Тускарора - Анатолий Днепров

АНАТОЛИЙ ДНЕПРОВ

ТУСКАРОРА

Дождь

Вы бывали в Южно-Сахалинске? Нет? Напрасно. Обязательно побывайте, не пожалеете. Особенно если, осмотрев город, не поленитесь подняться на сопку Российскую, к турбазе «Горный воздух». Говорят, там лучше всего зимой, в декабре или в январе, когда сыплет теплый пушистый снег и лыжи будто сами катятся под гору. А если бы в Южно-Сахалинске вам довелось встретить девушку по имени Майя, она уверила бы вас, что их сахалинский снег сам по себе покатит вас и вверх, вопреки всем законам природы.

— Если бы вы знали, как у нас хорошо зимой!

В Май ином голосе чувствовалась виноватая нотка. Мы стояли на балконе здания турбазы и смотрели на дождь. Дождь и туман, из-за которого на полкилометра вокруг ничего не было видно. А забрались мы сюда для того, чтобы с высоты посмотреть на южно-сахалинские «Черемушки».

— Они вон там, немножко правее, — сказала Майя, указывая в непроглядную серую пустоту.

— Хемингуэевский дождь… — прошептал я мечтательно.

— Нет. Это наш дождь.

Майя обиделась.

Я посмотрел на часы. Девушка встрепенулась и схватила меня за руку.

— Подождите. У нас бывает так. Дождь, туман, дождь — и вдруг солнце. Правда.

Уж очень ей хотелось показать мне «Черемушки» сверху.

— А если самолёт не захочет меня ждать, тогда как?

— Они в такую погоду не летают…

— Ну да, дождь, туман, дождь — и вдруг солнышко. И мой самолет фюить — и вспорхнул.

Майя кашлянула и, смешно поежившись, мальчишеским басом сказала:

— Ну ладно, идемте, раз вы так торопитесь…

Она провожала меня до самого аэровокзала и ждала, пока я сдавал багаж и регистрировал билет.

— Прилетайте зимой.

— Обязательно прилечу, если вы к тому времени возьмете в библиотеке книгу Хемингуэя «Прощай, оружие» и прочитаете ее, — пошутил я.

Она смущенно стала рассматривать наши руки, сжимавшиеся в прощальном рукопожатии. Затем выдернула руку и побежала к выходу.

— Прилетайте! — крикнула она и скрылась.

А дождь все шел.

Я уселся на скамейку и стал рассматривать пассажиров.

Все рейсы задержались, поэтому скопилось очень много народу. Некоторые, видимо просидев на аэродроме с раннего утра, дремали. Другие собирались группами и оживленно болтали. На скамейке ребята громко стреляли костяшками домино. «Козел» должен был во всю глотку кричать: «Ку-ка-ре-ку!» При этом те, кто дремал, недовольно морщились. «Козел» — и вдруг «ку-ка-ре-ку»?

— Ты, Витька, кричишь как-то молча! Уговор — во все горло!

— У меня голос такой, — робко оправдывался парнишка. — Я лучше буду кричать, как умею, но зато три раза…

— Ребята, сделаем ему скидку? — спросил высокий парень.

— Ладно, пусть кричит три. Это как раз будет соответствовать требуемой звуковой мощности. Рыба! Ну-ка, посчитаем!

— Ага, теперь твоя очередь кричать, Бикфорд!

Долговязый блондин с пестрым платком на шее прочистил горло и заорал так, что в окнах задребезжали стекла. Со всех сторон на ребят зашикали. Я увидел, как в зал вошел коренастый мужчина в зеленом дождевике и, пробираясь среди пассажиров, направился к парням. Увидев его, они встрепенулись, перемешали костяшки и встали.

— Пошли, — сказал мужчина коротко. — Я вам сейчас покажу, где зимуют петухи.

— В сарае, Лаврентий Петрович, — попробовал было отшутиться Бикфорд.

— В сарае? Нет, батенька, такие петухи, как вы, зимуют на острове Итуруп.

«Итуруп, Итуруп… Это, кажется, самый большой остров в Курильской гряде», — пронеслось у меня в голове.

— Забирайте вещи, — приказал мужчина.

Голос у него был суровый и властный. Такому не возразишь. Я обратил внимание на его багрово-коричневое лицо, как у рыбака, сошедшего с сейнера.

«Ну и начальничек!» — подумал я не столько потому, что оправдывал манеру мальчишек играть в домино, сколько из-за их несколько растерянного вида.

Не знаю почему, но я поплелся за ними, вышел из аэровокзала и стал наблюдать, как мужчина отчитывал доминошную команду.

— Даже плащи умудрились сдать в багаж! Вот теперь и стойте, как мокрые куры!

— Разрешите пойти взять вещи?

— Идите.

Когда мужчина закурил, я подошел к нему и попросил спичку. Хотелось рассмотреть его поближе. Лицо у него было все в мелких острых морщинках. На щеках пробивалась жесткая седеющая щетина. Должно быть, когда-то он брился. Он осмотрел меня сощуренными голубыми глазами.

— Ничего ребята, — сказал я примирительным тоном. — Молоды.

— В нашей работе самое главное — дисциплина. Иногда от этого зависит жизнь, — сказал он спокойным, мягким голосом. — Вот и приходится.

Он чиркнул спичкой и поднес ее к моей сигарете.

— У вас потухла. Кстати, какие у вас? С фильтром? Вы давно из Москвы?

— Десять дней как приехал.

— Да ну! — оживился мой собеседник. — Как там? — Порядок. По Мичуринскому проспекту пустили троллейбус.

— Мичуринский? Простите, это где?

Меня всегда раздражает, когда кто-нибудь не знает проспекта, на котором я живу.

— Это там, где улица Столетова.

— Простите…

Я удивленно поднял на него глаза.

— Вы москвич?

— Да, но только давно не был в Москве.

— А эти ребята?

— Аспиранты из Института геологии. Прилетели в марте. Готовят здесь диссертационные работы. Значит, в Москве много перемен.

Я стал объяснять ему, где улица Столетова и где Мичуринский проспект. Подошли аспиранты, нагруженные вещевыми мешками.

— Мы готовы, Лаврентий Петрович.

Он окинул их изучающим взглядом и кивнул. Затем вдруг обернулся ко мне и спросил:

— А вам что, негде переночевать? Ведь сегодня все рейсы отменены.

— Не может быть…

— Конечно. Нечего вам здесь торчать. Поехали в город, меня ждет «пикап», так что все уместимся.

По дороге мы познакомились. «Лаврентий Петрович Широкий, доктор геологических наук». — «Очень приятно. Виталий Александрович Сушков, кандидат физико-математических наук. По приглашению Южно-Сахалинского института читал цикл лекций по электронной измерительной технике». — «Вот как, интересно! А что вы сейчас делаете в Москве? Не хотели бы вы…»

Кончилось тем, что я поехал не в гостиницу, а прямо на квартиру Широкого.

— Я вас никуда не отпущу, — сказал он тем же властным голосом, каким обращался к своим аспирантам.

— У меня командировка кончается.

— Мы ее продлим настолько, насколько нужно.

— Да, но…

— Женаты, дети есть?

— Нет.