От земли и городов - Михаил Пришвин

Пришвин Михаил

От земли и городов

М. Пришвин

ОТ ЗЕМЛИ И ГОРОДОВ

История цивилизации села Талдом.

По Савеловской железной дороге от ст. Талдом до Кимр на Волге (18 верст) лежит глухое болото Ворогошь, в старые времена приют беглецов от церкви, государства и общества; на берегу этого болота теперь живут ремесленники, разного рода сапожники, башмачники, скорняки, портные, всего в краю насчитывают двенадцать, или тринадцать ремесл, но в подавляющем числе талдомские - башмачники и кимрские - сапожники. Не надо себе представлять, что ремесленники распределены только в этих крупных центрах, их гораздо больше в деревнях, и так, что если портные, то вся деревня - портные, и даже две-три под ряд, скорняки, так опять все на-чисто скорняки, а башмачники, даже по своим специальностям, несколько деревень под ряд занимаются детской обувью, дальше, тяжелой обувью, еще дальше легкой, красивой; есть деревня, где живут одни пастухи, которые ранней весной являются в близлежащий центр со своими рожками, трубят там на базаре, играют и нанимаются на лето. Чрезвычайно интересный край для исследователя, благодарный в высшей степени, потому что мало-мальски вдумчивому человеку легко можно ввести всевозможные улучшения в рутинные приемы всех этих ремесел.

Что это, скудость болотистой почвы оторвала население от исключительного занятия земледелием, или, может быть, промышленная инициатива явилась наследством относительного чувства свободы, которую обрели себе Ворогошские беглецы, изгои церкви, государства и общества? Я ничего не могу ответить на этот вопрос, потому что нет никаких источников для изучения края, и скудные сведения, с большим трудом добытые, взяты мной из неизданных записок бывшего священника, о. Михаила Крестникова (в революцию он снял с себя сан и отдался истинному своему призванию, кооперации).

Талдом - записано у М. Крестникова - вернее всего слово татарское и значит стоянка, а может быть и финское - желтая земля. Есть и простодушная легенда о русском происхождении слова: было местечко Великий Двор, куда с'езжались для отбывания общественных работ крестьяне, приписанные к монастырям; однажды, этот двор сгорел, и когда выстроили новый, архиерей сказал: "вот и стал дом", с этого будто бы и начался Талдом. В XVIII веке тут проходила дорога от низовий Волги на Петербург, талдомцы ездили по ней в Саратов, там ознакомились с кожевенными товарами и начали свое местное производство обуви. На первых порах обувь эта была "кирпичи", так назывались мужские башмаки, потому что в них между стелькой и подошвой прокладывался слой глины. О тяжести такой обуви можно судить по преданию о силаче Ефреме Соколове, который снес в Москву в один день (сто верст) сто пар кирпичей, весивших девять пудов. Переворот в производстве этой первобытной обуви произвело знакомство с товаром "выросток", после чего началось производство культурного Осташевского типа обуви (осташей). С половины XIX века начинается плисовая и бархатная обувь на меху, ныне совершенно исчезнувшая ("и очень жаль, - написано у о. Михаила, - в холодное время было так хорошо засунуть ногу, голую, без чулка, прямо в мех"). С половины девятнадцатого века поездки молодежи в Москву повели, наконец, к знакомству с юхотными товарами, появились специалисты, отличающие козла от барана, и началось современное производство, в некоторых отношениях превосходящее Европейское и Американское.

В записках имеется маленькая хронологическая таблица главных событий в истории торгового села Талдом, вот она:

Год 1901. Постройка железной дороги Москва - Савелово.

1906. Начало мостовой в селе Талдом.

1907. Первый фонарь на улице села Талдом.

1912. Почта переезжает в собственное здание.

1920. Село Талдом переименовывается в город Ленинск условно, если докажет свою экономическую и финансовую жизнеспособность.

1923. Электрификация города Ленинска.

Этой таблицей этапов цивилизации села Талдом заканчиваются записки бывшего священника о. Михаила и в распоряжении исследователя остается только устное предание и своя личная догадка. Так, я догадываюсь, напр., что имя Ленинск, сменившее корявое Талдом (уроженец этого края Салтыков-Щедрин не из него ли создал свой Глупов?), дорого стоило местным гражданам, претерпевшим из-за городского устройства очень большое обложение, иначе как же об'яснить, что товары в Ленинске стоят много дороже, чем в Москве и Кимрах, сохранивших свое прежнее наименование. Местные идеалисты говорили мне, что более легкое обложение в Кимрах об'ясняется более интеллигентным составом Кимрского Исполкома, но это, по-моему, старая погудка о роли интеллигенции, а собака зарыта не тут. И правда, на вопрос мой о благодетельной роли кимрской интеллигенции один из представителей Ленинской власти ответил: "ничего подобного".

Контакт с волчками.

Оставляя местную историю и переходя к описанию современного быта, я рекомендую своим московским читателям, желающим купить недорого дамские башмаки, отправиться с первым утренним трамваем на Савеловский вокзал, найти там вблизи быв. трактир Кабанова, занять там столик и за чаем дожидаться прибытия поезда из Ленинска. Через несколько минут после прибытия поезда весь большой трактир наполнится башмачниками с корзинами обуви, каждый из них займет место за столиком, а кто не успеет - на полу, потом быстро все распакуют корзины, и весь трактир превратится в выставку женских башмаков и сандалий. Редко является сюда тот покупатель, кому нужно купить товар для личного потребления, покупают же те самые люди, которые в старое время стерегли мужика с хлебом на большаке и, скупив его, везли в город сами. Так бывает и тут, спекулянты отправляются куда-нибудь на Сухаревку, а мастера возвращаются на места... Спрашиваешь себя, разве мало теперь кооперативных союзов, устроенных именно с целью устранить посредника между мастером и потребителем, почему же мастер, теряя время, едет сам и товар все-таки попадает к купцу? Скажу даже больше, почему ремесленник предпочитает брать товар у купца и готовить обувь на его заказ, чем на кооператив? Я очень много расспрашивал про это явление и не узнал правды, потому что в этом вопросе, видимо, узлом сходятся новые идеи государственного строительства и традиции населения; в общем, мастера ссылаются на бездарность или неосведомленность лиц, назначаемых в кооперативы, а сами кооператоры об'ясняют все горе темнотой населения, предпочитающего по одиночке отдаваться в руки спекулянтов, чем коллективно бороться с ними через кооперативы. Словом, в этом пункте начинается какое-то дело, но быта еще нет, потому что быт, в моем представлении, является после борьбы, когда и победители и побежденные начинают в чем-то сходиться, и это их искреннее приспособление друг к другу называется миром.

Рекомендуя для покупки обуви трактир Кабанова, я рискую все-таки подвести неопытного покупателя; многие мастера, наверно, и потому избегают кооперативы, что обувь их блестит только снаружи; мне думается, что развитию кооперативного дела служит одним из главных препятствий естественный индивидуализм ручного труда, на одном полюсе которого находится мастер-жулик, на другом - мастер-волчок, как называется в обувном деле артист, изготовляющий художественную обувь. Ни жулику, ни волчку невыгодно итти в кооперативы, а станешь думать о среднем товаре, то это себе только он кажется средним, сам мастер себя, наверно, считает всегда выше среднего. Много я перевидал разных мастеров в надежде найти среди них волчка и познакомиться с жизнью, казалось мне, средневекового типа ремесленника, но тех, на кого мне указывали, после оказывалось, нельзя было считать волчками, и жизнь их была самой обыкновенной.

- Кто это вам указал, - говорили мне, - какой это волчок! живет сыто, семейно, обут, одет.

- А настоящий? - спрашиваю я.

- Настоящий волчок ходит в двух фартуках.

- Для чего в двух?

- Без штанов, прикрывается спереди и сзади фартуками. Попробуйте поговорить с Мишей Шпонтиком, тот, кажется, настоящий волчок.

Нахожу Мишу Шпонтика, спрашиваю:

- Вы настоящий волчок?

А он как будто даже немного обиделся.

- Я, говорит, мастер обыкновенный, гоню со своим помощником в неделю восемнадцать пар, а волчок делает в неделю только две, может быть, и правда, я был бы волчком, если бы мне можно было работать только две пары.

- Я считал за честь быть волчком, - ответил я, - и хотел сказать вам только хорошее.

- Ничего нет в этом хорошего, одно самолюбие, ему надо сделать напоказ, чтобы все видели и удивлялись ему, а я человек семейный, у меня в сарае крыша развалилась, мне надо обязательно выгнать в неделю восемнадцать пар. Нет, вы ошибаетесь, я по своему характеру не могу быть с волчками в контакте.

И на вопрос мой, где бы мне найти настоящего волчка, ответил:

- Волчка вы здесь не найдете, они заняли места более важные.