венгрии продолжали гибнуть простые русские люди – военные и гражданские, взрослые и дети.

Противник пленных не брал.

«Вставай! Соня-засоня!» – жена весело теребит меня – «Завтракать пора, мы уезжаем, ты тут не хулигань без нас».

В ушах ещё ухало оружие.

Часы показывали девять, через час меня Толян ждёт.

«Ну, что, Серёга, берём „аппарат“ и в путь?»

«В путь? Да, в Будапешт».

«Всё шутишь? Ждут тебя там. В Первопрестольную».

«Я подумаю чуток. Лады? Позвоню тебе сегодня».