Симпозиум отменяется - Сергей Аксу

Сергей Аксу

Симпозиум отменяется

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес

Из ряда походных палаток особенно выделялась «собровская обитель», как ее называли братья Исаевы. На ее линялом выгоревшем брезенте, как на киношном экране мелькали фантастические тени словно драконы, из палатки доносились смех и пьяные выкрики. У СОБРа вовсю шла гулянка: справляли рождение сына Юркова. Радостное известие новоявленному отцу привез из ПВД капитан Дудаков. Он приехал не один, прихватил оттуда с собой военного корреспондента, плотного лысого мужичонку с кофром. Живой компанейский журналист быстро нашел со всеми контакт и как родной влился в коллектив, тем более он приехал не с пустыми руками. Сооруженный на скорую руку праздничный стол ломился от водки. Сначала горячо и шумно поздравляли счастливого папашу, потом незаметно тема резко рульнула на анекдоты, на баб, а уж потом все переключились на щедрого гостя, засыпав его вопросами.

– И много вас таких чокнутых, которые лезут в самое пекло, рискуя жизнью, чтобы снять все прелести мясорубки? Ведь пуля – дура, она не разбирает, кто воюет, а кто кино снимает, – задал вопрос Митрофанов.

– Думаю, с сотню нас, стрингеров, по свету наберется. Стрингеры – это независимые журналисты, снимающие войну. Гибнем, опасно, не скрою. Но такой уж мы отчаянный народ. Тянет нас в «горячие точки» как магнитом. Эта наша жизнь, наш хлеб. Мы иначе не можем. В крови у нас это. Многие гибнут, некоторые становятся калеками. Не всем везет. Взять того же Макса Шабалина из газеты «Невское время», пропал еще в первую чеченскую. «Чехам» до фени, чей ты корреспондент. Главное для них – бабки на тебе заработать.

– Матвеич, и давно ты занимаешься своим опасным промыслом? – пропустив стакан, морщась, спросил с мрачным лицом в шрамах Трофимов, по прозвищу Конфуций.

– Да лет пятнадцать, не меньше. Я ведь кончал журфак МГУ, долго работал корреспондентом в разных газетах, журналах. А потом как-то выдался случай в Афган слетать с группой артистов. Вот там я первый раз и вкусил «медвежьего мяса», вкусил адреналинчику. С лихвой, как говорится, по полной программе. Это как зараза, как наркотик. Один раз попробовал, еще тянет. Артисты улетели в Союз, я же остался. Через неделю после концерта попал под мощный обстрел колонны на серпантине в горах под Гератом. Мужики! Перебздел не на шутку тогда, как малый пацан. Кое-что отснял, конечно. Сейчас жалею, что мало. Подбитые танки, чадящие «наливники»; ребят погибших, царство им небесное, раненых. Правда, после той командировки большую часть отснятых материалов «комитетчики» изъяли. Работа у них, видите ли, такая. Как бы чего лишнего народ наш не узрел.

– Это точно, правду у нас не любят! Наверное, оставили материалы, где бойцы ограниченного контингента помогают братскому афганскому народу деревья сажать, – вставил, ехидно усмехаясь в светло-рыжую бороду, Виталий Исаев.

– Да, гэбисты они такие. Однажды моего приятеля за жопу взяли, еле отмазался. Он фотолюбитель заядлый, еще с пионерских времен. Участвовал во многих международных и всесоюзных выставках, мешок медалей и дипломов имеет. Поехал он как-то с женой по турпутевке в Прибалтику. А приключилась эта история с ним в Риге. Раненько утречком, пока жена еще спала, он выскочил из номера и помчался снимать пробуждающийся город. Бродил по улицам, любовался старинной архитектурой и, не переставая, щелкал и щелкал. И тут, надо ж такому случиться, зарядил дождь. Зонтика у него с собой не было, решил переждать и спрятался под арку между домами. Стоит, скучает. И смотрит, напротив окно, а в нем маячит чей-то силуэт. Ну и решил сфотографировать, авось пригодится для какого-нибудь фотомонтажа. Щелкнул пару раз. Вновь стоит, скучает. Дождь не унимается, пуще прежнего разошелся. Вдруг под аркой откуда не возьмись появляется военный в звании майора госбезопасности. Походит к нему и говорит эдаким официальным голосом с металлическими нотками:

– Гражданин, пройдемте!

– Куда? – спрашивает, недоумевая, мой приятель.

– Там вам все объяснят! – последовал лаконичный ответ.

Выводит нашего героя из укрытия на улицу и провожает его к входу в это здание, в окне которого он видел силуэт. Оказывается, это апартаменты Комитета госбезопасности. Тут его и стали шмонать и допрашивать. Кто такой? Откуда? С какой целью? На кого работаешь? И все такое. Одним словом, сказать честно, перебздел он не на шутку!

– Еще бы! В такую историю вляпаться! – откликнулся раскрасневшийся от выпитого Виталий.

– Главное, ни за что, ни про что! – добавил его брат Степан.

– Объясняет им, что он, мол, занимается художественной фотографией, что, мол, увидел любопытный силуэт в окне, что понятия не имел о том, что здесь обитают «органы плаща и кинжала». Изъяли у него фотопленку, хотели проявить и убедиться в том, что он говорит. Два часа мурыжили его, так и не дождавшись своего фотографа, отпустили, предварительно сняв с него все данные. От жены, конечно, он тоже получил вздрючку.

– Правильно сделала, вместо того, чтобы нежиться под теплым бочком у жинки, титьки щупать да исполнять прямые супружеские обязанности, болтается с фотиком неизвестно где!

– А у меня двоюродного братца как-то замели! – стал делиться воспоминаниями уже виновник торжества, Юрков. – Было это дело еще в старые добрые времена, при генсеке Брежневе. Братишка работал в Доме культуры художником, всякие афиши, декорации и плакаты малевал. Как говорится, от сумы и тюрьмы не зарекайся! Не думал, не гадал парниша, что его в один прекрасный день в КГБ потянут. А дело было так. После танцев кто-то из пацанов из озорства, а может, по пьяни, ножом вжик, вжик – порезал крест-накрест плакат с какими-то тезисами Леонида Ильича, который висел перед входом в заведение. Директор на следующий день вызвал художника и велел немедленно стенд реанимировать. А дело было уже в конце рабочего дня. Парень уже здорово подустал, да еще пропустил по стаканчику портвейна «три семерки» с рабочим сцены и электриком. Да и, похоже, не по одному. Он сразу же включился в работу, состряпал плакат заново. Но впопыхах ошибся. Представляете, мужики, пропустил три буквы. Всего три буквы. И получилось вместо «Председатель Президиума Верховного Совета» – «Предатель Президиума Верховного Совета». Никто ничего не заметил. Такие вещи, как правило, никто не читает. А тут случись, сторож, древний старикан, ночью бродил вокруг здания, от скуки стал читать и обнаружил крамолу. И, как истинный партиец старой закалки, тут же позвонил в «соответствующие органы». Немедленно приехали крутые ребята и под рученьки увезли моего братана на беседу. Не знаю, о чем там гутарили, но вернулся он от них довольно грустным.

– Хорошо грустным. При Лаврентии Палыче вообще бы сгинул! – вставил Конфуций, почесывая бок.

– Матвеич, расскажи что-нибудь. По свету, наверное, помыкался. Поколесил-то изрядно? – попросил Емельянов, вытряхивая из картонной коробки на койку консервы.

– Где только меня не носило, мужики. Афган, Фергана, Таджикистан, Абхазия, Карабах, Югославия, Чечня. Вот жалею, в Баку не попал, друга там потерял, Сашу Есаяна. Замечательный был парень, отличный оператор. Как говорится, от бога. Редкой души человек. Растерзала его разъяренная толпа, когда увидели у него в руках камеру.

– Опасная у вас работенка, однако, – сказал Савельев, аккуратно ножом выкладывая кусочки тушенки на хлеб. – Не позавидуешь.

– Пару раз легко ранен был. Контужен. В Чечне под бомбежку угодил, чуть обвалившейся стеной не накрыло. В Югославии хорватам чем-то не приглянулся, видно рылом не вышел. Моя курносая, слишком славянская физиономия подкачала; «сипуку» жаждали мне сотворить, еле ноги унес. Кофр с камерой так и пришлось бросить. Иначе бы не выбрался из той передряги. Вот ребятам-телевизионщикам Виктору Ногину и Геше Куринному, в отличие от меня, не повезло, так и сгинули на хорватском участке. Возможно, их приняли за сербских шпионов. Сожженную машину потом обнаружили, а их самих так и не нашли.

– Жена, наверное, постоянно пилит. Что дома не сидишь, что пропадаешь черт знает где.

– Да я и не женат. В разводе. Дважды. Да, и какая женщина выдержит такую жизнь? Сплошные ожидания и переживания. Мотаешься по свету, дома почти не бываешь. На хрена он, такой муж, нужен. Стрингер должен быть свободным как птица. Его ничто не должно держать. Если ему надо, он должен в любой момент сорваться с места и очутиться в самом эпицентре событий.

– У меня приказ, вашего брата, репортера, с передовой гнать в три шеи! – вдруг ни с того, ни сего выдал молчавший до этого, капитан Дудаков, уставившись неподвижными осоловелыми глазами на фотожурналиста.