Найдена - Ольга Григорьева

Ольга Григорьева

Найдена

Пролог

Княжна стояла на холме над новгородской пристанью. Под холмом шумели люди, грузились ладьи и толкались заморские гости. На пристани всегда было шумно и людно. Предслава любила веселье, но нынче ей хотелось побыть одной. Ее увозили в Смоленск, на встречу с каким-то неведомым епископом из Византии. Будто этот заезжий епископ не мог прожить без разговора с ней! Но такие дела решали взрослые, и ее даже не спросили, хочет ли она ехать. Что спрашивать с девчонки-малолетки?

– Предслава! Иди сюда! Скорее! – позвал ее брат.

Княжна улыбнулась. Ярослав был всего на год старше ее…

– Погоди, княжна, – запыхтела позади старая нянька. – Не спеши. Не ровен час…

Но Ярослав уже подскочил к сестре, схватил ее за руку и потащил к пристани.

– Княжна! – жалобно взвыла нянька.

Предслава покосилась на брата:

– Чего там?

– Во чего! – Он вклинился в толпу между двух рослых дружинников и подтолкнул вперед Предславу.

Девочка шагнула и побледнела. По истертым доскам пристани к ее ногам подползали кровавые ручейки.

– Мама… – прошептала Предслава и попятилась прочь от распластанных на мостках тел.

Убитых было двое. Один наполовину свешивался с пристани, словно еще надеялся ускользнуть от смерти, а другой покоился на спине, широко раскинув огромные руки. Из его разрубленного черепа вытекало что-то серое, с синими и красными прожилками. Предславу затошнило. Она зажала ладонью рот. Дочери великого киевского князя негоже выказывать слабость на людях. Так учили наставники…

– Да ты туда гляди! – затормошил ее Ярослав. – Это он их!

Предслава отвела взгляд от мертвых тел, вздохнула и… увидела меч. Он лежал на мостках пристани и сиял так, что было больно глазам. По рукояти меча змеей вилась неведомая надпись, а лезвие…

Предслава зажмурилась. А открыв глаза, не увидела никакого меча. Там, где только что переливался чудесный клинок, лицом вниз лежал человек в разорванной и заляпанной кровью одежде. Живой. Он хрипел и пытался перевернуться, но двое дюжих урман[1] прижимали к доскам его руки. Рядом валялся окровавленный топор.

– Никто и охнуть не успел, как он хвать топор – и обоих! Одним ударом! – послышался голос Ярослава. – Представляешь?

Она не представляла. Перед глазами все еще стоял загадочный, колдовской клинок.

– Говорят, будто когда-то он был в плену у этих урман, – тараторил брат. – Или его мать… Вроде там кого-то из его родичей замучили до смерти и теперь он отомстил. А некоторые говорят, что повздорили из-за денег. Но как он их! Здорово!

Предслава покосилась на брата. Он старше на целый год, а глупее. Что хорошего в убийстве? Вот если бы он видел тот меч…

– Теперь его заберут в рабство, за море! – сообщил Ярослав.

Княжна вздохнула. Что ж, раньше за смерть сородичей урмане требовали казнить убийцу, а нынче все продавалось и покупалось. Даже человеческие жизни…

Ей стало грустно.

– Ну, княжна… – Запыхавшаяся нянька пробилась к Предславе. – Ну-ка пошли отсюда!

Повелительный тон няньки ей не понравился.

– Нет! – громко возразила она. Незнакомый убийца услышал ее голос и поднял голову. И тогда, впервые в жизни, Предслава почувствовала себя настоящей дочерью князя Владимира. Ей никто не смел указывать, это она имела право карать и миловать! На этой земле ее слово было судом и благодатью!

Она оттолкнула няньку и крикнула:

– Я хочу выкупить этого человека! Кто продаст его мне?

Гул на пристани стих. Даже стало слышно, как плещутся о берег волны Мутной. Предслава топнула ногой:

– Я спросила, кто продаст его мне?

Один из урман, крупный бородатый мужик с пронзительно-синими глазами, соскочил с ладьи и почесал бороду:

– А ты не мала для торга? И зачем тебе убийца?

Предслава сама удивилась тому, что не почувствовала испуга, только обиду и гнев. Этот мужлан осмелился насмехаться над дочерью Владимира?!

– Я княжна Предслава! – вздернув подбородок, заявила она. – Мой отец – князь Киева. И не твое дело, зачем мне пленник. Так ты продаешь?

Глаза бородатого алчно заблестели. С дочки князя можно было получить большой куш. А те двое, которых зарубил словенский ублюдок, не стоили и полгривны в базарный день.

– Продаю, – кивнул он.

Предслава улыбнулась. Она говорила с урманином на равных! С таким огромным и грозным…

– Ты что, деточка?! Господи, помилуй! – испуганно задышала ей в ухо нянька. – Он же убийца. Одумайся!

«Деточка»? Как бы не так!

Княжна повернулась к бородатому урманину:

– О деньгах договоришься с моим слугой, греком Таяном.

Лицо северянина помрачнело. Грек не маленькая девчонка, его не обманешь… А русская княжна еще та штучка! Хороша будет, когда вырастет. Но своенравна…

Урманин вздохнул. Когда княжна войдет в возраст, он будет уже стариком, если только великий Один[2] не сжалится и не возьмет его душу в каком-нибудь бою.

Он подал знак. Убийцу отпустили. Будто не веря в освобождение, тот нерешительно встал на колени и помотал головой.

– Ты свободен, – заявила Предслава. В этот миг она чувствовала себя сильной и великодушной. – Иди куда хочешь…

Урманин охнул, а толпа осуждающе зашумела. Разве можно просто так отпускать изверга, который средь бела дня убил двоих?!

Предславу передернуло. Трусы!

– Что ропщете? – Она оглядела толпу. – Чем вы лучше, если он убивал, а вы глазели? Он не побоялся, хотя был один. – На ум пришли однажды сказанные отцом слова, и она выпалила: – Бесстрашие не ходит рука об руку с бесчестьем. Я верю, что этот человек имел причины для содеянного! – В наступившей тишине она повернулась к няньке: – Пошли.

Старуха укоризненно покачала головой. Отлупила бы своевольную девчонку, но нельзя. Не положено. Это потом, узнав о случившемся, наставники собьют с зазнайки всю спесь. Поучать княжну – их дело, а ее, старушечье, приглядывать, чтоб была цела да здорова….

Ее раздумья оборвал хриплый голос убийцы.

– Подожди, дочь Владимира, – попросил он.

Невольно нянька схватила Предславу за руку и притянула к себе, но та вырвалась и обернулась:

– Чего тебе?

Убийца склонил голову:

– Я не забуду твоей услуги и когда-нибудь отдам долг. Запомни мои слова, княжна.

1

Дождь. Опять дождь…

– Какое у вас дело к боярину?

Я обернулась на голос. Высокий дружинник стоял в воротах терема.

– Слышали, будто боярин звал сказителей на праздник урожая, песни петь, – тихо ответил Старик. – Вот и пришли, аж из самой Ладоги…