Убийственная осень - Наталия Клевалина

Наталия Клевалина

Убийственная осень

Моей бабушке Любови Крыловой.

И памяти Дмитрия Анатольевича Буханова

Однажды, в конце августа, девчонка по имени Овчарка бродила по берегу Белого моря. В три часа ночи она сошла с поезда в Кеми вместе с подругой Вассой. Они сразу нашли машину и за сто рублей доехали до причала. Но здесь они узнали, что катер «Святитель Николай» пойдет только в восемь утра, а вероятно, и позже. Песок был белый, и небо было белое, и море тоже.

«Хотя нет, море, пожалуй, перламутровое, с серыми искрами, цвета металлик» — так подумала девчонка по имени Овчарка, шагая вместе с подругой по песку, покрытому высохшими водорослями, к бару «Поплавок». Переделанный из вагона поезда, обитый вагонкой, очень грязной, потому что все липло к лаку, которым ее когда-то покрыли, бар смотрел на море тускло освещенными окнами.

Стоечная баба, обнимаясь на деревянной лавке с лысым, крикнула Овчарке, что она неплотно прикрыла за собой дверь. Кроме барменши и лысого, внутри никого не было. Овчарка захлопнула дверь и попросила чай для себя и кофе для Вассы. Однако стоечная баба сказала, что бар откроется только в пять утра, и продолжала пить пиво с лысым. Овчарка ногой задвинула свою сумку под стол, и они с Вассой сели. Стол тоже был грязный, и еще Овчарка заметила венки из белых погребальных цветов, прибитые над окнами. Пока они шли от попутки до бара, ее, одетую еще по-московски, успел заморозить ночной ветер с моря.

В баре Овчарка согрелась и попыталась заснуть, потому что спала этой ночью всего час — в поезде, но ничего не получалось. Тогда она стала ждать, когда взойдет солнце. Васса уже спала, положив голову на стол. В конце концов и Овчарка задремала. Когда она проснулась, оказалось, что солнце давно встало и ушло в облака, а в баре полно народу.

Наверное, стоит объяснить, кто такая Овчарка, как ее занесло к Белому морю и когда же происходили нижеописанные события.

Если ты живешь в Москве, как-то трудно сказать: «Это было год назад» или «Это случилось в таком-то году в таком-то месяце». Обычно мы говорим: «Это произошло сразу после того, как я познакомилась со своим бывшим» или «Я тогда только сдала на права, и у меня был нервный срыв, когда я задела грузовик, выруливая со стоянки, и задавила кошку, да еще тогда же проклятый врач, который делал мне новые линзы, занес мне конъюнктивит, и я ходила месяц, будто мне поставили по фонарю под каждый глаз».

Так вот, все, что я хочу рассказать, произошло в то время, когда женщины в Москве стали носить брюки-бананы а-ля Дженнифер Лопес и везде крутили дурацкую песню «Я шоколадный заяц», вы ее, наверное, помните.

Овчарка была из везунчиков. Так считали все, кроме нее. В свои двадцать четыре она уже шесть месяцев работала в цветном глянцевом журнале под названием «Женский мир». Овчарке платили семьсот долларов в месяц, она приходила на работу к одиннадцати, а уходила в семь. Она редактировала, отвечала на письма читательниц, которые сама же сочиняла, писала статьи о том, как готовить бескалорийный коктейль из фиников, стоит ли заниматься сексом по утрам и как выбрать хорошего семейного психоаналитика. Она составляла глупые тесты и вела колонку советов «Спроси у Овчарки», где учила читательниц, что делать, если появились морщины на шее, складки на животе и целлюлит на попе. Всех читательниц журнала Овчарка считала в лучшем случае бездельными идиотками, которые не знают, на что бы еще спустить деньги богатых мужей, в худшем — даунами. За такие места, как у Овчарки, держатся руками, зубами и ногами.

Только она чувствовала себя очень несчастной. Когда мать сказала ей: «Глядишь, через пару лет тебя сделают замом главного редактора», она очень расстроилась. Дело в том, что от редакции «Женского мира» до Овчаркиной мечты было как от Москвы до Белого моря.

Овчарка с детства хотела стать журналистом. И не просто журналистом, а героическим журналистом. Ее прадед работал в «Правде» во время войны с немцами, писал в газету статьи о том, как он высаживался с десантом в Тамани и форсировал Неман. В своих мечтах Овчарка первой входила в осажденные города, из бомбоубежища диктовала по мобильнику передовицу и так далее.

Год назад она сказала матери, что едет в Багдад вместе с гуманитарной миссией. Овчарка уже купила русско-арабский разговорник и подержанный ноутбук с выходом в Интернет. Мать схватилась за голову — кроме Овчарки, у нее никого не было. В конце концов Овчарка сдалась — ведь у нее, кроме матери, тоже не было никого. Овчарка попала в «Женский мир». Сперва она радовалась наконец-то появившимся деньгам. Но потом поняла, что из этого бабского журнала ей, как из болота, никогда не выбраться.

Главным украшением редакции «Женского мира» здешние мужики считали Овчаркину фигурку, хотя она совершенно о последней не заботилась. Овчарка по долгу службы легко жонглировала такими словечками, как трекинг, стрейчинг, тонус, эндорфины, аквааэробика, хотя сама вряд ли знала, как выглядит элементарный велотренажер. Над ее рабочим компьютером висел отпечатанный на принтере плакат: «Хватит худеть, жизнь и так коротка». Овчарка была очень белокожая, голубоглазая, широкоскулая. Овчарка думала, что ее нос толстоват, и свой профиль любила больше, чем фас. Но когда какая-то баба в редакции хотела Овчарке посоветовать клинику, где делают пластику и уменьшают нос, Овчарка заявила, что она слишком привязана к своему родному носу и ни на что его не променяет. Примерно то же Овчарка ответила другой бабе. Эта негодяйка намекнула Овчарке, что ее грудь маловата, и пообещала принести телефон места, где хорошо подкачивают бюст. Овчарка любила свою грудь и думала всегда, что она у нее не большая, но и не маленькая.

Стремление непрерывно совершенствовать свою внешность — вот чего у Овчарки никогда не было. «Раз тебя Бог сотворил такой, значит, такой тебе и быть. Не стоит портить то, что Он создал. Ему видней». Все, кто недоволен своим внешним видом, — уроды — так она считала.

В том сезоне, о котором я веду речь, Овчарка была рыжей.

И вот как-то в пятницу она сговорилась с Вассой сходить в кино. Они уже не виделись черт-те сколько времени. Васса и Овчарка дружили целых восемнадцать лет. Они познакомились в пионерском лагере. Овчарка была в пятом отряде, а Васса приехала с матерью, которая работала в летнем лагере каждый год уборщицей.

Однажды Овчарка удрала в тихий час из отряда и прогуливалась около корпуса для обслуживающего персонала. Там, на втором этаже, томилась Васса, мать которой ушла мыть игротеку и запретила дочери выходить из комнаты в тихий час. Овчарка перочинным ножичком срезала длинные белые цветы с полым стеблем — она называла их «дудки». Через трубочки, сделанные из стебля, можно было плеваться незрелой рябиной.

Васса из окна окликнула Овчарку:

— Привет. Ты что делаешь?

— Гуляю.

— Заругают.

— Ну и пусть. Убить они меня не убьют и не побьют тоже, они говорят, что детей бить нельзя, вот дураки. Еще как можно, я проверяла. Так что оставят без сладкого, ну запрут, гулять не пустят. Это ерунда. Тебя как зовут?

— Васса.

— Врешь. Нет такого имени.

— А вот и есть.

— Нету. Может, ты мальчик и тебя зовут Вася? Так ты так и скажи.

— А ты кто?

— Овчарка.

— Ха-ха-ха! Досмеюсь до упаду! Значит, Васса — такого имени нет, а Овчарка — есть, да? Ты что, собака?

Овчарка любому за такое надавала бы по шее, но сейчас ей не хотелось делать этого, и она просто пояснила:

— Вроде нет. Просто, когда мама меня маленькую кормила, я ее все кусала. Она и говорила: «Не ребенок, а овчарка». Так меня и зовут с тех пор. Хотя вообще-то, ты только не говори никому, у меня и человеческое имя есть. Только не смейся, ладно?

— Не буду, — пообещала Васса — ну, какое?

— Серафима. Когда я родилась, еще прабабка была жива. «Надо по святцам назвать», — говорит. Ей никто и не стал перечить — она уже болела тяжело. Вот и назвали по святцам. Гадость какая-то, деревня Черные Грязи!

— И очень даже красиво, — возразила Васса.

— Да, прабабка говорила, мол, переводится как «пламенная». Но я Овчарка, — Овчарка тряхнула головой, — Овчаркой и останусь. А ты гляди — не ляпни про Серафиму. Тебе что, выходить нельзя?

— Ага. Тихий час.

— Кому тихий, а кому громкий. У тебя какой номер комнаты?

Когда явилась мать Вассы, обе девчонки обстреливали рябиной из окна всех проходящих внизу. До этого они спорили, кто выдует самый большой мыльный пузырь, и пускали из окна самолетики. Все в комнате было вверх дном. Самое скверное, что самолетики они делали из листков, вырванных из тетради Вассиной матери. Это оказался ее дневник. У Вассы отродясь не было отца, и ее мама любила приключения, подробности которых она заносила в дневник. В тот день в лагере все узнали, что замначальника лагеря импотент, а кривой Колька из котельной — мужик лучше и не надо. После этого Вассу наказали, но их с Овчаркой дружба началась.