В школе юных скаутов. Поиски клада - Эдуард Веркин

Эдуард Веркин

В школе юных скаутов. Поиски клада

Глава 1

Операция «Анаконда»

– Значит, дело было так... – Жмуркин встал и пустился мельтешить по гаражу.

– Жмуркин, – сказал Генка. – У тебя шнурки развязались.

– На такие дешевые разводки я не развожусь, – ответил Жмуркин.

И тут же наступил на шнурки, запутался в ногах и упал.

Витька и Генка засмеялись. Жмуркин поднялся, выдернул шнурки и спрятал в карман.

– Ему мама до сих пор завязывает, – Генка затянул в воздухе воображаемый узел. – А если он сам берется, то себя к ботинкам привязывает, потом приходится ножом отрезать...

Жмуркин не поддался. Взял очередной пакет с попкорном, распотрошил и продолжил:

– Иду я это, значит, по улице, иду-иду, никого не трогаю...

– Жмуркин, – перебил Генка. – Кого ты там можешь тронуть? Кому ты нужен? Встреться ты мне на улице, я бы в тебя даже не плюнул!

– Не перебивай! – Жмуркин швырнул в Витьку попкорном. – Перебивая меня, ты лишаешь себя и свою семью шанса с большой буквы «Ш»! Ибо то, что я собираюсь тебе рассказать, перевернет твою жизнь! Ты сможешь посмотреть мир! Слетать в Новую Зеландию! Или сходить на ледоколе на Северный полюс – это сейчас в моду входит! Или даже нырнуть к затонувшему «Титанику»!

Генка с Витькой иронически переглянулись.

– Вижу, что возвышенные идеи вам чужды, – Жмуркин надул пакет, затянул горловину, хлопнул. – Тогда буду оперировать знакомыми вам понятиями халявы и чистогана. Вы сможете позволить себе все. Любую вещь, в рамках, разумеется, возможного. Ты, Генка, сможешь себе купить...

Жмуркин оглядел гараж.

– Генка, ты хочешь «Харлей-Дэвидсон»[1] ?

Генка посмотрел на «Пчелу-убийцу», почесал подбородок.

– Ну, допустим, хочу, – сказал он.

– Ты купишь себе «Харлей-Дэвидсон»! – это было сказано торжественно и по-жмуркински самоуверенно. – А ты, Витька, о чем мечтаешь?

Витька не знал толком, о чем он мечтал. Нет, на самом деле он мечтал о том, чтобы на всей земле наступило благоденствие и процветание, чтобы не надо было работать и чтобы всем всего хватало, в том числе и мотоциклов «Харлей-Дэвидсон». Но Витька постеснялся сказать об этом и сказал по-другому:

– Хочу библиотеку собрать на десять тысяч томов.

– Почему на десять? – удивился Жмуркин.

– Человек, если он читает книжки, в среднем может прочитать на протяжении жизни десять тысяч. Вот мне как раз и хватит.

– Будет тебе десять тысяч книг! – Жмуркин похлопал Витьку по плечу. – Только если ты их в свою квартирку убогую перевезешь – вам там развернуться негде будет. Ты будешь в ванной спать...

– Ничего, – сказал Витька, – я эту проблему решу как-нибудь.

– Договорились! – Жмуркин хлопнул в ладоши. – Тебе, Генка, «Харлей», тебе, Витька, макулатуру. И со своей подружкой сможешь в Гренландию съездить, на Новый год. Ну, если заведешь кого-нибудь, конечно... Ген, где кукуруза?

– В углу.

Жмуркин достал из угла под верстаком кулек с зерном, засыпал в круглый аквариум, щелкнул переключателем рефлектора. Запахло маслом и кукурузой. Когда кукуруза весело запрыгала в стеклянном пузыре, Жмуркин выключил агрегат и нагреб себе в бумажный пакет попкорна.

– Хороший у тебя попкорн получается, – Жмуркин отправил в рот горсть воздушной кукурузы. – Хочешь, я с директором поговорю насчет твоей установки? А то у нас попкорн какой-то деревянный...

– Не слушай его, Ген, – посоветовал Витька. – Он твой отличный агрегат продаст в свой буржуазный кинотеатр, а денег тебе шиш обломится. Потратит их на какую-нибудь очередную фотовспышку...

– Если удастся мой план, – Жмуркин давился кукурузой, – то у меня будут самые яркие вспышки, какие только можно придумать! У меня отличный план...

– Знаешь, Жмуркин, – зевнул Генка. – Когда я слышу «у меня отличный план», мне хочется треснуть тебя чем-нибудь корявым. По ногам. Чтобы ты больше никогда не смог к нам прийти...

– Ты меня на руках еще носить будешь, – буркнул Жмуркин. – Гордиться, что был со мной знаком...

Генка выбрался из кресла, подошел к верстаку, отключил свой кукурузный агрегат и накрыл его брезентом.

– Техника еще не опробована, – пояснил он. – Никуда продавать не буду, а вдруг кто отравится?

– Ты, Жмуркин, пойми, – Витька поудобнее устроился в кресле, – ты пойми, что после твоих прошлых... как бы это сказать... начинаний... Так вот, после всех твоих предыдущих начинаний мы не очень тебе доверяем...

– Мои прошлые начинания прославили нас на всю страну! – гордо произнес Жмуркин, зачерпнул из пакета кукурузы и отправил в рот.

– Я читал про одного парня, – заметил Витька. – Он очень сильно любил попкорн и все время его ел. И вот однажды он нигде не мог найти этого самого попкорна, нашел лишь кукурузу для его приготовления. Взял да и сожрал целый пакет. И газировкой запил. Конечно, от такого кушанья живот у него сразу же заболел, и этот дурик приложил себе к пузу грелку и спать улегся. Эта кукуруза у него стала внутри разбухать, разбухать, все больше и больше...

– И что? – серьезно спросил Генка.

– Что-что – лопнул! – ответил Витька.

Генка засмеялся. Витька засмеялся. Жмуркин не выдержал и тоже захохотал, схватившись за живот, а потом внезапно покраснел, выпучил глаза и забегал по гаражу.

– Вот так оно и бывает, – подмигнул Витьке Генка. – Жмуркину нельзя доверять. Только что он нам рассказывал, как будет нырять к затонувшему «Титанику» и приобретать новехонькие лимузины, и вот уже задыхается, подавившись попкорном!

Жмуркин мычал, подпрыгивал и всем своим видом показывал, что он подавился.

– Как мы будем глядеть в глаза его матери? – спросил Витька.

Жмуркин корчился. По щекам у него текли слезы, а лицо приобрело уже заметный свекольный оттенок.

– Мир утратил великого кинорежиссера! – продолжал Генка. – Мировая культура понесла невосполнимую утрату!

Жмуркин захрипел.

Генка зашел к Жмуркину со спины и треснул его ладонью между лопатками. Попкорн выскочил из жмуркинского горла, и Жмуркин продышался. А едва продышавшись, сказал:

– И все-таки выслушайте меня, это стоит послушать. Хотя вы и не верите, но на самом деле это может быть шанс.

Генка вытер ладонь о жмуркинскую куртку и посмотрел на Витьку. Витька пожал плечами.

– Ладно, – Генка посмотрел на часы. – Я даю... мы с Витькой даем тебе пятнадцать минут. Потом мы тебя выгоняем. К тому же тебе и так пора – время Снежка выгуливать.

– Снежка мама выгуливает, она сейчас в отпуске, – Жмуркин устроился в кресле и придал себе значительный вид. – Иду я по проспекту Строителей, никого не трогаю...

– Уже четырнадцать минут, – Генка следил за часами.

– Ладно, ладно, перехожу к сути, – голос Жмуркина сразу стал стяжательским и деловитым. – Иду, смотрю день... тьфу, дом двухэтажный. А в окне первого этажа картонка с надписью «Продаю». Там много чего еще продавалось, всякие приемники-шмиемники, сапоги еще с Первой мировой, портсигары из дюраля немецких самолетов... А меня одна штука там привлекла – фотокамера, опять же немецкая, раритетная. Дай, думаю, зайду посмотрю. Я ведь с недавних пор и фотографией стал увлекаться, как это там – остановись, мгновенье, ты прекрасно...

– Короче, – напомнил Генка.

– Короче, там было так. Квартира. В квартире сидит дед, лет, наверное, девяноста. Вредный, как анаконда...

Витька засмеялся.

– Чего смешного? – спросил Жмуркин.

– Сравнение хорошее. «Вредный, как анаконда». Сам придумал или прочитал где?

– Сам, – ответил Жмуркин. – Но это к делу отношения не имеет. Так вот, захожу я в эту квартирку, дверь открыта, а там на кровати сидит старикан. Вернее, даже не сидит, а лежит, ну, будто бы при смерти. Вокруг него целая куча родственников. И дочка, и сын, и внучка, и еще кто-то. И все этого деда уговаривают: дедушка, поедем к нам жить да поедем к нам жить, а он ни в какую. К папироскам все своим тянется, а они, родичи, ему эти папироски не дают. Нельзя курить тебе, дедушка, здоровье разрушать... А я стою и думаю – этому дедушке деревянный макинтош десять лет назад уже пора было примерить, а они ему все здоровье сохраняют. Кстати, на меня никто и внимания не обращает, будто я обстановка мебели какая, все у деда папироски отнимают. А он их попрятал по всей комнате – в подушках, в книжках, в ботинках, вот все эти родственники и давай их находить. А дед лежит в койке и их проклинает. Родственникам плевать – они все эти папироски понаныкали и спрятали у себя. Тут дед разъярился и давай проклинать их еще сильней. Проклинает и ботинками в них швыряется, знаете, такие ботинки, «прощай молодость» называются, у деда этих ботинок под кроватью оказалось просто немерено. Родственники сначала уклонялись, потом им это, видимо, надоело, и они собрались и вышли.

А я остался.

Дед перешвырял все ботинки и стал зубами скрипеть. Тут я ему и говорю – дедушка, продай мне фотоаппарат, хорошую цену дам, двести рублей. А дед такой нервный, аж подпрыгивает на своей койке. Меня совсем не слышит. Двести рублей, кричу ему, а он только от своей ярости трясется. Я решил подождать, когда дедушка успокоится. Сел на табуретку. Минут через десять дед немного затих, и я снова к нему – продай фотик, даю последнюю цену – триста рублей. А дед мне и говорит – давай, внучок, слетай за папиросками, а там и поговорим. Я, может, тебе тайну какую открою. Я ему и отвечаю: знаю я ваши тайны! «Ноги гвоздями прибиты к затылку, но он им не выдал, где спрятал бутылку...» Дед захихикал, а потом и шепчет – не, не бутылка, клад. Принеси мне папирос, а я тебе схему дам, где клад зарыл. Курить хочу, помираю.