Отрывки из бесед - Яна Джин
- Категория: Поэзия, Драматургия / Поэзия
- Название: Отрывки из бесед
- Автор: Яна Джин
- Возрастные ограничения: (18+) Внимание! Аудиокнига может содержать контент только для совершеннолетних. Для несовершеннолетних просмотр данного контента СТРОГО ЗАПРЕЩЕН! Если в книге присутствует наличие пропаганды ЛГБТ и другого, запрещенного контента - просьба написать на почту для удаления материала.
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Яна Джин
Отрывки из бесед
ОБРАЩЕНИЕ НОМЕР ДВА
Часть первая
Пока на стены я отбрасываю тени,пока способна всколыхнуть перо дыханием,пока владею всей пятёркой ощущений,пока жива, — живу, радею.И музыка не будет утихать.А если в жёлтый час моей кончины,когда обрежет время пуповину,связавшую меня с пространством, —в отличье от Тебя, готовым к постоянству, —Ты, пучеглазый, спросишь: «Что творила?» —«Играла музыка, — скажу, — и я кружилась».Я дожила уже до часа, что рассёкмоё существованье пополам,до той нейтральной зоны, где истокодин у «смех» и «плач», у «здесь» и «там»,где Ты и жертвенный телец Твой есть одно,где рифма не в конце строки, а — всё равно.Я родилась не в том пространстве, где умру,а в том, что смотрит исподлобья и с прищуромне от избытка света поутру,а из жестокости и плутовской натуры.Я родилась в краю, где лгут поэтам,но я сбежала. И меня там больше нет.Жила как все. Совместно. В одиночку.Влюблялась. Вылюблялась. И клялась.Я отрекалась, превращаясь в точку;и в запятую; и в ничто. Браласьза то, что приносило и страданья,и радости. Молилась и гналасьза смертью. И почти настигла дважды.Сбегала в никуда, как каждый.Жила с мужчиной. Он не то что жаждыне ведал к жизни, — жить стеснялся.Её — покуда был живой — чурался.Не знал глагола «брать», но знал «давать».В конце концов собрался с духоми улетучился с холодным жёлтым духом.Но я молчала. Не рыдалаи в день, когда они моё дитя…Ты знаешь зту боль. Я не взывалак Тебе… Ты Сам ни капельки дождяне проронил, когда убили Сына.Теперь уже, две тыщи лет спустя,Тебе просить прощенья не пристало.Да Он бы не простил Тебя!А я… Я не Иов Тобою сочинённый,к страдательным залогам склонный.Ни милости Твоей, ни гневу я внимать,ни ран своих стыдиться или восхвалятьне буду.Я не Иов.Я не боюсь терять.Скажи, Который Есть Кто Есть, не мой,помимо «да» и «нет» на все слова немой,неужто вправду в главный день, седьмой,Ты перестал творить? И преисподнюв зломудрости Твоей Господнейне в этот ли, последний, создавал —как назначение Творенья, карнавал,где празднуют спасение от рая,поскольку нет такого края.Да, я не Иов — и моего доверияне жди к Себе, — к манереСебя являть… Когда однаждыя про Тебя забыла было в жаждедовериться существованью, Тывернул меня на Божии следыТвои. В Твоей манере, грубо, —подсунув мне нежданно сцену с трупомубитой девочки. Не кем-нибудь, — Тобой,кем ни была б убита. Твойне мил мне мир сирот и душегубов.Я никакому не дивлюсь уж знанию,тем паче — связанному с умерщвленьем плоти;не жди, однако, и бесстрастного признания,что, дескать, знаю: время убиваниядавно пришло и не проходит вроде…Я есть нетонущая ветвь под водопадом.Я есть незаглушимый крик в преддверьи ада.Но и за тою оказавшись дверью,я буду утверждать, что радасвоей судьбе, что ни досады,ни горечи в душе… — Не оттого ль, что верю? —Ты хочешь знать. Молчу, не лицемерюи повторяю: прибываякуда-нибудь, не пребываюна месте том, а убываюоттуда. Верой веру убиваю.Так и живу, с собой не совпадая,не обретая сути или формы,смущённо сущее обозревая,как смотрит солнце после шторма.Живу — и ничего иногони знать я не желаю, ни желать,ни торопить себя, ни снованачать; жила бы как живу или жила:без всякого хотенья вспоминать,когда приходит время забывать.И ничему в себе продленьяя не хочу теперь; от тленьяя не желаю уберечьв себе ни мысль мою, ни речь.Предвижу заодно картину:как мошкара из вязкой тиныи бабочки из паутины,к исходу рокового дняслова прорвутся из меняв неволю смысла, на круги своя, к рутине, —отрывки выдернутых с плотью звуков («ты», «та», «то»),напоминанье о несбыточности речи,о том, что Бытие — вхождение в Ничто,а люди — петли мёртвые противоречий.…На берегу две петли лиц, овал и круг,а в них по паре глаз с бровями, нос и губы.(Под кругом туловище — как гитара.) Пара руктоскливо машет пароходу. Белотрубый,уходит он в разливе синих вод.За синей краской горы жёлтые с пещероймерцают красной, в ней таятся зверидавно убитые; на острове живётневедомый народ; а в нём — тоска по раю.Но эхорифм последнихумирает……Я знаю: всё, что есть не лесть,Тебе, Который Есть Кто Есть,должно быть, слушать скучно. Лезтьк Тебе с вопросом есть не вестькакая мудрость. Пить и есть,плюс, может быть, латать и плестьиз облаков пушистых ложеСвоё, которое, похоже,как Ты, мельчает и тончает, —вот всё, что нынче отвечаетТвоим желаниям. И всё же —вопрос: Скажи, Тебя ведь тожегрызут сомненья? Сделай честь:не всё, признай, что в мире есть, —Твоё. Не всё Тебе пригоже.Крестом обкручивая шею,я удаляюсь в ад ко всем его чертям!Любовь не есть Твоё творенье, — смеюпредположить. Твоим чертам лица,лоснящегося жиром, очертаньям тела,расстлённого безделием, любовь не шлаи в дни Творения. Она — не делоТвоё. Любовь — по ту черту добра и зла.Но Ты, как мужики, чураешься необщих мести, как они (за исключеньем…), не берёшь на шею крест.Любовь — когда тебя высокий поднять стремится над собой,в разреженную высь, где плещет ветер, как прибой,который размывает память о том, что глаз узрел окрест.Чем выше в небо — больше видно внизу земли, хотя деталиуже труднее опознать: ни новостроек, ни развалин.Не отличить целинной суши от той, что отдана под зданья, —видней становится зато рисунок мирозданья:калейдоскопное, случайное собраниекругов, квадратов и спиралей,крестов, овалов и диагоналей…Как если б мир застыл, — забыл, что есть ещё движение,и загляделся на себя с глупейшим выражением.(Так женщина, не видевшая зеркала с девичьих лет,молчит, дорвавшись до него: не верит собственному зренью.)Но это хорошо, поскольку счастье есть забвенье.Точнее, памяти оно — непререкаемое тленье.Ещё: блаженство — это верность, а не простое «непредать».Добро не есть «незло»; и если надо передатьв словах значенье «жить», то мало слов «не умирать».Ещё: блаженство есть не просто чудное мгновение,а устраненье вечных мук его непостижения.Исчезновенье памяти. Её освобождениеот всех мгновений (чудных и нечудных). Превращениев прохладное, прозрачное дыханье-дуновение…
Часть вторая
Устала услаждать Тебя. Хореи эти, ямбыфальшивы, ибо речь нелицемерна.«Под музыку, — сказали мне, — поются дифирамбы,а в рифму не бранятся!» Это верно.Но не для музыки я так, — для нагнетаниявнутри себя иного состояния…«Поэзия… Разгул… Предел…»Ты где? Вот, сядь на стул: Тебене будет музыки! Отныне «всё и вся» —не «Ты», а «я».Хоть ненадушен Ты и малодушен, —поближе уши! И не только слушать, —записывать теперь извольв тетрадь слова для тех, кого пугаетлишь свет дневной, кто обретаетчерез уход существованье там,где лишь сплошные «нет» и цифры «ноль»,а если «ноль» — цена, её не платят.Я говорю о царстве огненных печатей.Отсутствие. Ничто. Ничто опять.Движенья избеги. Но медленно, в покое.Что сделано — раз-сделано, пора понять.Ещё: не слушай тех, кто называтьспешит примкнувшего к Ничто «изгоем».Ещё: беседу двух людей —о чём бы ни была — терпеть трудней,чем тысячеголосый гвалт. При ней,беседе, не уйти от боли,возникшей из-за прищемленья волимеж «ты» и «я»: «два» есть надрез без швана теле «мы». Подай скорейскоросшиватель для гвоздей,пригодных при распятии. Не смейТвоих выбылтывать идей:заткни их в задницы блядей.Среди людей в любые дния значусь как число «13».Но ни к чему и мне они —я бы смогла ни с кем не знаться.Подай мне посему и сон,а также кофе с молоком.Несладкий, чтоб не разоряться.Из снов подай мне только беспредметные.Свет убивает знания запретные.С рассветом вседоступным начинаются забегикрысиные, где победивших не было вовеки.Ещё: сильнейшему из криков раздаться не случилось.Желаннейшее из желаний — то, что не осуществилось.В морях беспечности и смеха лежат течения из слёз.Во всём таится всё — и в этом лежит секрет метаморфоз.Не уходи в глубины «я» — пусть, так сказать, глубиныпробулькаются сами пузырями из трясины.Ещё: на всё, что «есть», мне было наплевать.Люблю я только то, что «будет» никогда опять.Вообрази ещё такое:мой голос всех лишит покоя,поскольку острое, нагое,стрелой вонзится слово в пуп.И даже стрелки виноватона всех смешались циферблатах.В часовщики идти мне надо:мои глаза — как пара луп.Нет, мне не быть кудрявой Музойс глазами вязкими медузы,и никакие в мире узылишить меня моих скорлупне в состояньи. «Одиноко» —точнейшее из слов; ни слогав него не втиснешь — равнобокооно и равнооко. С губмоих теперь слетают фразыиз прочих слов — и в пересказеони гласят, что Ты мне люб.Вообрази ещё бессвязный сон:отрывок женской почему-то речи,произнесённой на немецком языке,отрывок лишь, как шпиль, и только он,готической постройки вдалеке, —слова, что сон есть потеснившаяся боль.Что б это значило? Тем паче — на наречьи,где смысл не вяжется с звучанием: «яволь»,к примеру, значит «хорошо», а не «уволь».Поскольку я немецкий знаю плохо, рольв хозяйстве важную играет он моём:чем меньше нам язык знаком,тем проще не кривить душой на нём.А по-немецки что ни слово — то в спину нож; автомобиль,влетевший — тоже сзади — в твой на скорости 120 миль…Бессвязный сон. Сухие губы. За ними — брешь и желтизна.Над ними — дождь арийский. Грубый. И произносит «Да!» она.Но по-немецки. Затопила это «Да!» вода.Смутила глаз её прозрачность, размыла их небесный цвет,тот самый, что сама разлила, окрасив им весь белый свет, —и повторила отраженьем всего и вся (сказал Платон)очей первоначальных краски размытой каждый полутон.Теперь — о тёмном глазе. Тёмныйхранит и отвергает Слово.Того хранит и отвергает, Кто именем не именован.Хранит и отвергает мир, хранит и отвергает снова.Он — «Нет» всегда тому, что «Да».«Нет» — вот его первооснова.Ещё задача вот какаяТебе: понять кто я такая.Понять что это значит — «я»…Сперва впиши в тетрадь меня,а после вычеркни. Произнеси негромкочто вычеркнул. Негромко, ибо эхомвернётся громкий звук. Помехавсему, что есть, запомни, — повторение.Оно есть грех, не знающий прощения.Помимо существительных, любые части речине забывай вычеркивать при составленьи речи.И меньше этих существительных имён!Я знала одного поэта. Онкретином сущим был — он заносилв тетрадь любую существительную ахинею,и, никогда не расставаясь с нею,с тетрадью, раскрывал её при встрече и глаголил:«Америка! Оплот! Свобода! Вечность! Воля!»и прочее. Когда не стало сил,я попросила пояснить. Он пояснил —сказал: «Представь, такая вот поэзия!»Недавно он преставился — и рада я донельзя.Ещё я рада моему акценту,как памяти о том, чтородина не здесь,а время знает категорию «давно»;в другом пространстве след исчез не весь,а лиходейство не завершено;превечный Рим по-прежнему стоит,но купола над храмом нет, — разбит.Ещё: никто не стоит нынче правды. Лги!Никто не слышит крика «Сгинь!»Идёт орда идиотов. Нет, — пришла.Не просто идиоты, — шлак.Взгляни — какие омерзительные лица!От шлака прежнего их отличает лишь уменье длиться.Не мудрствуй, говоришь, не поднимайся глубоко —чем выше яма, тем труднее возвратиться…Куда, однако? Низко, высоко —не всё ли яма? Где её граница?И что, скажи, такое в яме дно —не опрокинутый ли пик оно?Но как бы ни было, — не удалюсь, не досказав.Ты прав: всему начало — словеса.Как и Тебе, мне есть о чём поведатьиз прошлого. Я тоже верю в кредо,что главное — продлиться. Говорят,никто под Богом (как и Ты) не свят.Я девочкой… Увы, не превратитьсятем, кто похож на жабу, в принцев.А принцам — даже лучшим душам —не привыкать давить лягушек.И ничего иного вродев истории не происходит.Чего желают эти принцы?Все одного: ты — как вещицадля них, лягушка, и тебяони в самих себя, «любя»,преображают. Подражаютпри этом все Тебе. Но яТебя, правителя всеяземли, не чту. ЧертыТвои… Да что черты —ничем не нравишься мне Ты!Ты прав: во мне клокочет гнев…Но этот гнев любви Твоей вдвойнедобрей. Никто покамест не готоввообразить себе мою любовь.А посему итог всему — прощание.Банальное не признаёт нюанса.Реальность вышибла меня из транса,и там, в реальности, — к заглавной полосе,к центральной улице, стремятся все.Не уповая больше на моюспособность быть не в центре, на краю,иду туда, где все, курю табаки кофе пью. Трясу под шагугарной головой и, слепобредя, роняю наземь пепел —сомненья, образы, слова, —всё, чем набита голова.Учусь теперь не помнить. Лгать красиво.С собой прощаюсь суетливо.Смотрю как расстаётся на рассветесо мною тень моя. Как с детством — дети.Как плоть — с душой… Стараюсь не тужить:лишь неживые и умеют жить.
1992