Братья Стругацкие - Дмитрий Володихин

Геннадий Прашкевич, Дмитрий Володихин

Братья Стругацкие

От авторов

Прошло почти три десятилетия с тех пор, как один из авторов этой книги ездил «по обмену» в исчезнувшую страну Чехословакию. Когда в Праге встретились две группы старшеклассников, выяснилось, что хозяева знают всего несколько слов по-русски. Но они хотели продемонстрировать радушие, начав беседу именно с чего-нибудь советского. С чего-то, что было прочно связано со страной, откуда приехали гости. Спутник? Кремль? Октябрь? Нет, всё не то.

Тогда один из чешских парней показал книгу, от которой минуту назад оторвался, и четко произнес:

— Стругацкие…

С нашей стороны ему ответили улыбками.

Разумеется, в той же Чехословакии, в другой ситуации, вполне могли и оттолкнуть от дверей поезда метро: «А ты, русский, езжай на танке!» Но братья Стругацкие были знаком всеобщности, их никогда не путали ни с какими официозными авторами. У себя дома, пусть нелюбимые властями, пусть придерживаемые цензурой, они пользовались поистине фантастической популярностью. Книги братьев Стругацких моментально исчезали из библиотек, по рукам ходили многочисленные фото- и ксерокопии как запрещенных, так и благополучно изданных-переизданных повестей. Любой тираж заведомо оказывался малым. На закате СССР у нас даже возник специфический бизнес: счастливые обладатели малоизвестного провинциального журнала с напечатанной там повестью Стругацких копировали эти «золотые страницы», переплетали и продавали их… Никакая «нелегальщина» не могла конкурировать с текстами звездного тандема.

Страстная любовь к братьям Стругацким, охватившая всю советскую интеллигенцию, поражала. Писатели-фантасты описывали совсем другой мир — будущий, но при этом твой, несомненно, твой, с героями, похожими на тебя, мыслящими, как ты. «…И всякое творил он волшебство, чтоб всё вокруг сияло и цвело: слезу, плевок и битое стекло преображал в звезду, в цветок, в алмаз он и в серебро…» — написал когда-то поэт Леонид Мартынов. Официальная литературная критика или молчала, или недоброжелательно бубнила о «настоящем, механически перенесенном в будущее…», о «насилии машин…», о «героях с недостатками…». Как писал Борис Натанович другому автору этой книги (19 августа 1998 года): «Что нас тогда раздражало, так это абсолютное равнодушие литкритики. После большой кампании по поводу „Туманности Андромеды“ они, видимо, решили, что связываться с фантастикой — все равно, что живую свинью палить: вони и визгу много, а толку — никакого…»

Что ж, прошли годы, всё встало на свои места.

Но каким наслаждением было когда-то наткнуться в провинциальной лавке в Сибири, в Заполярье, на Дальнем Востоке на чудом попавшую туда книжку братьев Стругацких. Что там, под переплетом? Что нового они придумали? Книжки в этих лавках часто лежали на одной полке с консервами, с сахаром, с чаем, с обычными макаронами. А значит — были так же нужны, как эти продукты.

Глава первая.

Эпоха перемен

1

В интервью разных лет Борис Натанович Стругацкий неоднократно и с удовольствием упоминает два шкафа книг, стоявших в квартире его детства. Тайны подобных шкафов всегда необычны, разброс содержимого невероятен, к тому же именно книги детства лучше всего отражают быт, обстановку, дух, взгляды, настроения — прежде всего родителей, конечно, потому что книжные шкафы, как правило, заполняются ими.

Зато дети содержимым этих шкафов активно пользуются.

«В шкафах была „библиотека интеллигента“ — от Толстого и Щедрина до Дюма и Жюля Верна, от Пушкина и Лермонтова до Уэллса и Лондона, — писал впоследствии Борис Натанович. — „Тысяча и одна ночь“, „Сага о Форсайтах“, „Трилогия“ Горького, полный Достоевский, разрозненная „Всемирная Библиотека“, „ACADEMIA“, сойкинские собрания Луи Буссенара и Луи Жаколио (тоже разрозненные). Невероятное множество писателей, ныне уже почти или совсем забытых: Анри де Ренье, Верхарн, Селин, Пьер Мак Орлан. Все это мы с АН (с братом, Аркадием Стругацким. — Д. В., Г. П.) — каждый в свое время — переворошили, и вкусы у нас образовались не одинаковые, конечно, но близкие. Оба любили Чехова, но АН предпочитал „Скучную историю“, а БН (Борис Натанович. — Д. В., Г. П.) — „Хамелеона“ и вообще Антошу Чехонте. У Достоевского ценили „Бесов“, у Хемингуэя — „Фиесту“, у Булгакова — „Театральный роман“. Но АН каждый раз, когда мы работали у мамы, с видимым удовольствием перечитывал „Порт-Артур“ Степанова, что БНу казалось странным, а БН наслаждался Фолкнером, что казалось странным АНу…»

Толстой, Щедрин, Уэллс, Лондон, Буссенар, Хемингуэй, Чехов…

Невольно задумаешься над тем, что сегодня перечитывают дети, подходя к родительским книжным полкам? Да и в каждой ли квартире нынче есть книжные полки? И стоят ли на них «Бесы» или нечаянно переизданный кем-то Луи Селин? «Бардамю, герой этой книги, — говорил о „Путешествии на край ночи“ Луи Селина М. Горький, — потерял родину, презирает людей, мать свою зовет „сукой“, любовниц — „стервами“, равнодушен к всем преступлениям и, не имея никаких данных примкнуть к революционному пролетариату, вполне созрел для приятия фашизма». И будет ли вполне ясна сегодняшним юным читателям жизнь поручика Борейко или генерал-майора Кондратенко? — ведь о Русско-японской войне 1904–1905 годов, наверное, некоторые даже не слыхали, и эпопею Степанова (любимое в свое время чтение Аркадия Натановича), как и блистательную книжку комбрига Левицкого (так его имя значилось на клеенчатом переплете) вряд ли держали в руках. А зря. В приложениях к указанной работе Левицкого давались схемы чуть ли не почасового расположения всех судов японской и русской эскадр в несчастливом для русских Цусимском сражении…

Мы начали с книжных шкафов потому, что у многих в детстве, как золотые ключики, мерцают именно книги — позже, может, и не перечитываемые, но навсегда остающиеся в подсознании, а значит, формирующие нас. Достоевский, Щедрин, Чехов, Уэллс, Фолкнер, Алексей Толстой, Иван Бунин… Список можно длить как угодно долго. «Вспомните-ка, как отец заставлял вас прочесть „Войну миров“, — прочтем мы позже в романе Стругацких „Град обреченный“, — как вы не хотели, как вы злились, как вы засовывали проклятую книжку под диван, чтобы вернуться к иллюстрированному „Барону Мюнхгаузену“… Вам было скучно от Уэллса, вам было от него тошно, вы не знали, на кой ляд он вам сдался, вы хотели без него… А потом вы прочли эту книжку двенадцать раз, выучили наизусть, рисовали к ней иллюстрации и пытались даже писать продолжение…»