Пушистый страж и кормилец - Владимир Васильевич Коркош

Пушистый страж и кормилец

Из воспоминаний военного детства

Владимир Коркош

Во время Великой Отечественной войны наша семья оказалась в оккупации с октября 1941 года в греческом поселке Мангуш, в 20 километрах от Мариуполя, а затем в 1942 и 1943 годах - в Мариуполе. Моя мать-гречанка, из тех греков которых императрица Екатерина II переселила из Крыма в Приазовье. В Мариуполе и в его пригородах, в том числе и в Мангуше, жили не только греки, но и русские, украинцы, евреи и немцы, колонии которых начали появляться еще со времен Петра I. Жили мы дружно и всегда помогали друг другу. Русские и украинцы –наследники Древней Руси, объединенные одним языком (древнерусским) и православной верой были единым братским народом. Греки и немцы также считали Россию своей родиной, которая дала им всевозможные привилегии при переселении. Бабушка долго мне перечисляла льготы, пожалованные им Екатериной II после высылки из Крыма. Не было никаких гонений по национальному признаку. Люди жили счастливо на новой родине.

Мама моя окончила гимназию и педагогический техникум в Мариуполе. Работала учителем младших классах. Бабушка окончила педагогическое училище еще в дореволюционное время и преподавала в школах русский и греческий язык. Да! В греческих поселках учили в те времена греческий язык. Отец в начале войны был демобилизован и отправлен на фронт.

Война началась нежданно-негаданно, но предчувствие приближающей войны, необъяснимая тревога, как вспоминала моя мать, витала в воздухе. Однако руководство страны уверяло население в силе и несокрушимости нашей армии, которая может дать отпор любым интервентам. “Броня крепка и, танки наши быстры” (Марш танкистов, 1939 год). И, как пел в то время В. Козин, “Те, кто тронут нас, силу гнева нашего народа встретят в свой последний час".

Но случилось, то что случилось. Фашистская армия, без объявления напавшая на нашу страну, захватила Приазовье, в том числе и наш Мангуш, а затем завладели и Мариуполем. Покинуть родной поселок мы не успели.

Я конечно не помню, как жилось нам в оккупации, поскольку был малым ребенком, но сохранилось в памяти, лишь то, что всегда был голодным. Мать много раз рассказывала мне о тяжелейших условиях жизни в военные годы.

-Нелегко жилось в оккупации в Мангуше – вспоминал она. Жуткий голод. Каждый день думала, чем вас накормить. Нас – это я и мой брат (три года и семь лет). Ели лебеду, ягоды, картошку.

Большую часть домашних животных немцы вычистили (куры, утки, поросята), даже собак постреляли, в том числе и нашего Трезора. Осталась только кошка Мурка. Большая, мордастая.

Некоторые выжившие собаки, предчувствуя беду, сбежали от хозяев, раскапывали сусличьи норы и жили в них, питаясь всякой мелкой живностью. Одичавшие собаки доставляли много проблем односельчанам, впрочем, как и фашистам. Поэтому, как только они тем встречались, их тут же отстреливали.

Нас спасала от голода старая картошка и суслики,-рассказывала мать. -У картошки не чистили кожуру. Только мыли ее и какие только блюда из нее готовили! Но хотелось мяса. Вам -то расти надо. Вспомнили, как во время большого голода в 30-х годах охотились на сусликов. Берём ведерко воды и идем в поле. Найдем норку в земле и заливаем водой. Суслики выскакивают –испуганные, мокрые… тут же хватаем их.

Скоро и детишки научились их ловить. Сказать, что вкусные,- нельзя. Это же большие крысы. Приторные. С запахом. Едят они не только разнообразную растительность, но и всякую мелкую живность, в том числе и полудохлую, гусениц, саранчу, червей, личинок жуков. А хвосты у них вообще несъедобные, очень жесткие. Отрубали их и отдавали нашей кошечке, которых она грызла, лишь, когда была крайне голодной. Варили из сусликов “мясной” суп с картошкой и лебедой. Мы кривились, но ели. Мать вываривала из них жир, чтобы картошку жарить. Врачи утверждают, что суслики – переносчики серьезных заболеваний, но в то тяжелое время было не на рекомендаций медиков.

Босоногие худющие мальчишки рыскали по заброшенным садам в поисках фруктовых деревьев и собирали опавшие перезрелые фрукты. Все-таки наступили уже осенние месяцы. Особой популярностью пользовалась всегда урожайная и неприхотливая сладкая алыча. Это было лакомство.

Хлеба не было. Всю пшеницу, собранную с полей немцы увезли в Германию. Если найдут ее, спрятанную где-либо, грозил концлагерь. А это смерть. Детишки подбирали на поле брошенные колоски. Зерна перетирали камнями. Из жмени муки матушка сделала как-то один пирожок с ягодами на двоих. Вот праздник у нас был!

Донимал нас не только голод, но и холод. Печки были нетопленые, топить было нечем. Чтобы согреться, мальчишки уходили в ближайшую лесную посадку и вырубали кустарники, ветки у деревьев. Для растопки рвали сухой камыш. Не было даже спичек. Но умудрялись сохранять огоньки не потушенными.

Некоторые жители смогли сберечь кур и даже коров. К ним постоянно ходили немцы и требовали “Яйка, мляко!”. Но скоро всех коров отправили в Германию.

Работающим было легче. Получали какие-то деньги, карточки. Мать отказалась работать. Была уверена, что наши придут. А как отнесется Советская власть к тем, кто работал на фашистов, она понимала. Жить хотелось и после войны. Надеялась, говорила мать, что когда отец вернется с фронта, снова будем строить социализм. А потом построим коммунизм. Верила в нашу победу и в светлое будущее. А оккупация… Страшно вспоминать. Хотя бы больше войны не было, заканчивала мать и плакала. Если бы она знала во что превратится ее родной город, всего лишь через два десятка лет после ее смерти!

Теперь расскажу о нашей кошечке Мурке проживающая с нами в те далекие военные времена.

Мышей наша Мурка давно прикончила и повадилась ходить к немецкой полевой кухне, надеясь получить выброшенные остатки еды. Но нацистские солдаты, всегда голодные, вылизывали все. После принятия пищи оставалась лишь сырая, совершенно безвкусная картофельная шелуха и пустые жестяные консервные банки с чудным для кошек запахом. Но кухонные работники закапывали их в землю. Это и есть немецкий “ордунг”, даже в чужой завоеванной стране. Так что Мурке оставалось только облизываться. Попытки кошки ловить птиц, особенно наглых чирикающих воробьев, не приводили к успеху. Они оказывались проворнее и всегда успевали улетать. Бедная кошечка похудела, отощала, но свой дом, который с детства был так мил ей, не покидала. При виде брошенных диких собак она спасалась от них на деревьях, а если рядом были дома, успевала найти там укрытие. Но раны на ее теле говорили, что не раз попадала в передряги. Чем она питалась мы не знали, лишь предполагали, что она, также, как