Ячея. стихи - Юрий Зафесов

Ячея

стихи

Юрий Зафесов

© Юрий Зафесов, 2016

© Михаил Кабан-Петров, иллюстрации, 2016

ISBN 978-5-4474-4200-2

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Октябрь

Вчера мне думалось светлей!О, небо, хищных туч вокзал,греми, раскалывайся, лейи в землю молнии вонзай!Сквозь думу падшего листа,сквозь профиль – рваный и резной.

Какая злая наготаперед грядущей белизной!

(1979)

«Рано светает…»

Рано светает.Поздно темнеет.Время сметаетвсех, кто не смеет.

Гулкие ночи.Серые стены.Жизнь позвоночныхстранных растений.

После паренья —будничность ада.И озаренье —после разлада.

Чур! До свиданья!Разум коснеет.Поздно светает.Рано темнеет.

«Нет тебя! Что, не верится?»

Нет тебя! Что, не верится?Грезят ресницы инеем.Просто вот взяли ветреностьи наделили именем.Просто вот взяли облакои населили ливнями.Ливни пришлись на олухас отчеством, но без имени.С отчеством, будто с посохом,он поспешил за облакомчертополохом, всполохом…если б не встреча с обухом.Обух молвы для олухапестует грех отпущенный.

Ветреность… чувство облака…рваное и гнетущее.

«Ночами…»

Ночамитрудно засыпаю,и на подушкемне неуютнокак сипаюна жерле пушки.Раздумийзнобкая минутав зиянье тает.И даль запахнута,и утро не наступает.

Я, изнемогшийчуткой ночью,бреду по полдню.Где сон со сне,где мир воочью,уже не помню.

Мир перепутийи развилокв сентябрьскойдрожиИ тот, кто студитмне затылок,роняет вожжи.

«Смешно зимой не видеть снега…»

Т.Б.

Смешно зимой не видеть снега.Вернее, грустно – не смешно.И вот скрипит, скрипит телега,везя промерзшее окно —ослепший дом в пустое поле,в бесснежье спекшейся зимы,в раздумья, что родятся после,как в клочья рваные дымы.

Скрипит, скрипит по лютой стуже,устав от частых проводин.Ты говорила; «Будет хуже,Когда останешься один»…

Когда заря из мглы восстанетс недомоганием, с трудом.Ведь не телега – просто ставеньиз этих мест увозит дом.

«В кромешной темени светла…»

Тане

В кромешной темени светла,во сне потягиваясь сладко,ты прошептала-обожгла:«Я – оловянная солдатка…»Очнись, опомнись и найдидля жизни мирные пароли!Пусть оловянные дождилудят изношенные кровли.Пусть проводившая менякалитка стонет тихо-тихои посреди большого днярыдает старая пластинка,свою сжигая колею…Любовью,ревностью ли мучась,благословляю я твоюнепредсказуемую участь.

«Сырой земли…»

Сырой земливетвиста память,черемух мутная зима.И постепенно проступаютна синем черные дома.Природы памятьв третьем ком-то,кому не помнить сужденокипящий свет,оконный контури два дыхания – в одно.

«Не рыдай, береза, от картечи!»

Не рыдай, береза, от картечи!Восстаю из боли и тоски.Облака, оплывшие как свечи,пламенеют в зеркале реки.

В ней лодчонка, слушая теченье,тарахтит у реденьких ракит.А за плесом чистое свеченьенелюдимке тело золотит.

Кто она? Зачем сюда приходит,на песок ступает босиком?..С ней вчера прощался пароходикмолодым надсаженным баском.

А сегодня на заре вечерней,всё что было близко – далеко.Золотое видится на черни.Мне до боли сладко и легко.

И звучит, протаивает песня,что ночами брезжила во мнесловно жар наследственного перстняв ледяной фамильной глубине.

Так стихает долгое ненастье.И тогда уже, как благодать,помогает жить чужое счастье.Ну а горе – учит сострадать.

…

В. К.

Голубоглазый подполковник!

Нам не уйти в объятье снов, когда хмельной даурский конюх выводит звездных скакунов. Их мирозданье встретит громом, расклочит шпорами бока. Под галактическим паромом очнется Млечная Река. И осененный высшей правдой на степь обрушится поток… в степи за каменной оградой живет военный городок.

Присяду я на подоконник, помыслю о добре и зле. Голубоглазый подполковник, тревога бражит на земле. В твоих ладонях вечность дремлет. Ты – ратник, пахарь. пилигрим. И мы про русские деревни всю ночь с тобою говорим. И пьем вино за наше братство, за все, что прожито всерьез. За рубежи! За гул пространства! За путь России в гуще звезд!..

Два смысла

Вячеславу Вьюнову

Смутен взгляд сквозь затемненность стекол в дорогом изяществе оправ. На глазу небес – ресницей – сокол, слепоту куриную поправ. Брат мой сокол, где сестра зегзица?.. В облака, блукая, забредем. Заморгает небо, разразится обложным стенающим дождем. Высверк молний – восклицанье блица, жизнь впотьмах, вслепую, впопыхах. И живут, не повстречавшись, лица, те что под очками и в очках.

Взгляд в очках подробен, как расплата за глаза припухлые подруг. Без очков – в себе подслеповато ты живешь, как замыкаешь круг. А пообочь суета сорочья, оторочья жизни суета, лес прозрачен, дымчат в узорочье, суть густа – ну, словом, лепота! Два лица, два смысла зазеркалья рассеяньем света в каберне. Забайкалье, то бишь Забокалье: Чехов в кресле, Берия – в пенсне.

Вербное воскресенье

В час, когда по заре луженойстанет прошлое парусить,постучатся чужие женыо душе моей расспросить.«У похмелья больные крылья,мы б хотели тебе помочь…»

Хватит!Свиньи мой двор изрыли.Бога нет!Уходите прочь!Не гневите!..Но свет нездешнийветер вербами шевелит.И округа живет надеждой.Отчего же душа болит?

Отчего шелестит над кручейзмий зеленый – воздушный змей?Память,совесть мою не мучай!Нет покою душе моей!

Жаждет,ищет она спасеньятам где зиждется Русский Крест.Морок вербного воскресенья.Бог не выдаст – свинья не съест.

Дом в Сибири

Свет печи. Чуть колеблемый свет.Отогреем друг другу ладони.В этом сиром, заброшенном доменет покою от прожитых лет.

Здесь зазря отгорает заря.Паутина в углах шевелится.И восходят забытые лица.И кружится перо глухаря.

Сквозь надсаженный хохот пурги,крепость бревен и одурь морозаснова слышится плач паровоза.А за дверью – чужие шаги.

Долгий сон на краю немоты.Стол накрыт – для продрогших в дороге…Мы наутро проснемся в тревоге —хлеб не тронут, но стопки пусты.

Этой жажды нельзя утолить,как нельзя в этой местности дикой —той, где свет разбавляют брусникой,от себя их приход утаить.

Зов из тьмы очевиден вполне.как февральский взыскующий норов.– Спи, родная, но даже во снене пугайся ночных разговоров.

Маятник любви

Дине

Прожитая вечность ничего не значит! В мире бесприютно, на душе темно. «Не печалься, доча, это водка плачет, в этой мятой шкуре нет меня давно». Я уехал в гости и вернусь не скоро (мне отвратен шорох вкрадчивых шагов). В том краю далеком назревала ссора, я её утишу, разведу врагов. Я пронижу вечность, мне поможет случай, как письмо в конверте скомкаю лицо. Времени земного матерьял текучий разомну на пальцах, разомкну кольцо.

Отыщу в заборе старую прореху. «Не взрывайся, сердце, в полночь запершись!» Пусть надсада-память трижды входит в реку, дважды не смывая прожитую жизнь. Пусть как спутник бродит в зоревых урёмах, пусть тропа петляет меж добром и злом. Свезшихся с орбиты, жаром изнуренных увлеку сквозь годы в золотой пролом. Чтобы у порожка ягода-морошка, запахи и звуки незакатных дней. Чтобы шла на небо млечная дорожка, чтоб родные люди не брели по ней.

Прожитая вечность ничего не значит, в мире бесприютно, на душе темно. «Не тревожься, доча, это водка плачет. Соберись в дорогу, затвори окно.» Позабудь о боли ощущений острых, не расходуй душу в гневе и злобе. В том краю далеком бродит светлый отрок. Ты ему расскажешь о его судьбе. Скажешь: «Твои мысли потрепало ветром, напитаться грустью мы от них смогли…»

И качнется снова между тьмой и светом, меж родимых судеб маятник любви.

Напутствие

Кристине

Стар городишко. Прах погребенных бродит в крови монастырской стены. Жил в городишке Тишка-ребенок, он прозревал и разгадывал сны.