Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым - Михаил Касьянов

Михаил Касьянов

Без Путина. Политические диалоги с Евгением Киселевым

Чистосердечное признание

Хочу признаться как на духу: мне самому даже в голову не пришло бы писать книгу про Касьянова. Но в один прекрасный день ко мне с таким неожиданным предложением обратились люди из его команды.

У меня был выбор: согласиться, чтобы потом мои многочисленные «доброжелатели» с удовольствием на мне оттоптались.

Или отказаться, чтобы затем всю жизнь ощущать себя трусом, не решившимся поработать с опальным политиком.

Трусом быть не хотелось. И я согласился.

К тому же Касьянов мне по-человечески симпатичен.

Я вроде бы не должен к нему так относиться. В 1999 году, когда власть начала «операцию НТВ», Касьянов воспринимался как один из вольных или невольных ее участников. Мое любимое детище, телекомпания, которую я вместе с другими создавал, сначала перешла под фактический контроль государства, а затем превратилась в бульварно-криминальный канал с отчетливым желтым оттенком.

Правда, было несколько эпизодов. Первый — в сентябре 2000 года. Касьянов, уже будучи премьером, на заседании правительства отчитал тогдашнего министра печати Михаила Лесина за то, что тот завизировал так называемый шестой протокол (скандальное приложение № 6 к соглашению между прежним хозяином НТВ Владимиром Гусинским и будущим хозяином телекомпании холдингом «Газпром-Медиа», где Гусинскому гарантировалась личная безопасность и свобода передвижения в обмен на согласие продать принадлежащие ему активы). Но тот демарш премьера многие, и я в том числе, восприняли не как смелый шаг против течения, а как вынужденный жест, призванный замять скандал. Тем более что Михаил Лесин остался всевластным министром по делам всех средств массовой информации, а НТВ вскоре разгромили.

Второй — спустя несколько месяцев. Когда власть закрыла и другой канал, ТВ-6, и беженцы с НТВ, получившие там «политическое убежище», вновь оказались на улице, Касьянов публично выступил в нашу поддержку.

Потом Касьянов раз, другой, третий высказал самостоятельные суждения по разным важным вопросам. Затем в случайном разговоре с одним питерским силовиком средней руки я неожиданно услышал столько злобы и ненависти в адрес Касьянова, что невольно задумался: собеседник-то мой, похоже, ретранслирует определенные настроения в Кремле. Видимо, не так-то все просто там, наверху, между Владимиром Владимировичем и Михаилом Михайловичем.

В 2003 году началось «дело ЮКОСа», арестовали Ходорковского, Касьянов выступил с особым мнением по этому поводу. В итоге его отставка в феврале следующего года показалась уже событием вполне закономерным.

Спустя какое-то время до меня начали доходить слухи, что Касьянов собирается вернуться на публичную площадку. И вот наконец он объявил, что начинает самостоятельную политическую деятельность. Притом было ясно, что он — в оппозиции.

Я еще подумал: черт возьми, а ведь из Михаила Михайловича, глядишь, получится новый Ельцин. Действительно, стартовые позиции Ельцина в 1987 году и Касьянова в 2004-м были очень схожи: оба были во власти, оба для столичной бюрократии и региональных элит были «своими», способными говорить с ними на одном языке, обоим сопутствовал успех. Касьянов был самым успешным премьер-министром за всю постсоветскую историю России. Ельцин накануне отставки с поста первого секретаря Московского горкома КПСС был энергичным и чрезвычайно популярным хозяином столицы, выгодно отличавшимся во всем от своего замшелого предшественника. Хотя, конечно, после восемнадцатилетнего правления Гришина даже самые минимальные перемены в жизни Москвы были бы все равно встречены горожанами на ура и принесли бы невероятную популярность любому руководителю.

Отставка Касьянова, как когда-то увольнение Ельцина, выглядела незаслуженной, немотивированной, несправедливой. А обиженных у нас, как известно, любят. Людское сочувствие давало Касьянову стартовый политический капитал не хуже того, что был у Ельцина. Плюс отличные «тактико-технические характеристики»: высокий, импозантный, с густым красивым баритоном. Образованный, с прекрасным английским. К тому же самого демократического происхождения — в роду у Касьянова не было ни железных сталинских наркомов, ни высокопоставленных дипломатов, ни генералов КГБ, ни даже поваров особого назначения, кашеваривших для первых лиц Советского государства. Типичный self-made man из самого что ни на есть разночинного подмосковного Солнцева. Отслужил в армии. Окончил не какой-ни- будь МГИМО, не юрфак, не Краснознаменный институт КГБ, а скромный МАДИ. В общем, достойная биография.

Потом я наконец познакомился с Михаилом Михайловичем. Честно признаюсь, что личное знакомство меня к нему еще больше расположило. Тем более что по-человечески у нас с ним оказалось много общего: от возраста, роста и комплекции, увлечений — теннис, охота, путешествия — до обстоятельств личной биографии. Практически ровесники. Родители примерно одного круга. Я всю жизнь женат на однокласснице, Касьянов — на девушке, которая училась классом старше. Дети наши тоже почти одного возраста, но уже успели превратить нас обоих в молодых дедушек, хотя дедушками мы себя ощущать решительно отказываемся. Семейную жизнь начинали одинаково — в маленьких малогабаритных квартирках, полученных неизвестно каким чудом, в очередях за детским питанием рано поутру, в поисках дополнительных заработков, чтобы дома несмотря ни на что был достаток. Сами, собственным горбом, делали карьеру. Не были ни революционерами, ни диссидентами, ни правозащитниками, состояли и в комсомоле, и в партии. Ворчали, конечно, с друзьями на кухнях, глядя, как «маразм крепчает», но до поры до времени жили, соблюдая правила игры, пока не поняли, что дальше так жить невозможно.

Однако как бы я лично ни относился к Касьянову, как бы я ни хотел, чтобы он стал «Ельциным сегодня», должен признать, что сделать это Михаилу Михайловичу было очень тяжело. В значительной мере причиной тому скептическое отношение к бывшему премьеру со стороны его потенциальных сторонников. Самое неприятное, что среди этих скептиков, которые говорят: мол, всем хорош Касьянов, но вот шлейф скверных слухов за ним тянется, есть люди, лично участвовавшие в создании этого шлейфа. Во всяком случае, я точно знаю, кто, где и при каких обстоятельствах запустил ту самую прилипчивую историю про «Мишу — два процента».

Впрочем, когда Ельцин только начинал свое восхождение, многие оппозиционеры эпохи гласности и перестройки, особенно диссиденты и правозащитники со стажем, да и просто «политически грамотные» московские и питерские интеллигенты относились к нему с не меньшим скепсисом. Еще бы: провинциальный номенклатурщик, откровенный популист, ратует за уравниловку. Почему-то даже далекие от монархических взглядов люди особенно любили припомнить Ельцину, что в бытность первым секретарем Свердловского обкома он распорядился снести Ипатьевский дом, где в 1918 году были убиты Николай II и его семья, хотя решение об этом приняли в Москве на самом верху. А как настороженно отнесся академик Сахаров к идее, чтобы Ельцин возглавил первую в истории СССР парламентскую оппозицию! Именно из-за особого мнения Сахарова Борис Николаевич стал лишь одним из пяти сопредседателей Межрегиональной депутатской группы. Мало кто верил, что бывший секретарь обкома партии, советский человек до мозга костей, сможет быть настоящим лидером оппозиции.

Зато теперь ясно, что только Ельцин мог составить реальную демократическую альтернативу Горбачеву. Как ни силен был подъем демократического движения в СССР в конце 80-х годов, ни академик Сахаров, ни профессор Афанасьев, ни Гавриил Попов, ни Анатолий Собчак, ни кто-нибудь другой не смог бы на равных побороться с Горбачевым за власть в стране.

Сила Ельцина была в том, что, в отличие от других республик CCCP где главой независимого государства мог быть избран ученый-физик (Станислав Шушкевич в Белоруссии), востоковед (Левон Тер-Петросян в Армении) или профессор консерватории (Витаутас Ландсбергис в Литве), в огромной консервативной России кандидат в президенты должен быть принят старой советской элитой. Ельцин, при всей его демократической риторике, при всем его популизме, был знаком и понятен правящей номенклатуре, партхозактиву — назовите, как хотите. Иначе в мае 1990 года его не избрали бы председателем Верховного Совета России, где демократы составляли меньшинство. То, что произошло в августе 1991 года, приятно считать победой отважных россиян, которые вышли на улицы, протестуя против ГКЧП, строили баррикады на Новом Арбате, защищали Белый дом. Особенно если ты сам был среди них. Но куда как более важным на самом деле оказалось другое обстоятельство: партхозактив посмотрел на гэкачепистов, прикинул, какую цену, в том числе кровью, ему предлагается заплатить, чтобы эти монстры пришли к власти, подумал-подумал и сделал свой выбор.