На новую квартру - Уилли Голдмен

Уилли Голдмен

На новую квартиру

Иллюстрация Эверетта[1]

Вы можете быть уверены, что никто из нас в действительности не имел никакого желания переезжать на новую квартиру. Чтобы сказать правду, вопрос о переезде всегда служил темой, о которой можно было бы поговорить в зимние вечера.

Нам было тесно в доме, кроме того крыша в спальне моего брата протекала, но это беспокоило только моего брата. Нельзя отрицать и того, что входная дверь дребезжала и что сквозняки, подобно бурану, проносились по полу. Но разве все это является достаточным поводом для того, чтобы менять квартиру?

У моего отца, мне кажется, была надежда, что стоит ему только громко и убедительно сделать наставление двери за сквозняки, как она тотчас же выпрямится и плотно войдет в притолоку.

Вскоре наступил апрель, зацвела яблоня, пользоваться плодами которой нам было строго-настрого запрещено, так что мы их никогда и в глаза не видели. Мы оставили все свои мысли о переезде и стали думать о каникулах. Это было естественно, так как, собственно говоря, никто из нас не хотел переезжать на новую квартиру.

Можете себе после этого представить возмущение моего отца, когда однажды утром он неожиданно увидел какого-то субъекта, измерявшего огромной рулеткой внешний фасад нашего дома.

Отец мой очень корыстолюбивый человек. Особенно любит он прибирать к рукам чужие деньги.

Вначале это было для него забавой, а потом он, должно быть, пожалел, что превратил это в профессию.

Когда он приехал в Англию, то начал заниматься этим методически в небольшой продовольственной лавке, хотя это и было связано с необходимостью подниматься с постели, едва успев на нее лечь.

Случилось так, что когда Господь-бог решил, что отец мой достаточно долго проработал, все имущество соседей уже прошло через засаленный прилавок во владение отца, и он мог уйти на покой. Вот каким образом он попал в такой подверженный действию сквозняков дом.

Мой отец, собственно говоря, обычно не был экспансивным. Хотя никто из нас не может отрицать, что он любит своих детей, он все же считал лишним расточать направо и налево свою отеческую нежность.

Ему понадобилось немало лет для того, чтобы научиться владеть своими чувствами, и у него не было ни малейшего желания бросаться ими.

Но когда мой отец уже что-нибудь кому-либо дает, то будьте уверены, что об этом узнает весь мир.

Возможно, что тут было простое совпадение, но когда он отправился в Соединенные Штаты Америки в начале этого столетия, чтобы посмотреть, нельзя ли чем-нибудь поживиться в Сан-Франциско, то стоило ему только на один день оставить город, когда там разразилось землетрясение.

Деяния Бога и моего отца часто странно совпадают.

Как бы то ни было, когда он увидел субъекта, который измерял фасад нашего дома с таким видом, как будто бы дом принадлежал ему, отец решительно надел шляпу и вышел в палисадник.

— В чем дело? — спросил он, обращаясь к незнакомцу.

Он всегда начинал так любой разговор. Это «в чем дело» звучало в одно и то же время и как вопрос, и как приветствие, и как окрик, но главным образом как окрик. В действительности же это слово означало:

«Кто вы, чорт бы вас побрал, собственно говоря такой? И что вы делаете в моем палисаднике?»

Мой отец воспитывался в русской деревне и не бросался словами.

Незнакомец ответил:

— Я измеряю площадь вашего палисадника.

Это был глупый ответ, так как, во-первых, каждый сам видел, что он делает, и, во-вторых, это было вовсе не то, о чем отец спрашивал, и поэтому в том же дружеском тоне отец продолжал.

— Разве это ваш дом, что вы измеряете сад?

Мой отец, конечно, прекрасно знал, чей это дом, и задал этот вопрос только для того, чтобы захватить врасплох этого человека. Он всегда пользуется подобными двусмысленными фразами, так как ему кажется совершено ясным, что если что-либо не принадлежит другому, то оно является его собственностью.

— Нет, конечно, не мой дом. Я прислан сюда городским управлением, — последовал ответ, после которого этот человек с таинственный видом прибавил: — Вы утром получите письмо.

Он оказался лжецом, так как письмо мы получили вечером. До того единственными посланиями, поступавшими в наш адрес от городского управления, были счета об уплате налогов. На конвертах, в которые вкладывались такие счета, всегда красовалась марка в полпенни.

На этот раз письмо прибыло в конверте с маркой в три полпенни на одной стороне и с гербом на другой. На конверте ясно видны были отпечатки большого пальца человека, изменявшего фасад нашего дома.

Кто бы мог думать, что такой субъект имеет конверты с гербом!

Из этого письма следовало, что городское управление собирается построить ряд домов как раз на том месте, где стоял наш. Нам же ничего другого не оставалось, как продать дом городу и выехать. Трудно было поверить тому, что городское управление может предложить вам выехать из вашего собственного дома.

Однако никто не стал бы попросту наклеивать на письмо марку стоимостью в три полпенни, если бы вопрос шел не о серьезном деле.

Мы все посмотрели на отца, кроме моей толстенькой сестры, которая всегда притворяется, будто ее не интересуют семейные дела. Но на самом деле и ей до смерти хотелось узнать, что будет.

Отец посмотрел на марку в три полпенни и на герб. Очевидно, он был поражен такой роскошью.

Все это было очень интригующим, с нами еще ничего подобного не случалось. Мой отец, получая письма, обычно реагировал на них так.

Если это были счета, он восклицал: «Вот грабители!»

Если это письмо не угрожало вызовом в суд, он бросал его в огонь.

Если же в конверте была расписка в получении денег, то в этом случае снисходительно бормотал: «Прекрасно!» — и прятал его в свой обширный разбухший бумажник.

Никто еще никогда не видел, чтобы кто-либо получал что-нибудь из этого бумажника, казалось, он носит с собой все расписки, которые получал из года в год, словно боялся, что его могут как-нибудь обвинить в том, что он не платит налогов.

Как я уже раньше упомянул, мой отец — человек очень честный, и даже судебная повестка никогда не помешала бы ему уплатить, а ведь такая повестка достаточна, чтобы вывести из себя человека.

Мы все, затаив дыхание, следили, как отец, молча, читал письмо. Мой младший брат, у которого не в порядке миндалевидные железы, начал багроветь от возбуждения, и я не мог себе представить, что случилось бы, если бы в тот момент не появился муж моей сестры, так как все мы были возбуждены до крайности, а отец мой не мог долго молчать.

Наша семья в несчетном долгу у нашего зятя, так как в тот момент, когда она находилась в тяжелом положении, он женился на сестре, несмотря на то, что у нее болела спина.

Собственно говоря, никаких болей у нее не было. Мы все прекрасно знали, что это было предлогом, чтобы отказываться от домашней работы. Поскольку мы были так обязаны человеку, женившемуся на ней, мы всегда прислушивались ко всему, что он говорил.

Не думайте, что такая вещь не влечет за собой жертв, так как и без этого муж моей сестры был большим любителем поговорить.

Правду сказать, его единственной добродетелью помимо того, что он женился на ней, было то, что он во время войны в течение трех лет считался пропавшим без вести.

Каждый знает, что когда моя сестра встретилась с ним, она очень долго колебалась, прежде чем принять решение, — стоит ли пожертвовать своими болями в спине ради такой военной достопримечательности.

Муж моей сестры должен был бы быть капитаном парохода, ему особенно пристало бы стоять на мостике и выкрикивать оттуда слова команды в машинное отделение. Он никогда не беседует с вами, а только информирует вас.

Итак, лишь только он вошел, мы сразу же заметили, что все будет быстро разрешено, если только он не вздумает заняться толкованием со свойственной ему живописной манерой.

Он всегда любил иллюстрировать свои сообщения красноречивыми жестами, показывать величину предмета, о котором он говорит, имитировать выражение и голос, грозить пальцем перед вашим лицом и с чувством превосходства хлопать вас по плечу.

Должен однако сказать, что он произвел очень неблагоприятное впечатление на моего отца тем, что не обратил никакого внимания на марку стоимостью в три полпенни.

Подумать только, он не обратил внимания ни на марку, ни на герб!

— Так, — сказал отец, как если бы он не знал, что в письме сказано. — Что они тут пишут?

Потребовалось бы слишком много времени, чтобы повторить все, что сказал муж моей сестры. Упомяну только, что он продолжал говорить до тех пор, пока мой брат с миндалевидными железами не опрокинул его чай и таким образом отвлек общее внимание.