Ответы Акунина после "Весь мир - театр" (зимняя серия 2009-2010) - Борис Акунин

1. ПРЕТЕНЗИИ

Дорогой АВТОР романа «Весь мир театр», я хочу воззвать к голосу вашего разума! Вы сами регулярно утверждаете, что являетесь творцом развлекательной литературы, не претендующим на высокие награды и признание критиков. Мол, гонорары или литературный Олимп — что-то одно. Так давайте относиться к проекту ЭПФ профессионально — без эзотерических отсылов к «собственной жизни персонажа». Вот я, к примеру, из той массы, которая тратит денюжку за удовольствие поваляться на диване с вашим творением в руках, бывает выпиваю, матом ругаюсь, лысина преждевременная наметилась — не Эраст Петрович одним словом. Но мне ваши книги реально помогают жить и становиться лучше. И в голове у меня тот же вопрос, что и у ваших издателей — а зачем закрывать проект, приносящий пользу и удовольствие людям и доход автору? Как-то не по-развлекательно-литературному! Мне много не надо — один-два детективчика в год с любимым ЭПФ, где он молод, бегает, стреляет, любит роковых женщин, применяет ниндзюцу и кендо и т. д. Я уверен, массы меня поддерживают! Вы безусловно ценцей, но не грех прислушаться к аудитории и пойти у нее на поводу)

Удовлетворены ли Вы уровнем детективного аспекта романа (ВМТ) — с учетом того обстоятельства, что многие читатели так и держали под подозрением настоящего преступника, чем теперь отчасти недовольны («мало интриги!»)?

Мне, в общем, было понятно, что большинству читателей этот роман не понравится. И самому мне он тоже не особенно понравился. Но тут вот какая штука. Я с самого начала строил и продолжаю строить эту конструкцию не как набор отдельных произведений, а как некий архитектурный ансамбль. Если угодно, город, состоящий из домов разного назначения, разных стилей, разной этажности. По моему Генплану именно теперь, в этом месте серии, должен был появиться такой роман, и он появился — пускай без восточного соуса, с которым, вероятно, съесть его было бы приятней.

Я хочу, чтобы фандоринский цикл — и шире, весь акунинский проект — воспринимался как некое единое литературное пространство, в котором можно жить. А жизнь, господа, состоит не из одного рахат-лукума. В каких-то ее закоулках находиться комфортно, в других — не очень, где-то смешно, где-то страшно и т. п. Мне тоже в этом моем городе не все улицы и дома по душе. Но тут уже претензия иного рода: я не люблю некоторые свои книжки не за то, что функционально это «фабрика-прачечная» или «аптека» (учреждения, без которых никакой город нормально жить не может), а за то, что в качестве «фабрики-прачечной» книжка не здорово получилась. Вот и «Весьмиртеатр» у меня попадает в нелюбимые книжки — не потому что Эраст Петрович там идиот и детективная история для г-на Зырянина оказалась «на одну трубку» (это как раз нормально), а потому что простая детективная история про поглупевшего от любви Фандорина вышла не такой красивой, как мне мечталось. Увы.

2. ЗА КУЛИСАМИ

Вы как-то сказали, что изначально повесть «Перед концом света» была больше, но Вы сочли ее слишком перегруженной размышлениями и философствованиями, и вырезали текст страницами. При этом вся акунистическая общественность в один голос стонет: «А счастье могло быть дольше» «Если бы только повесть была побольше» и пр. Скажите, возможно ли «расширенное» переиздание «Перед концом света», в её изначальном, неурезанном виде? Может быть в виде эксклюзивного интернет-издания? Очень хочется увидеть эту жемчужину во всей красе!

Никакая это не жемчужина. Я б ее и еще урезал. Чем старше становлюсь, тем больше тянет к минимализму.

Эволюция писателя Акунина продолжается более десяти лет. Изменились ли ваши представления о том, что такое хороший детектив? Вы не задумывались, какими получились бы «Азазель» или, например, «Смерть Ахиллеса», если бы вы сели за них сегодня? Не испытываете вспышек внезапного страха, что утратили нить, связующую вас с читателями, перестали понимать вкусы масс?

Да-да, Вы абсолютно правы. У меня ощущение, что я постепенно расхожусь во вкусах и интересах с основной массой моих читателей. Я никогда под них не подстраивался — просто мне повезло, что на каком-то отрезке времени мои личные вкусы совпали со вкусами большого количества людей. Но потом я двигался в одном направлении, а условный «средний читатель» в другом. Это, собственно, началось уже довольно давно, еще с «Алмазной колесницы». Мне там, например, нравится первая часть, а всем читателям — вторая. Читателям нравится «Перед концом света», а мне — «Чаепитие в Бристоле». Инфантильный роман «Сокол и ласточка» побил рекорды продаж, а мне куда интереснее «Квест». И не шибко популярная «Смерть на Брудершафт» мне тоже нравится. Но колебаний у меня никаких нет. Я буду делать то, что интересно мне, даже если хорошо знаю предпочтения аудитории и легко мог бы им потрафлять и дальше. Ведь главное, чтоб человеку не было скучно от самого себя, верно?

Дорогой Григорий Шалвович, спасибо Вам за книгу «Весь мир театр»! В моем личном рейтинге Фандоринской серии она занимает теперь второе место (после «Коронации»). А насколько вы сами довольны этой книгой?

Уже ответил. Но этот роман написан мною для читателей, похожих на Вас, Айна. По Вашим предпочтениям я примерно представляю себе Ваш тип. Он мне очень нравится, хоть совсем не похож на мой.

Известно, что в Вас чудесным образом уживаются ученый-филолог Чхартишвили и беллетрист Акунин. Мешают или помогают они друг другу работать? Как сочетаются эти две ипостаси?

Ученым я никогда не был, я ведь даже аспирантуры не кончал. Но во мне безусловно есть некая изначальная метисность — в характере и умоустройстве. Я всегда ощущал в себе две силы, тянущие меня в противоположных направлениях: в сторону Хаоса и в сторону Ордера. Очень важная штука — на не слишком поздней стадии жизни понять про себя, как ты устроен, и попытаться найти своим внутренним параметрам правильное соответствие во внешней деятельности. Поэтому Чх-ли и Акунин оба для меня органичны и позарез нужны.

К моменту начала трудов над романом театральный мир был изучен уже основательно? Все таки не чуждый вам вид искусства. Или пришлось с головой уходить в тему? Кто-нибудь консультировал? Что вызвало особенные трудности? Вы сами какой театр из московских предпочитаете?

Я изучил эту поляну по той же методе, по которой прежде — быт северных раскольников, историю корсаров или мир «крадущихся». Сначала прочитал всё, что можно было прочитать. Потом поговорил с театральными людьми — что важно, с людьми, не только его знающими, но и умеющими формулировать, что вообще-то у них там редкость. Полазил, конечно, по старым театральным зданиям сверху донизу… А любимый мой театр — РАМТ. Кто не видел «Берег Утопии» — всем смотреть.

Если бы вместо «Весь мир театр» был написан «узбекский роман», как планировалось вначале, что сыграло бы в нем роль фандоринской пьесы? Или бы ее вообще не было? Насколько «параллельна» история, произошедшая с Фандориным в «ВМТ», тому, что должно было случиться с ним в ненаписанном романе о проведении расследования в Бухарском ханстве?

История совпадает только функционально — Эраст Петрович все равно был бы идиот, который из-за беса в ребро втрескался в актерку. Но многое из придуманного осталось за бортом. Поэтому я, наверное, все-таки сделаю роман про Близкий Восток и про кино. Если в ближайшие пару лет ситуация с Узбекистаном не исправится, попробую перенести действие в Баку, хотя там, конечно, тональность и история выйдут совсем другие.

Отличались ли трудности, которые вы испытывали при написании «Весь мир театр» от проблем, возникавших в ходе творения «Азазеля»? Я имею в виду не фактуру к роману, а исключительно литературно-профессиональную составляющую. Быть может в первой книге было с избытком эмоций и сюжетных ходов, но не всегда находились нужные слова? Или сейчас слишком много времени приходится уделять уже существующей биографии героя?

«Азазеля» я писал совсем в другой жизни. Урывками, с азартом. Это было как в чужой сад за яблоками слазить. С тех пор всё переменилось. Главная моя проблема — пропало ощущение самоволки. Как я ни исхитряюсь относиться к писательству не как к работе, после стольких лет всё равно накопилась куча профессиональных и технических приемов, которые, с одной стороны, помогают, а с другой — связывают по рукам и ногам.

Совершали ли вы, как автор, ошибки, которые не допускаете сегодня?

Да, конечно. В первых трех романах очень много дилетантского. Зато теперь всё такое профессиональное, что иногда пальцы сами лупят по клавиатуре… Потом, правда, я такие пассажи стараюсь выкинуть.