Ты приходи к нам, приходи. - Виктор Голявкин

Виктор Голявкин

•

ТЫ ПРИХОДИ К НАМ, ПРИХОДИ

Вечер

Блестит озеро.

Солнце ушло за деревья.

Спокойно стоят камыши.

Всё озеро в чёрных чёрточках. Это лодки, а в них рыбаки.

Бегут к дороге телята, становятся в ряд и смотрят на нас. Сидят две собаки и смотрят на нас.

Бегут к нам вприпрыжку мальчишки.

Грузовик наш поднял много пыли, и она оседает постепенно.

Я вижу деревню, лес, озеро.

Из дома выходит хозяин с бородкой, в старой морской фуражке.

— Здравия желаем жильцам, — говорит он, — вечерок что надо, рыбка ловится, ветра нет, понюхайте-ка воздух, понюхайте… — Он громко нюхает воздух. Трясёт всем нам руки.

— Пыли много, — говорит мама, — ужасно много пыли.

— Так это ваша пыль и есть, — говорит хозяин.

— Дорога у вас пыльная, — говорит мама.

— А воздух-то какой!

Всё больше и больше темнеет. Наш дом — верхние комнаты. Мы с мамой несём наши вещи.

Я поднимаюсь по лестнице и всё время нюхаю воздух.

— Жаль, что отцу не дали отпуск, — говорит мама.

— Такой воздух! — говорю я.

Мы с мамой стоим в новой комнате.

— Вот здесь мы будем жить лето, — говорит мама.

Утро

Я умывался под лестницей из умывальника, а хозяин Матвей Савельич стоял рядом со мной:

— Лей, лей! Всем хватит воды, а не хватит, — вон из колодца ещё возьмите, в чём дело!

Я вовсю лил.

— Ну, как? Хорошо? Мойся, мойся! Вода хороша! У меня колодец очень хороший. Сам рыл. Сам копал. Только у Ямщиковых такой колодец да у меня. А у других это разве колодцы?

— А что у других?

— А ты погляди.

— Схожу, погляжу…

— И сходи. И мамашу возьми.

… А какое было утро!

Солнце поднималось из-за озера. И опять всё озеро было в чёрточках. А посреди озера серебристая полоса. От солнца. Деревья слегка покачивались, и полоса на озере становилась извилистой. Совсем рядом заиграл пионерский горн.

— У кого вода, а у кого бурда, — сказал Матвей Савельич.

Я вышел за калитку.

За калиткой

За калиткой стоял малыш и плакал. А рядом с ним стояла бабушка.

Малыш повторял:

— Я хочу черпалку!

— Нету черпалки, — отвечала бабушка.

— Давай черпалку! — орал малыш.

— Что это за черпалка такая? — спросил я.

Малыш посмотрел на меня и сказал:

— Давай черпалку!

— Неужели ты не видишь, Мишенька, что у него нет черпалки? — сказала бабушка.

Он опять посмотрел на меня.

Я показал ему руки — вот, мол, нет у меня черпалки.

Он замолчал. Потом крикнул:

— Давай черпалку!

— Господи, — вздохнула бабушка, — чуть свет вставать зарядил. Возьми я ему раз да скажи: «Куплю я тебе, Мишенька, черпалку, если ты курицу съешь». А что это за черпалка такая и сама не знаю. Просто так сказала ему, чтоб он курицу съел. Вроде бы в какой-то сказке я ему про эту черпалку читала. Ну, он курицу съел и сейчас же говорит: «Давай теперь черпалку!» А откуда я её возьму? И что это за оказия такая, и что это за диковина такая, эта самая черпалка… И лодки ему показываю, и дровишки, и шишки, и чего только я ему ни показываю, а он знай «черпалку» твердит…

Я говорю:

— Где-то видел я, продавали в магазине игрушечную землечерпалку. Шесть рублей, кажется, стоит. Вот бы такую землечерпалку купить ему за то, что он курицу съел…

Бабушка обрадовалась и говорит:

— Нужно отцу сказать, чтобы он купил ему черпалку, спасибо тебе большое, не знаю даже, как и благодарить…

— Да что вы, — говорю, — пустяки какие, я просто видел эту черпалку, если не ошибаюсь, на Литейном проспекте, в одной витрине какого-то детского магазина; любопытная, думаю, штука была бы для малышей. Я-то сам из этого возраста вышел…

— Непременно отцу скажу, — говорит бабушка, — непременно отцу доложу про это моё спасение… сыну-то он своему не пожалеет, а меня спасёт от этого форменного мучения. Заходи к нам, мы вон напротив, спасибо тебе, сынок…

Она ушла довольная, а я стал думать, с кем бы мне ещё познакомиться. С каким-нибудь мальчишкой бы познакомиться. Вот ведь сейчас с ними познакомился…

Походил по деревне.

Ходил, ходил, зашёл домой, позавтракал и опять за калитку вышел.

На озере

Орал малыш. Просил черпалку.

Если он так всё время будет черпалку просить, с ума сойти можно. Как они терпят, купили бы ему какую-нибудь черпалку или вовсе бы ему не обещали…

Я спускался к озеру, и малыша уже не было слышно.

Пили воду коровы.

Мне стало скучно.

Неужели вот так я и буду ходить каждый день по деревне да вдоль озера, а дальше что? Конечно, я могу купаться, кто-нибудь меня на лодке покатает, и рыбу лови себе, пожалуйста, сколько хочешь, всё это так. Но должны же ведь быть у меня какие-то друзья, приятели, не могу же я без них…

Но где их взять?

Не могу же я их вот так, сразу, взять и найти.

Вдруг я этого мальчишку увидел и ужасно обрадовался. Он стоял в камышах, и сначала я не понял, чего он там стоит, а потом понял: он там рыбу ловит.

Удочка у него была длиннющая, я сначала удочку увидел, а потом его.

Я сел на траву и смотрю. При мне он две рыбы поймал. Никак я сначала не мог понять, куда он их кладёт, а потом понял: он их за пазуху кладёт!

Он поймал третью рыбу и тоже — за пазуху. Я сейчас же представил себе, сколько у него там за пазухой этих рыб, как они там прыгают и щекотят ему живот.

Вот почему он всё время ёжился и корчился!

Я сидел и ждал, когда он кончит ловить, выйдет из своих камышей и покажет мне рыб.

Но он всё ловил.

Я окликнул его.

Нет, он не слышал меня или он не хотел меня слышать. Он стоял ко мне боком, и я видел его оттопыренную майку с рыбами, его какое-то суровое лицо в веснушках, и опять стало мне скучно.

Он так был занят своей рыбой!

Он, наверное, весь день может так стоять в воде со своей удочкой, не видя ничего, не слыша…

Пробежали ребята с мячом.

Я бы за ними с удовольствием побежал, да только что они подумают, если я вдруг за ними побегу?

Я встал. Пошёл вдоль берега.

А этот! Тоже мне! Рыбак! Я бы никогда не стал за пазуху рыб запихивать. Разве настоящий рыбак за пазуху рыб запихивает? А ещё не отвечает!

В лесу

Я свернул в лес.

Как вдруг из-за дерева выскакивает мальчишка, хватает меня за рукав и кричит:

— Всё!

Я сначала немножко испугался, странно всё-таки. А потом — ничего, вижу — стоит он и дышит тяжело, словно бежал долго.

— Ты чего, — говорю, — до меня дотрагиваешься?

— А кто ты такой? — говорит. — Что, до тебя дотрагиваться нельзя?

— А ты кто такой? — спрашиваю.

— Да ты кто, сумасшедший или кто? — это он мне говорит.

— Это ты, — говорю, — сумасшедший, по всему видно, ни с того ни с сего вдруг выскакивает, дотрагивается…

— Ишь ты какой! — говорит. — А как же я с тебя погоны буду срывать? Или у тебя их уже сорвали?

— Какие погоны? — Если и вправду он из какого-нибудь сумасшедшего дома сбежал? Возьмёт да укусит, да мало ли что…

А он орёт:

— Да ты что, с луны свалился?

— Кто из нас с луны свалился, это ещё неизвестно, скорей всего это ты с луны свалился…

Он хлопнул в ладоши, подпрыгнул и как заорёт:

— Ха! Вот фрукт!

Ну, думаю, не иначе. Вылитый сумасшедший. Вижу, у него на плечах по листику. Нормальный человек, сами понимаете, ни с того ни с сего не будет себе на плечи листики цеплять… Как бы от него спокойненько уйти…

А он:

— Ты скажи, я тебя запятнал? Не будешь потом говорить, что я тебя не запятнал?

— Чего? — говорю.

Он опять хлопнул в ладоши, подпрыгнул и как заорёт:

— Ха! Вот фрукт!

Я хотел убежать. Я всё время от него отодвигался, а он ко мне придвигался. Мне даже страшно стало. Тем более он повторял:

— Не говори потом, что я тебя не запятнал…

Я всё думал, как бы сбежать, но тут вдруг выскакивают ещё несколько таких же сумасшедших, а этот сумасшедший орёт:

— Хватай его, ребята!

Эти новые сумасшедшие остановились, и один говорит:

— Да это не наш, ребята!

Не хватает, думаю, ещё вашим быть. Этого ещё недоставало! Но в то же время, если они меня не своим признают, мало ли что им в голову придёт… Хотели же они меня хватать…

Один говорит:

— В том-то и дело, что не наш. Наш был бы, так незачем было бы его и хватать!

Я перепугался и говорю:

— Я ваш, ребята…

Один из сумасшедших говорит:

— Смотрите, ребята, чтобы не сбежал, вон он как дурака валяет…

Тот первый сумасшедший говорит:

— А если ты наш, так чего же ты тогда сразу не сказал?

— А вы, — говорю, — меня не спрашивали, я и не сказал. Я никогда ничего не говорю, если меня не спрашивают. У меня привычка такая… Когда меня в классе не спрашивают…