Спонсор - Святослав Логинов

Святослав Логинов

Спонсор

Свято место пусто не бывает.

Почти минуту Тимолев, словно не узнавая, вглядывался в лицо посетителя. Потом произнёс:

– Здравствуйте, господин министр.

– Здравствуй, Сергей, – откликнулся министр и уселся на стул, на котором недавно маялся сдающий коллоквиум студент.

– Чем могу быть полезен? – дипломатично поинтересовался Тимолев.

– Инна заболела. Полезла куда не надо, и вот… лейкемия.

На этот раз действительно пришлось сделать усилие, чтобы понять, кто такая Инна. Лишь потом дошло – да это же его дочь! Первый ребёнок на курсе, они ещё отмечали её рождение всем общежитием. Щекастая девчонка, безвольно висящая в кенгурушке на груди у счастливого отца – такой она и запомнилась. А ведь сейчас ей сколько?.. двадцать пять… нет, двадцать семь! Чужие дети быстро растут. И порой лезут куда не следует…

– Я поспрашиваю кой-кого, – начал Тимолев, – думаю удастся организовать консультацию… – Тимолев осёкся, сообразив, вдруг, что у бывшего однокурсника связи должны быть куда покруче, чем у него самого. И следом волной ожгла догадка: неужели знает?

– Была она на консультациях, – устало сказал министр. – Все светила её освечивали, и наши, и зарубежные. Пересадку костного мозга делать надо.

– Так делайте. Операция давным-давно отработана, риск минимальнейший.

– Как делать? Вот, смотри… – министр протянул совершенно ординарнейшую с виду историю болезни.

Тимолев пролистал, вглядываясь в малоразборчивую врачебную письменность. Присвистнул.

– Н-нда… С такой группой крови и набором алергических реакций о пересадке лучше и не думать. Предусмотрительные западные миллионеры в таких случаях заранее создавали банки собственной крови… ну, и прочего, что можно запасти.

– А я вот, оказался непредусмотрительным, – министр потёр переносицу, – да и миллионов у меня не нажито.

«Говори, как же… – по инерции подумал Тимолев, затем вновь все мысли заполнила одна: – Знает?.. или просто пришёл в безумной надежде, потому что больше некуда?»

Смертельно хотелось напомнить давний разговор, сказать: «Ну, я же тебя предупреждал!» – но этого было нельзя, просто потому, что сейчас перед ним не министр, а отчаявшийся отец, и умирает та самая крутощёкая Инка – дитя биолого-почвенного факультета. И ещё о том, пятилетней давности разговоре нельзя напоминать, потому что это может поставить под удар не только самого Тимолева, но и всех сотрудников подпольной, в обход законам созданной лаборатории, а в первую очередь – спонсора, который вопреки законодательному запрету продолжает финансировать его исследования.

– Тут неясно даже с какого конца подступаться, – сказал Тимолев просто, чтобы что-нибудь сказать и ненужными словами рассеять наползающую из углов могильную тишину.

– Сергей, – произнёс министр, – глядя себе в колени, – помнишь наш разговор, тот, пять лет назад, когда ты ко мне на приём прорвался? Так вот, ты был прав.

– И что с того теперь? Закон вы приняли, финансирование прекратили, лаборатория растащена, сотрудники разбрелись.

– Остался ты.

– А что я?

– Ты говорил, что не бросишь работу. Я знаю, ты можешь. Ты ведь из всех нас был самым талантливым…

«Ни хрена ты не знаешь, – мстительно подумал Тимолев. – Иначе бы ты не так разговаривал сейчас».

– Что я могу? – произнёс он вслух. – Ведь по всему миру запреты прошли. Ещё бы! – на божье величие посягнуть, будь оно неладно! Так что даже за литературой не последишь, нет её. Если кто и работает, то тайно.

«Ох, не надо этого говорить», – кольнула мысль, но остановиться Тимолев уже не мог.

– Вы пошли на поводу у попов, так чего удивляться, что вернулись в средневековье? Вспомни, впервые в истории все – ВСЕ! – ралигии мира от папы римского до далай-ламы объединились в едином вопле: «Запретить!» И вы послушно запретили. Ну так теперь получайте, что хотели!

– Не было этого, – упрямо сказал министр. – Мы проводили опросы. Свыше восьмидесяти процентов высказались за запрет клонирования человека.

– Ай… – Тимолев махнул рукой, словно отгоняя досадливую муху. – Ты не хуже меня знаешь, что такое общественное мнение. Неделя грамотной рекламной кампании, и те же восемьдесят процентов будут за клонирование. Манипуляции общественным сознанием – штучка посильнее, чем «Фауст» Гёте. А вы этим только и кормитесь. Просто вы сочли, что вам выгоднее не обострять отношений с церковью. А то, что люди умирают, так сколько их? – десятка два в год по всей стране… За эти пять лет едва полроты наберётся. В любом локальном конфликте за месяц гибнет больше. Просто ты тогда не думал, что это коснётся тебя лично.

Министр молчал. Невыносимо хотелось встать и уйти, останавливала мысль, что уходить некуда. И ещё одна мысль, холодная и профессиональная: слишком уж легко Тимолев сдался тогда. Сначала шумел, писал в газеты и вышестоящие инстанции и вдруг замолк. Не похоже это на упрямого однокурсника, которого он по долгу службы знал как облупленного. А это значит, что есть надежда.

– В начале шестидесятых, – говорил Тимолев, – когда на Кубе Кастро победил, у нас мода пошла на кукол-негритят. Интернационализм у кого-то взыграл. А потом, лет через двадцать, удивлялись, что это русские девчонки на негров липнут. Вот также точно большевики семьдесят лет кряду неумно воспитывали в народе веру в бога. В результате вы теперь прогибаетесь перед церковью. Науку, как и полагается, принесли в жертву, думали, что бескровную – ан, нет.

– Хватит тебе сильные слова говорить, – поморщился министр. – Какая, к чёрту, жертва? Финансирование фундаментальных исследований уже который год растёт. А что твоё направление прикрыли, так ты не в дворники подался… завкафедрой.

– Ага. Цитологию преподаю студентам. Студент, спасибо школьной реформе, пошёл грамотный – аж жуть, – Тимолев указующе провёл ладонью над столом. Поперёк стола корячилась надпись: «Я здал зачет по французкому! Yes!» – а чуть ниже: «Ненавижу, козлы!» – Вот под этими последними словами я бы с удовольствием подписался. Приходит к нам недавно один аспирант, кандидатский экзамен сдавать по специальности. И первым делом заявляет: я, мол, православный христианин. Да плевать мне, какой он там христанин, ты покажи, какой ты специалист. А этот, православный, выдаёт: «Гипотеза Опарина о естественном происхождении жизни не выдерживает критики, поскольку коацерваты, даже если они и возникнут, будут немедленно разрушены кислородом воздуха. И он потом ещё обижался, когда я неуд ему влепил. Это же, вроде, в школе проходят… или теперь нет?