Журнал «Вокруг Света» №12 за 1981 год - Вокруг Света

Морестроители

Длинная вереница машин в сторону Чебоксарской ГЭС. Грузовики, тягачи, тракторы. Наша маленькая «Волга» в этом потоке. Едем тесно, плотно. Мы — какое-то одно целое, медленное, скученное, подчиненное единой силе: хочешь не хочешь, а движешься в этом сплошном потоке и делаешь то, что необходимо делать.

На ГЭС мы приехали затемно. Шофер подвел меня к крутому обрыву и сказал: «Вот!» Шел снег, мелкий, колкий. Сильный ветер гнал поземку, закрывая все плотной пеленой. Только где-то высоко над головами угадывались яркие белые сферы.

— Там Волга... Там плотина... Там шлюзы..

Я долго вглядывался в берега и застывшую реку, силясь хотя бы почувствовать за снежной завесой стройку...

— Да, разыгралась зима,— сочувственно заметил шофер.— Ну еще увидишь И не раз.

И снова дорога, тревожные всполохи фар встречных автомобилей, то и дело теряющиеся в снегу красные огни впереди идущего МАЗа. Неожиданно наша машина взвыла на больших оборотах и бессильно уперлась в сугроб. Проголосовать мы не успели: остановился автобус, вышли люди, казавшиеся неправдоподобно большими в этой круговерти. Они не прятали лица в воротники, а только еще больше хмурились под ветром. Они взяли нашу «Волгу», вынесли ее на дорогу и направились к своему автобусу.

Утро выдалось морозное, солнечное, и я наконец увидел стройку. Белые берега, белый безжизненный лес, застывшая подо льдом и сверкающим снегом Волга; протянувшись через эту режущую глаз белизну, лежало тяжелое серое тело плотины. Плотина была окутана паром, как и солнце, встававшее над ней в морозном мареве. Она казалась горячей, и лужи стаявшего снега блестели на бетоне словно капли пота Сыпала острые иглы сварка, автоприцепы везли бетонные балки, из гибких извивающихся металлических прутьев монтажники вязали конструкции — растили плотину.

За день до этого в управлении мне рассказывали о Чебоксарской ГЭС, о том, что она восьмая, последняя в Волжском энергетическом каскаде и самая мощная в Нечерноземье, что она войдет в десятку сильнейших станций Союза и что с завершением строительства энергоресурсы Волги будут использованы на 80 процентов.. Инженеры сыпали терминами и цифрами, оперировали тысячами кубометров, миллиардами киловатт-часов и, видя, что мне это не совсем понятно, искали более простые и доходчивые цифры, как ищут более убедительные слова. С помощью одного киловатт-часа электроэнергии можно, оказывается, добыть и доставить из шахты 75 килограммов угля, или выпечь 88 килограммов хлеба, или вспахать 250 квадратных метров земли.. Ну а что даст конкретный, чебоксарский, киловатт-час? Он может, например, освободить до 8—10 рабочих, занятых тяжелым физическим трудом на полях Нечерноземья, столь бедного людскими ресурсами Таких киловатт-часов станция будет вырабатывать до 3,5 миллиарда в год...

Подъемные краны осторожно несли в тонких клювах металлические фермы, отбивали дробь отбойные молотки, огромные калориферы, шумя лопастями вентиляторов, гнали горячий воздух в тело здания ГЭС — там шла сборка агрегата

Откуда-то с севера показались тучи — тяжелые, снежные, они шли стройными рядами, солнце затуманилось, лес потух, Волга стала уже, будто съежилась Только сооружения гидроузла не изменились, плотина лежала прежняя — спокойная, серая, строящаяся. Трудно было оторвать взгляд от панорамы стойки,  впрочем, можно, ли привыкнуть к возникновению на земле нового?

...Ветер, как нож, срезает макушки сугробов и, распылив, бросает в лицо. Снег сыплется за воротник, тает. Рядом с прорабской, у металлических ферм, совсем молоденький парнишка крутит болты. Подбросит один, поймает, вставит в паз, навинтит гайку. Снова подбрасывает, снова ловит... Грудь у него нараспашку.

— И не холодно?

— Стоять холодно, работать — нет.

Мне стыдно за свой поднятый воротник.

— Опусти,— советует.— Ведь сначала все на воротник, а с него за шиворот. Он у тебя как снегоуловитель.

У самого лицо красное — от ветра, от мороза.

Он подбрасывает очередной болт, ловит, вставляет в паз. Я подхожу ближе.

— А чего ты их подбрасываешь?

— А так интересней.

После смены мы с Александром Домрачевым, монтажником с трехлетним стажем, вместе ехали в город. Он будто и не работал целый день — говорит, говорит; кажется, даже чуть-чуть красуется:

— Думаешь, сладкая жизнь у меня? А все потому, что я местный, на дне Чебоксарского моря вырос. Еще недавно соседи шуткой встречали: «Это ты нас топить собираешься?», а теперь один старик сосед с моими стариками здороваться перестал. Вообще-то жалко их,— понижает он голос.— Как новые дома посмотрели, шли — улыбались, а переезжать — в рев «На этом самом месте я в сороковом телочку выхаживала...»

Как-то неожиданно за окном начинается город. И так же неожиданно обрывается. Только что были многоэтажные дома, потом пониже, постарее — и вдруг ничего.

— Ну-ка, выйдем,— торопливо встает Домрачев.— Эй, притормози!

Крутит поземка. Тишина. Лишь вдалеке, у крайнего домика, топчется какая-то старушка.

— Красная площадь,— негромко говорит Саша.— Скоро тоже под воду уйдет. А отсюда, говорят, Чебоксары начинались...

Мы идем по кромке громадной котловины к городу, к старушке, все так же одиноко стоящей над бывшей площадью.

— Распроститься пришли? — спрашивает она нас, будто обычное это дело — прощание с площадью.— Тоже переселили? Всех переселяют. Квартеры дают И нам сулят — трехкомнатную, большу-ую. Пока не тронули, и слава богу.

Ее глаза слезятся на ветру Красная площадь, дома низенькие, с разноцветными крышами да речка Чебоксарка в деревьях и кустарниках — вот что видится старой чувашке.

Кучи еще не вывезенных пней, железобетонные блоки да Чебоксарка, никогда не замерзающая, быстрая, шумит, как вечно шумела,— вот что перед нами.

— Одна осталась... Замерзнет теперича, ой, замерзнет...

Как объяснишь старушке, что из десяти вариантов проекта принятый — самый оптимальный?

— Можа, пособите, сынки, чтоб нас не нарушали? Ежели море руками делать, так можно его и подвинуть чуток в сторонку! Я ж взросла здесь.

— Во-во, то же самое! — отойдя, в сердцах говорит Саша.— Вот и суди, легкая у меня жизнь?

В кабинете инструктора обкома комсомола раздался стук в дверь.

— Войдите!

Кто-то долго вытирал ноги в коридоре, наконец переступил порог, снял шапку.

— Здравствуйте вам!

Парень как парень, приехал на ГЭС из дальнего чувашского села, работать согласен кем угодно, но лучше всего шофером.

— Почему на ГЭСстрой? — спрашивает инструктор.— А не на тракторный, например,— такая же могучая стройка? ГЭС ведь кончают скоро

— Нет, на ГЭС,— твердо отвечает паренек и, будто застеснявшись этой своей твердости, добавляет: — Раньше не мог — из рядов Советской Армии только что прибыл.

До комсомольского штаба стройки мы ехали вместе. Удивительно простым и легким казалось все рядом с этим двадцатилетним пареньком. Дорога, забитая машинами, вызывала у него восхищение:

— Вот это да! Это по-нашему! Как на больших учениях.— Потом застенчиво добавил: — Еще б хороших друзей найти...

Я обещал познакомить его с Домрачевым.

Обрадовался, не знал, как и благодарить,— развязал свой солдатский мешок и тут же, в кабине самосвала, стал угощать меня и водителя. Прибыл на ГЭС с шаром шыртана (Шыртан — домашняя чувашская колбаса) , буханкой хлеба да с парой толстых шерстяных носков про запас. Я запомнил его имя и фамилию: Василий Васильев.

...У турбинистов обедали. Бригадир жевал колбасу с черным хлебом, запивал горячим чаем из алюминиевой кружки и одновременно играл в шахматы. В каждом его движении, в каждом слове — обстоятельность.

— На первой ГЭС народилась первая дочка. На второй — вторая...— начинает он рассказывать мне свою биографию.

После этих слов следует долгая пауза, словно бригадир вспоминает, как все было, как рождались у него дети, как жена сидела с ними.

— Яслей и садиков тогда не было, это теперь стройки начинаются с жилья, со всяких там удобств, раньше было не так. На четвертой, значит, они уже в школу ходили...

И опять пауза, после которой он сообщает о следующей вехе —на пятнадцатой ГЭС старшая пришла и сказала: «Я — замуж, папа...»

Он строил почти все станции на Волжском каскаде. И много других — в Сибири, на Урале, за границей. Чебоксарская для него — семнадцатая.

— Последняя?

— Новый каскад начну.

Он доедает хлеб, запивает последним глотком чая, вытирает рот тыльной стороной ладони, делает последний ход на шахматной доске. Все удивительно спокойно и своевременно в жизни этого человека.

Так познакомился я с Петром Сергеевичем Стародубцевым, турбинистом высочайшего класса, больше известным по прозвищу Каскадер,— не первый каскад гидроэлектростанций заканчивает он.