Кольцевой разлом - Андрей Добрынин

По краям белесого, словно выцветшего от жары неба громоздились клочковатые неопрятные облака, никак не желавшие разразиться дождем.

  Капитан Ищенко, одуревший от безделья, вяло брел по Трубниковскому переулку от Поварской к Новому Арбату и ощущал, как волны зноя, исходящие от раскаленных камней, окатывают все его тело при малейшем колебании воздуха. После вчерашней попойки капитан не усидел дома - на душе было пусто, одиночество казалось нестерпимым, но в то же время капитан не хотел звонить никому из своих знакомых, потому что чувствовал себя никчемным и никому не нужным. К наличию свободного времени Ищенко не привык, потому что никогда прежде не имел его в таком количестве. Сидя перед телевизором или валяясь с книжкой на диване, капитан никак не мог забыть о том, что в это самое время где-то за стенами его жилья происходят события, требующие его срочного вмешательства. Если бы его спросили, какие конкретно события так его беспокоят, он не смог бы ответить - просто его собственный пульс бился в унисон с пульсом колоссального города.

   Собственно говоря, капитан Ищенко являлся уже отставным капитаном. По утверждению его начальства, он не справлялся с работой оперуполномоченного уголовного розыска. Основанием для такого вывода послужило рассмотрение нераскрытых дел, состоявших в ведении капитана - этих дел оказалось якобы недопустимо много. Предлог был явно надуманным, Ищенко ни на секунду не принимал его всерьез, потому что на любом оперативнике постоянно висит множество нераскрытых дел, причем их количество тем больше, чем больше данный оперативник загружен работой. На таких основаниях любого коллегу Ищенко можно было хоть завтра выкинуть на улицу. К тому же личный показатель раскрываемости у капитана постоянно находился на рекордном уровне, и тем не менее это никого не смутило, когда принималось решение об увольнении: учитывалось не количество раскрытых дел, а количество "висяков". Дополнительным аргументом за то, чтобы выпереть капитана со службы, стали поступавшие на него многочисленные жалобы. По количеству жалоб Ищенко также являлся рекордсменом, однако это указывало не столько на его пренебрежение к закону, сколько на служебное рвение. Добывая улики, опер всегда балансирует на грани беззакония, а частенько и преступает ее. Оправдать его может только результат, а с результатами у капитана Ищенко, если смотреть непредвзято, все было в порядке. Ему никогда не удалось бы добиться подобных показателей, если бы он, как многие другие, обставлял каждый свой шаг ордерами и письменными распоряжениями начальства. Впрочем, когда начались служебные неприятности, никакие показатели капитану не помогли.

   Неприятности, как то часто случается с операми, также явились плодом избыточного служебного рвения. При расследовании одного убийства в поле зрения Ищенко попал сынок крупного предпринимателя, имевшего сильные связи в Думе, в администрации президента, а стало быть, и в руководстве МВД. Капитану намекнули на то, что следует сделать вид, будто он не заметил связи многообещающего молодого человека с бандой, совершившей несколько убийств. Однако намек только раззадорил капитана: Ищенко понял, что находится на верном пути, и в азарте предпринял целый ряд противоправных действий, заключавшихся большей частью в незаконном вторжении в жилища граждан и осмотре этих жилищ на предмет обнаружения вещественных доказательств причастности граждан к совершенным преступлениям. Таким суконным языком проступки капитана описывались в служебных документах. Дело же заключалось в том, что Ищенко с напарником под любым надуманным предлогом заявлялись в квартиру к подозреваемому, и пока напарник изводил хозяина разными вопросами, не имевшими никакого отношения к расследованию, но звучавшими очень многозначительно и даже зловеще, сам капитан исчезал из помещения, где   шла беседа, и прежде чем хозяин успевал его хватиться, осматривал всю квартиру. Застав капитана за этим занятием, владелец жилища, как правило, устраивал скандал, но капитан только издевательски ухмылялся - доказать факт противозаконных действий было невозможно, зато в иных квартирах ему случалось найти похищенные вещи, поддельные документы, оружие. Капитан порой диву давался тому, насколько небрежно все это хранится. Обнаружив нужную вещь, оперативники тут же звали понятых и составляли акт под злобное шипение хозяина квартиры. "Победителей не судят" - таков основополагающий принцип работы сыщика. Зная об этом, капитан не придавал значения поступавшим на него жалобам: жалобы поступают на каждого оперативника, и их тем больше, чем лучше тот работает. Если сыщику не удается ничего доказать, то его клиентам, как правило, и в голову не приходит жаловаться. Однако в том деле, в котором фигурировал отпрыск высокопоставленной особы, доказательств как раз хватало. Венцом всему стала находка нескольких пистолетов, переделанных из спортивных и газовых в боевые, в гараже, принадлежавшем сыну предпринимателя. Ищенко разузнал в ГАИ номера и марку машины, на которой ездил способный юноша, после чего с напарником подстерег юнца у гаража. Оба опера были в милицейской форме, в белых портупеях, а Ищенко грозно поигрывал полосатым жезлом. Даже сейчас, находясь в состоянии глубокой депрессии, Ищенко ухмылялся, вспоминая тот визит. Сопляк страшно возмутился, когда псевдогаишники сообщили ему, что его "мерседес", по словам очевидцев некоего вымышленного дорожно-транспортного происшествия, задавил человека. "Да меня там и близко не было! Вы чего мне шьете?!"- вопил в праведном гневе юный владелец "мерседеса". "А вот свидетели показывают..."- повторяли милиционеры и принимались в очередной раз тупо перечислять фамилии свидетелей. "Они еще показывают, что при столкновении у вашего автомобиля оказалась разбита правая передняя фара,- добавил Ищенко. - Где находится   автомобиль?" Юнец разразился нервным смехом. "Уй, бля, ну, вы, менты, даете,- между приступами смеха выдавил он. - В гараже он находится. Сейчас открою, посмотрите на вашу разбитую фару". Когда двери гаража со скрежетом распахнулись, глазам вошедших и впрямь предстали целехонькие фары "мерседеса". Сын предпринимателя торжествующе посмотрел на милиционеров. Напарник Ищенко нагнулся к правой передней фаре и принялся рассматривать ее с озадаченным видом, в то время как капитан что-то неразборчиво пробормотал и вдруг с непостижимой ловкостью нырнул под днище машины в смотровую яму. "Э, ты куда?!"- заорал, почуяв неладное, хозяин гаража, но было уже поздно. В яме что-то загремело, и затем донесся радостный возглас Ищенко:"Есть!" - это капитан обнаружил станок для расточки пистолетных стволов и ящик с готовыми пистолетами. Юнец дернулся было к дверям, однако напарник Ищенко заломил ему руку за спину и заставил уткнуться носом в холодный капот "мерседеса". "Без ордера обыскиваете, будете отвечать",- заныл способный юноша. "Ответим",- весело произнес Ищенко, ужом вылезая из ямы наверх в узкую щель под днищем машины. Его напарник отправился за понятыми. Когда капитан остался наедине с владельцем гаража, тот заискивающе произнес:"Слышь, командир, а может, договоримся? То, что в яме, - оно не мое, это меня сохранить попросили..." "Да?"- спросил Ищенко с явным интересом. Превратно истолковав его интонацию, юнец тут же осмелел, и в его голосе тут же вновь появились привычные начальственные нотки:"В общем, договоримся так: ты ничего не нашел, а мы тебе башляем..." Юнец задумался. Ему уже приходилось иметь дело с продажными ментами, и в его глазах они стоили не слишком дорого. С другой стороны, что-то в неказистом облике этого опера настораживало и заставляло не скупиться. В конце концов юнец назвал сумму, примерно равнявшуюся зарплате Ищенко за три года. "Понято,- кивнул капитан. - Ключи". "Чего?- озадаченно   переспросил молодой человек. "Ключи давай, говорю,- равнодушно пояснил капитан. - Надо же твою тачку с места сдвинуть, чтобы понятые смогли яму осмотреть". Юнец понял, и его глаза налились злобой. "Отсоси, мент поганый,- прохрипел он с угрозой. - Попробуй возьми!" Ищенко сокрушенно вздохнул и пробормотал:"Будем что-то решать". В следующую секунду молодой человек, приготовившийся сопротивляться беззаконию, вновь уперся носом в ледяную поверхность капота, сам не понимая, как это произошло, а рука капитана между тем по-хозяйски шарила в его карманах. Звякнули ключи, извлеченные на свет Божий, капитан с презрением отшвырнул юнца в угол гаража и открыл дверцу "мерседеса". В это время в дверном проеме появились фигуры напарника Ищенко и двух понятых.

   Приятные воспоминания заставляли отставного капитана ухмыляться, пока он без всякой определенной цели плелся по раскаленному Трубниковскому переулку к Новому Арбату. "Еще только май, а уже такая жарища",- вяло думал он, утирая пот со лба. О том, что было после того визита в гараж, вспоминать не хотелось, но тем не менее память упорно возвращала его к воспоминаниям о последовавших событиях, которые он сам в разговорах с приятелями, не принадлежавшими к уголовно-милицейскому миру, расплывчато называл "неприятностями по службе". Рассказывать о "неприятностях" более подробно Ищенко не желал, ибо эти "неприятности" довели его до потери работы, без которой отставной капитан затосковал так, что хоть в петлю полезай. Без ежедневного соприкосновения со смертью, без постоянного ощущения тайны, требующей немедленного раскрытия, вне атмосферы погони жизнь казалась капитану удручающе пресной, и он не понимал, как подавляющее большинство людей преспокойно живет совершенно иной жизнью. Не понимал он также и тех своих коллег, которые шли на всякого рода компромиссы или просто откровенно продавались - такие люди, по мнению капитана, ломали себе всю жизнь,   лишаясь великого счастья быть "правильным ментом" и наполнять каждый день азартом борьбы. Среди воспоминаний о тех унижениях, которые ему пришлось вытерпеть перед уходом со службы, и о предательстве тех, с кем он работал бок о бок и даже рисковал жизнью, имелось все-таки светлое пятно: когда начальник отдела вызвал Ищенко на беседу и впрямую заявил ему о том, что нашла коса на камень и улики против сына большого человека придется похерить, Ищенко возразил: