Смуты и институты - Егор Гайдар

От редакции

После начала рыночных реформ прошло уже почти два десятилетия. Отношение к ним в обществе до сих пор неоднозначное, их итоги вызывают яростные споры. Однако не стоит забывать, что благодаря им мы избежали гражданской войны на постсоветском пространстве, подобной той, что произошла в Югославии. В нашей стране, напичканной ядерным оружием, подобная война принесла бы неизмеримо более тяжкие последствия. Это благодаря принятым в 1991—1992 годах мерам в крупных городах России не начался голод, хотя "закрома Родины" были пусты, а золотовалютные резервы сократились до стоимости одного супермаркета.

Коммунистическое руководство СССР годами раздувало пузырь вынужденных сбережений, повышая зарплату, которую нечем было отоварить. Сбережения копились на сберкнижках лишь потому, что в условиях дефицита на советские деньги невозможно было купить ничего стоящего. Но эти сбережения создавали у людей иллюзию богатства, того, что у них есть запас на черный день. Либерализация цен, переход к рынку показали истинную цену этим сбережениям, но и оставили в сердцах людей незаживающую рану. Нам пора понять: иного пути не было. Только рыночные цены и обуздание инфляции могли побудить колхозы продавать продукты городам.

Благодаря проведенным в 1992 году реформам удалось без крови отказаться от системы директивного планирования и ценообразования.

Были заложены основы конкурентного рынка, который открыл дорогу модернизации страны, её превращение из сырьевого придатка развитых стран в высокоразвитую в техническом отношении державу.

Не все тогда знали, что за это придется платить закрытием неконкурентных производств, заводов ВПК, что сбережения сгорят в огне высокой инфляции. Натерпевшись невзгод в начале 1990-х годов, мы вслед за политиками бездумно зовем эти годы "лихими", не отдавая себе отчет, что они и стали фундаментом нашего относительного благополучия накануне мирового кризиса. Мы доверчиво слушаем басни некоторых "экспертов" и политиков, внушающих нам, что реформы могли быть мягче, сердобольнее. И не утруждаем себя сравнением достижений России с результатами реформ у наших бывших соседей по социалистическому лагерю.

И все же теплится надежда, что молодое поколение россиян, его наиболее пытливая часть приложит усилия, чтобы разобраться в истинных причинах событий нашей новейшей истории. Движимые этой надеждой, мы предлагаем читателям новую работу Е.Гайдара "Смуты и институты".

В сборник включена и другая его работа — "Государство и эволюция", которая была издана 15 лет назад, но и сегодня не потеряла своей актуальности. Она — плод раздумий автора о различии интересов бюрократии и широких слоев народа, ярко проявившихся в ходе горбачевской перестройки и последующих рыночных реформ, о соотношении в России власти и собственности. Новые поколения стоят перед тем же историческим выбором: какой мы хотим видеть Россию? Страной, где защищены достоинство граждан, их права и собственность, где укоренилось верховенство закона? Где реален общественный контроль над бюрократией, где решения, принимаемые органами власти, прозрачны и законны? Где можно без страха реквизиций и "наездов" вкладывать свои сбережения в банки, в собственность, в бизнес? Где парламент и телевидение — это место для политических дискуссий и поиска компромиссов?

Или нас устраивает всесилие бюрократии, зависимость суда от исполнительной власти, необязательность российских законов? Мы действительно готовы смириться с отсутствием на телевидении независимой журналистики и оглуплением подрастающих поколений?

Нам надо отказаться от обожествления государства, осознать его природу и ограниченность возможностей. Не верить лживым утверждениям о способности государства решить за нас все наши проблемы. Помнить о неэффективности государственной экономики в сравнении с частной, взрастить в России институты демократии и гражданского общества, которые только и могут заставить бюрократию работать на благо народа.

У России есть шанс не скатиться в число слаборазвитых стран, занять достойное место среди развитых демократий. Но для этого и в элите, и в обществе должно вызреть понимание гибельности для страны кланового капитализма. Работа Е. Гайдара "Государство и эволюция" поможет нам в этом.

Настоящий сборник размещен в Интернете по адресу: www.iet.ru . Там же можно ознакомиться с другими работами автора.

Смуты и институты

Введение

Нет дела, коего устройство было бы труднее, опаснее, а успех сомнительнее, нежели замена старых порядков новыми. Кто бы ни выступал с подобным начинанием, его ожидает враждебность тех, кому выгодны старые порядки, и холодность тех, кому выгодны новые.

Современная экономическая теория основывается на представлении, что экономическую жизнь страны определяют её институты — правила, устанавливающие отношения между людьми, государством, организациями. Мысль, что привычные установления важны для экономического роста, трудно назвать новой. В этом суть классической работы А. Смита "Исследование о причинах и природе богатства народов".

При таком интеллектуальном наследии непросто понять, почему еще полвека назад внимание исследователей к роли институтов в экономическом развитии было скромным. В те годы такие факторы экономического роста, как уровень национальных сбережений и инвестиций, обсуждались куда чаще и считались более важными, чем господствующие в обществе обычаи, традиции, установления. Причина этого в том, что поколения ученых воспринимали институты, сложившиеся в Западной Европе, как естественные и единственно возможные. Потребовались потрясения первой половины ХХ века, социалистические эксперименты, две мировые войны, чтобы экономическое сообщество осознало то, что хорошо понимал А.Смит: экономический рост определяется качеством и состоянием национальных институтов.

Институты отражают привычные нормы поведения. Стабильность в обществе, государстве — залог их эффективности. В то же время развитие общества, перемены в его жизни требуют изменения этих институтов. Проблемам, связанным с ломкой сложившихся норм поведения, посвящены работы Д.Норта[1]. Сочетание стабильности и гибкости, риски, связанные с делегитимацией традиций, — ключевые вопросы при анализе взаимосвязи институтов и экономического роста. Впрочем, бросается в глаза почти полное отсутствие у последователей институциональной школы серьезных работ, посвященных не эволюции институтов, а их краху в период смут и революций[2].

В марксистской литературе тема устойчивости новых порядков, не имеющих за собой традиций, обсуждалась редко. Там понятие "революция" представляло собой конструкцию, связывающую развитие производительных сил и производственных отношений. Ни К.Маркс, ни его последователи не анализировали проблемы, возникающие, когда за крахом старых институтов еще не последовало формирование новых.

Революциям посвящено немало интересных работ. Но дело в том, что сам термин "революция" изменчив во времени и пространстве, его по-разному воспринимают во Франции, России, Англии, США, Германии, странах Восточной Европы[3].

Многие современные государства возникли в результате революций. После английской "славной революции" это слово приобрело позитивный оттенок. На самом деле, в годы английской революции XVII века романтики в беспорядке и безвластии, нередко сопровождавшихся большой кровью, было мало. Революция — это трагедия, приговор старой элите, оказавшейся неспособной провести эволюционные реформы, урегулировать социальные конфликты[4].

Под революцией обычно понимают потрясения, снимающие препятствия на пути развития общества. Но революция — это часть более широкого круга явлений, связанных с тем, что старой власти уже нет, а новой еще нет[5]. Не случайно в русском языке слово «революция» перекликается со словом «смута», периодом хаоса и беспорядка.

Важнейший атрибут государства — монополия на применение насилия. Она никогда не бывает полной. Однако в упорядоченных обществах роль негосударственного насилия маргинальна.

Для большинства граждан государство — не всегда эффективный, но привычный защитник. Всплеск насилия, который государство не способно контролировать, — определяющая черта революций и смут. Вот картина революционной жизни 1917—1918 годов: "Охрана личности исчезла вовсе.[...] Грабежи сделались бытовым явлением... Личной неприкосновенности в смысле права граждан и ограничения для власти нет и следа. Жандармские обыски и охранные аресты былого времени — верх правомерных действий, сравнительно с обысками, проводимыми по ордерам советской власти"[6].