Сердце Ангела - Уильям Хьёртсберг

Уильям Хьёртсберг

Сердце Ангела

Увы! Как страшно знать, когда от знанья

Один лишь вред!

Глава первая

На дворе была пятница, тринадцатое число, и свирепствовавшая накануне метель продолжала предавать город анафеме. Ноги по щиколотку увязали в слякотной кашице. По ту сторону Седьмой возвышалась терракотовая башня — здание газеты «Таймс», перехваченное светящейся лентой. По кругу бежали электрические буквы, слова складывались в заголовки: «232 голосами против 89 палата представителей окончательно одобрила присвоение Гавайям статуса штата; президент Эйзенхауэр готов подписать законопроект…».

О Гавайи! Благословенная земля сладкоголосой Халелоке,[1] где солнце золотит ананас, где под треньканье гитары и бормотание волн тропический бриз играет травяными юбками местных красоток…

Я крутанул кресло, и взору моему предстала Таймс-сквер. Джентльмен с рекламы сигарет «Кэмел» пускал пухлые колечки настоящего дыма поверх автомобильной склоки. Этот элегантный красавец с губами, застывшими на выдохе в вечно-удивленном «О-о!», — наш бродвейский посланец весны. Пару дней назад он вдруг оброс лесами, на которых повисли бригады рекламных живописцев. В их руках темная фетровая шляпа с ленточкой преобразилась в канотье из Панамской соломки, а зимнее пальто с бархатным воротником — в полосатый льняной костюм. Конечно, у нас здесь все обставлено проще, чем в Капистрано,[2] и ласточки с рыжими хвостиками не прилетают к нам после долгой зимы, но в общем и целом суть перемены ясна.

Дом, в котором находилась моя контора, был построен еще в прошлом веке — четырехэтажный кирпичный инвалид, кое-как склеенный уличной копотью и голубиным пометом. Сооружение сие венчает что-то вроде короны из разноцветных реклам: туристические фирмы зовут в Майами, нескончаемые пивовары расхваливают свой продукт. На углу поместилась табачная лавка, рядом с ней — заведение, где играют в покерино,[3] потом две палатки с хот-догами, и по центру — театр «Риальто». Вход зажат в узком простенке между магазином порнолитературы и сувенирной лавкой, выставляющей напоказ целые груды подушек-пукалок и гипсовых собачьих кучек.

Я трудился на втором этаже по соседству с косметическим салоном мадам Ольги («Удаляем ненужные волосы»), аудиторской конторой Айры Кипниса и мелкой импортерской фирмой с нелепым названием «Слезинка». Двадцатисантиметровые золотые буквы, налепленные у меня на окне на обозрение всей улице, оттеняли мое превосходство над прочей публикой: «Детективная контора „Перекресток"». Название, как, впрочем, и саму контору, я выкупил у Эрни Кавалеро, моего бывшего шефа. В войну, когда я еще только приехал в Нью-Йорк, Эрни взял меня к себе с тем, чтобы я носился по городу и добывал для него сведения.

Я уже собирался пойти выпить кофе, как вдруг у меня на столе зазвонил телефон. Где-то далеко, на том конце провода, секретарша нежно пропела: «Мистер Гарри Ангел? Вас беспокоят из конторы „Пиппин, Штрейфлинг и Шафран". Сейчас с вами будет говорить мистер Штрейфлинг».

Выслушав мое учтивое мычание, дамочка нажала кнопку селектора.

Вслед за тем трубку наполнил до сладострастия сдобный голос. Герман Штрейфлинг отрекомендовался поверенным, а это означало, что время его стоит недешево. Служители закона, без затей именующие себя юристами, берут, как правило, на порядок меньше. Зачарованный руладами собеседника, я предоставил ему полную инициативу.

— Я позвонил вам, мистер Ангел, чтобы удостовериться в том, что в данный момент мы можем рассчитывать на ваши услуги.

— В смысле — ваша фирма?

— Не совсем. Я говорю от лица одного из наших клиентов. Так вы готовы предоставить ему ваши услуги?

— Смотря в чем там дело. Расскажите поподробнее, тогда я вам отвечу.

— Мой клиент предпочел бы побеседовать с вами лично. Он приглашает вас отобедать с ним сегодня ровно в час дня в ресторане на Пятой авеню. Это «Три шестерки», последний этаж.

— Хорошо, может быть, вы мне тогда хотя бы имя скажете? Или как мне его искать: по цветку в петлице?

— У вас есть, на чем записать? Я вам продиктую по буквам.

Я записал в блокнот. Получился какой-то Луис Цифер.

— Так. А как это произносится?

Мистер Штрейфлинг, с шиком грассируя, изобразил нечто французское.

— Он что, иностранец?

— У господина Цифера французский паспорт, но какой он национальности, право, не знаю. Я думаю, он сам с радостью ответит на все ваши вопросы. Так мне сказать ему, что вы придете?

— Да. «Три шестерки», ровно в час.

Прожурчав пару прощальных реплик, поверенный Герман Штрейфлинг дал отбой.

Я же извлек из коробки сигару «Монтекристо» — одну из тех, что берег на Рождество, — и торжественно закурил. Случай стоил того.

Глава вторая

Дом номер 666 по Пятой авеню вырос на отрезке между Пятьдесят второй и Пятьдесят третьей улицей за два года до описываемых событий. Он являл собою неудачный гибрид международного «функционального» стиля и наших доморощенных полированно-хромовых тенденций. Фасад, отделанный рельефными алюминиевыми панелями, больше всего напоминал гигантскую терку. Внутри же все сорок этажей и миллион квадратных метров были отданы под всевозможные конторы. Правда, в холле было устроено железное подобие водопада, но и эта деталь не спасала общего впечатления.

Скоростной лифт вознес меня на последний этаж. Получив от гардеробщицы номерок, я некоторое время любовался видом города, покуда метрдотель осматривал меня так, как инспектор саннадзора осматривает сомнительный кусок говядины. Увы, даже то обстоятельство, что Цифер действительно значился в списке посетителей, не смягчило его сердца. Под благопристойный шепоток воротил, обсуждающих за ленчем свои дела, я проследовал за ним к столику у окна.

Цифер уже ждал меня. Он был в синем костюме в тонкую полоску, явно от хорошего портного, с кроваво-красным бутоном розы в петлице. На вид ему можно было дать и сорок пять, и все шестьдесят. Белоснежные острые усики и квадратная бородка контрастировали с зачесанной назад черной гривой над высоким лбом. Что еще? Хорошая выправка, загорелая кожа, глаза — голубой ледок. На бордовом шелке галстука золотом поблескивает булавка — перевернутая пятиконечная звездочка.

Метрдотель выдвинул мне стул.

— Я Гарри Ангел, — сказал я. — Мне звонил Штрейфлинг, адвокат, и сказал, что у вас ко мне разговор.