Изгнание торжествующего зверя - Джордано Бруно

Джордано Бруно

Изгнание торжествующего зверя

Предисловие

Ц и к а д а. Измените смерть мою в жизнь, мои кипарисы – в лавры и ад мой – в небо: осените меня бессмертием, сотворите из меня поэта, оденьте меня блеском, когда я буду петь о смерти, кипарисах и аде.

Т а н с и л л. Чудесно! Ведь для любимцев неба самые лютые несчастья обращаются в наивысшее благо: ибо нужда родит работу и труд, а они – всего чаще осиянную бессмертием славу.

Ц и к а д а. И смерть в одном столетии дарует жизнь во всех веках грядущих!

«О героическом энтузиазме»

Такими радужными словами предсказал себе судьбу Джордано Бруно в знаменитом произведении, которое главным образом из нежелания раздражать ханжей и лицемеров он не назвал, как ему первоначально хотелось, Песнью Песней. Здесь гениальный Ноланец явил себя миру глубочайшим философом пантеизма, восторженным поэтом Всезвездной Любви и неутомимым борцом за свободу, красоту и бессмертие человечества.

«Изгнание Торжествующего Зверя» было написано Бруно на итальянском языке в самую счастливую пору его скитальческой и страннической жизни, с 1583 по 1585 г., когда он жил в Англии, которая и в то время была надежным приютом для изгнанников. Но и там, в туманном, холодном Лондоне, нередко пред глазами человека, который с гордостью говорил о себе: «Все ледники Кавказа не в силах охладить огонь моего сердца», – вещим и жутким видением возникала картина пышной огненной процессии, что ждала его в Риме.

Предчувствие очень редко обманывает гениальных людей: на рубеже XVI и XVII столетий, в 1600 году, в юбилейный год папы Климента VIII, когда в Риме собрались десятки тысяч верующих католиков со всего мира, 17 февраля, на площади Цветов, после семилетнего заключения в тюрьме Джордано Бруно был сожжен по приговору Святейшей Инквизиции.

Единственное свидетельство о смерти Джордано сохранилось в письме кардинала Гаспара Шоппа – религиозного перевертня, который добился в Риме больших почестей благодаря своему обращению из лютеранства в лоно католической церкви. Описав героическую кончину Джордано, Шопп приводит слова, которыми еще и в наши дни изуверы преследуют славную и незапятнанную память великого мученика за вселенскую правду.

«Так он был сожжен, погибнув жалкою смертью; думаю: отправится теперь в другие миры, что сам понавыдумывал себе, возвестить там, как обычно расправляются римляне с нечестивцами и богохульными людьми».

В августе 1603 года все произведения великого Ноланца зачисляются в Индекс запрещенных книг; имя его начинают вычеркивать всюду, где только оно сохранилось; люди, сочувствующие ему, живущие его мыслью, остерегаются упоминать о нем, чтобы не возбудить против себя подозрений и преследований всевластной Инквизиции.

Нужно было три столетия, чтобы вещие слова Джордано Бруно оправдались на нем самом, и чтобы бессмертная слава осенила, наконец, и навсегда, его имя.

И это вовсе не случайно, что именно сейчас, в эпоху громадных политических и социальных переворотов, в эпоху великих научных открытий, раскрепощающих человека от оков стихийного рабства, в радостную эпоху, когда вновь раскрываются перед земным человечеством дух захватывающие небесные горизонты, Джордано Бруно стал ближе, понятнее, роднее и дороже нам.

Ведь если бы нужно было возможно лаконичнее определить, в чем таятся чудесная сила и обаяние его личности, где лежит суть его философии, каков конечный результат его неугомонного искания правды, то, по-моему, надо было бы сказать твердо и прямо: Джордано Бруно открыл путь к звездам, бестрепетно воззвав людей из-под власти Зверя на межзвездную дорогу.

Это был воистину «гражданин вселенной, сын Отца-Солнца и Земли-Матери», человек титанического дерзания и воли, неугасимого Прометеева огня, необъятного всезвездного кругозора… Он любил повторять, что если для нас, земных обитателей, жители других планет находятся в небе, то для них наша Земля – тоже в небе, а мы – небожители. Он утверждал, что решения всех мировых загадок надо искать не где-то в заоблачных сферах, на седьмом и восьмом небе, а возле нас и в нас самих, ибо мир един, нет ничего презренного в мире, все божественно.

Natura est Deus in rebus – Природа есть Бог в вещах.

Столкновение этого обожествлявшего весь мир небожителя с отринувшим землю средневековым христианским миром было неизбежно: мученическая смерть Бруно в Риме стала мировым событием.

В том же самом монастыре «Santa Maria della Minerva», против здания античного Пантеона, где впоследствии – в 1633 году – Галилео Галилей после своего торжественного отречения чуть слышно прошептал чудесное, гулко по всему свету повторенное легендой слово: «Е pur si muove!» – «И все же движется!», – Джордано Бруно, выслушав себе смертный приговор от Римского Первосвященника, в свою очередь произнес смертный приговор Папству:

«Majori forsitan cum timore in me dicitis sententiam quam ego accipiam» – «Вы с большим страхом произносите мне приговор, чем я выслушиваю его».

Не прошло и трех столетий, как всесильная власть Папства была уничтожена навеки, а спустя два десятилетия после отнятия у Римского Понтифекса светской власти в Вечном городе был торжественно открыт памятник Джордано Бруно как раз на том самом месте, посреди площади Цветов, где когда-то был зажжен костер.

На торжество открытия памятника 9 июня 1889 года собрались в Рим со всего мира представители столетия, какое провидел Бруно, столетия, которое поняло и оценило его.

«Кто бы ни направился в Рим на чествование, – гласило приглашение Международного комитета по устройству памятника, – всякий будет чувствовать, что различие нации и языков он оставил за собою и вступил в отечество, где нет этих перегородок. Присутствующие на открытии памятника, воздвигаемого с согласия и на денежные средства всех народов, будут там свидетельствовать, что Бруно поднял голос за свободу мысли для всех народов и своею смертью во Всемирном городе осветил эту свободу».

В итальянском произведении «Изгнание Торжествующего Зверя» наиболее богато, ярко и живо отразился духовный облик Джордано Бруно. Вместе с тем здесь всего свободнее и полнее сказалась горячая проповедническая натура Ноланца, а в драматическом изложении Диалогов естественнее всего вылилась проповедь новой религии человечества, религия разума и борьбы за свободу мысли и совести, проповедь, поставившая Бруно на исторической грани как творца и вдохновителя новой философии и культуры. В этом отношении «Изгнание Торжествующего Зверя» является типичным и характерным произведением для всего шестнадцатого столетия, когда писали и работали над созданием нового европейского общества такие гениальные люди, как Коперник и Лютер, Сервантес и Шекспир, Бруно и Бэкон.

Не знаю, какой прием встретит у нас в России всегда искреннее и восторженное, порою буйно-огненное слово Бруно.

Я хотел своей работой почтить, сколько было в моих силах, память гениального мыслителя, поэта и борца, сделав певца Всезвездной Любви и Героического Восторга доступным русскому народу хотя бы в одном только произведении.

Служить бессмертному слову – великое счастье!

А. Золотарев,

Рим, 17 декабря 1911 года

Джордано Бруно Изгнание торжествующего зверя

Предложенное Юпитером, выполненное Советом, возвещенное Меркурием, рассказанное Софиею, выслушанное Саулином, записанное Ноланцем

В ТРЕХ ДИАЛОГАХ, ПОДРАЗДЕЛЕННЫХ НА ТРИ ЧАСТИ

Посвящено ученейшему и светлейшему кавалеру синьору Филиппу Сиднею

Объяснительное письмо, написанное просвещеннейшему и светлейшему кавалеру Синьору Филиппу Сиднею [1] Ноланцем

Слеп, кто не видит солнца, глуп, кто его не познает, неблагодарен, кто не благодарит. Не оно ли и свет, что светит, и благо, что возвышает, и благодеяние, что радует, – учитель чувств, отец сущего, творец жизни.

Так что не знаю, светлейший синьор, куда бы я сам годился, если бы не уважал Ваш ум, не чтил Ваши обычаи, не прославлял Ваши заслуги.

Таким показались Вы мне с самого начала, как только я прибыл сюда, на Британский остров, пожить тут, сколько позволит время; таким же Вы обнаруживаете себя множеству людей при всяком удобном случае и возбуждаете удивление всех, постоянно проявляя свою природную благосклонность, поистине героическую.

Но думать за всех нужно всем, благодарить за многих – многим.

Решая так, судьба не дозволяет, чтобы я, сам не однажды выказав себя чувствительным к несносному и неуместному неприличию других, навеки запечатлел свою неблагодарность и покинул Вашу прекрасную, счастливую и гостеприимную родину. Не поблагодарив, по крайней мере, за все, что сделано мне лично, Вас, а также великодушную и благороднейшую личность синьора Фолька Гривелла [2] .