Стихами чванствую - Анатолий Мариенгоф

Анатолий Мариенгоф

СТИХАМИ ЧВАНСТВУЮ

Лирические поэмы

ПОСВЯЩЕНИЕ

На каторгу пусть приведет нас дружба,Закованная в цепи песни.О день серебрянный,Наполнив века жбан,За край переплесни.

Меня всосут водопроводов рты,Колодези рязанских сел — тебя.Когда откроются воротаНаших книг,Певуче петли ритмов проскрипят.

И будет два пути для поколений:Как табуны, пройдут покорно строфыПо золотым следам Мариенгофа,И там, где, оседлав как жеребенка месяц,Со свистом проскакал Есенин.

(Март 1920)

ВСТРЕЧА

Сергею Есенину

Какой земли, какой страны я чадо,Какого племени мятежный сын.Пусть солнце выплеснетБагряный керосин,Пусть обмотает радугами плеснь,Не встанет прошлое над чадом.

Запамятовал плоть, не знаю крови русло,Где колыбельИ чье носило чрево.На Русь, в веках лежащую огромной глыбой,Как листья, упадут словаС чужого дерева.

Но есть любовь, и этот легкий дымНе разорвет когтистая пурга.Пусть вышиты глаза узором иноземным,Я пыли не сотру на обуви другой.

В тяжелые зрачки, как в кувшины,Я зачерпнул и каторгу,И стужу.Колесами и звонкой матершинойЛихач рвет тряпки луж,А кони буйство в гривах берегут.Поэма, песнь, строфа лиЛеглаЧервонным золотом луныНа стекла,На асфальтИ на узор чугунный.А разве та,Чьи губы страстный крик полосовал,Не будет гребнем моего стиха до самого рассветаРасчесывать каштановые волоса.

По черным ступеням дней,По черным ступеням толп(Поэт или клоун?) иду на руках.У меня тоски нет.Только звенеть, только хлопатьТарелками лун: дзин-бах!

А синийКолпакС бубенцами звезд бах-дзин!А солнце на животе,А тихое помешательство рядом на четырех лапах:"Отчего воете?"

Кость и тело с себя не снять —Не уйти из родной конюшни,И влачится кандалми песняПо черным ступеням дней.

Город, мира каменная корона.От зубца к зубцу с окраины и до окраиныСебя радугой над тобой гну.В уши собираю, как в урны,В Вавилоне чаемыйГуд.Шумы песен в ведрахНа грузовиках катим боль —Кто этот мудрый отрокБежит от меня в поле?

Кличу:"Гони сюда коров, овец и стада бычьи,На тонких плечах нам неси вязанкиЗари,Для нас сбереги в ладонях журавлиный крикОсеннего спозаранка.

Отсюда: горбясь на лапах асфальт полз —На спине: Собор Исаакия — хлеб хозяйский.И еще — Колокольня Ивана — рукоятью поднятый меч.

Отсюда: ржаное поле —"Здравствуй! Миллиарды золотых языковВеков трубы эту протрубят встречу"НасмертьРазбиться голубой чашей звездной оргии,Вытечь вину зари на белоснежную скатерть:Сегодня вместеТесто стиха меситьАнатолию и Сергею

(Март 1920)

СЕНТЯБРЬ

Есть сладостная боль, — не утолившиЖажды,ВдругВыронить из рукЛюбимых глаз ковши.В трепещущее горлоЛунный штык —Прольется кипяток, вольется лед и тишь.

Быстрее разум-конь, быстрей!Любви горячее пространствоПодковыЗвонкие распашут,Нежнейших слов сомкнут ковыль…Мне нравится стихами чванствоватьИ в чрево девушки смотреть,Как в чашу.

Рассветной крови мутьСтекает с облаков — посеребряных ложек.Не позову и не приду на ложеИ ни к кому.Ее ресницы — струны лютни,Их немота странна,И кровь еще мутнейСочат сосцы, как золотые краны.

Не понимать родную речь,Идти и неподвижным быть,Читать слова и быть незрячим…Белков сияющая степь,И снова радужные нимбыНад степью выженной горят!И снова полыхает перстеньНа узком пальце фонаря.

Тяжелый тазОсенних звездНе каждому дано перенести.В какую глубину меня низвелЗвенящий стихРесниц.Потряс сентябрь — сумрачный возницаПо колеям свой желтый тарантас.

Как в трупы, в желтые поляВонзает молния копье,Кинжал и меч, стрелу и нож, клинокИ сумерки, как пес,Зари кровавый ротОскаля,Ложатся спозаранокУ каменных ботинок городов.

Под осень отцветают реки,Роняя на песокИ на осокуЗеленых струй листы.В карманахРозовых тумановЧуть слышен ветра крикИ воробьиный свист.

И хорошо, что кровьНе бьет, как в колоколВ мой лобЖелезным языком страстей.Тяжелой тишиной накрой,Вбей в тело лунный кол,Чтобы оно моглоСпокойно тишину растить.

Не так лиЛесПеред бедойЗапахивает полыШирокого пальто.Открою у ладони синий желоб —Прольется кипяток,Вольется лед.

(Май 1920)

РУКИ ГАЛСТУКОМ

Обвяжите, скорей обвяжите, вокруг шеиБелые руки галстуком,А сумерки на на воротнички подоконниковКлали подбородки грязные и обрюзгшие,И на иконе небаЛуна шевелила золотым ухом.

Глаза влюбленных умеютНа тишине вышиватьУзоры немых бесед,А безумиеНелюбимых поднимается тишины выше,Выше голубых ладоней поднебесья.

Прикажет и лягу проспектом у ног,И руки серебряными панелямиОпущу ниц —РуноМолчания хорошо собирать в кельиЗрачков сетью ресниц.

Губами жевать красную ветвьГуб. Глазами синевы дернГлаз. Из сапога ночи выдернулРассветЖелтую ногуИ опустил в утренних облаков гуд.

Не было вас — и не были дня, не было сумерек,Не горбился вечерИ не качалась ночь.Сквозь окноНа улицы, разговаривающие шумом рек,Выплыл глазами опавшими, как свечи.

К пристаням безумия и вчера и сегодняМыли бросали галок лентыИ опускали сходни.Сейчас, сейчас же,Извлеките квадратный корень из коэффициентаВстречи около чужого № в гостинице для приезжающих.

Вечер — швейцарВ голубой ливрее — подавал ПетербургуОгненное пальто зари.Почему у одних глаза швыряютсяЗвездной пургой,А у других из ворот век не орут даже, как автомобильные фонари.

И снова голые локтиЭтого, этого и того домаВ октябре зябли,И снова октябрь полировал льдомАсфальтов серые ногти,И снова уплывали часы, как корабли.

Не было вас, и все-такиСтал день, вытекли сумерки,Сгорбился вечер и закачалась ночь —Потому что: время перебирало четки,Дымилось весной,И солнце белую мякоть снега грызло золотой киркой.

Никнуть кривымиГубами клоунаК лицу белее чем сливки.Спутанной гривойВолновой любви разливТопит маяками зажженные луны.

Ах, проройте жеЗубами на теле траншеиИ обвяжитеВкругШеиГалстуком белые руки

(1919)