Камбоджа Живой дневник - Глеб Шульпяков

Глеб Шульпяков

Камбоджа Живой дневник

ОТ АВТОРА. Этот очерк сложился на основе дневника, который я вел во время путешествия по Камбодже на своем сайте www.shulpyakov.ru.

Именно от этой, ежедневной отчетности в очерке сохранилось настоящее время, а также многие мелкие детали и случайные наблюдения. Которые я решил сохранить, чтобы текст хотя бы отчасти передавал эффект присутствия.

День первый, Бангкок

Перед отъездом я купил три книги, которые в другом случае не купил бы никогда. Это триллер Джона Бердетта “Бангкок-8”, сборник старых повестей Юза Алешковского и брошюру “Лев Толстой в поисках истины.

Из дневника писателя”. Первую – чтобы в городе были знакомые, пусть даже вымышленные, вторую – чтобы иметь под рукой живой источник нецензурной речи, третью – для моральных ориентиров в мире юго-восточной зыбкости.

Последний раз я был в Бангкоке осенью, проездом в Лаос. Поселился рядом с Каосан-роуд, в коматозном отеле – где-то здесь жили герои моего романа “Цунами”. И я бродил по душным переулкам, искал их след. Вспоминал, “как это было”. Те, вымышленные ощущения и события.

Постоянно одергивая себя: “Это не со мной. Это с ними”.

В этот раз, наоборот, я въехал в большой сетевой отель. В отелях такой категории персонал 24 часа занят обустройством вашего комфорта

– до вас им нет никакого дела. И возникает тот же эффект, анонимной заброшенности, что и в дешевых гостиницах.

От пирса плавал челнок, каждые четверть часа. Пересекаешь реку, садишься на sky-train и через пять минут ты в центре. В одном из центров города. Раньше я видел Бангкок с земли, с воды. С крыши небоскреба. Надземка давала четвертый ракурс, вид из бельэтажа. Ее идея проста, обмануть трафик, поднявшись над ним. Поезд плывет вровень с крышами бетонных курятников, мимо офисных витрин. За которыми работают клерки, и это видно.

Между небоскребов то и дело разверзаются ущелья улиц. Они забиты машинами, похожими на детские модельки (розовые, зеленые, желтые).

Снова окна, чешуйчатые крыши храмов. Чердаки и антенны.

Из кондиционера бьет ледяной воздух. Над окнами вагона, под потолком, телевизоры, и гоняют рекламу. Так что в рамке взгляда всегда две реальности, искусственная и настоящая, за окнами.

Побеждает искусственная, конечно.

Собственно, их было два, сетевых отеля, на город. И оператор просто перепутал. Так я поселился на отшибе. Мне хотелось узнать, можно ли перебраться в отель той же сети, только здесь, в центре. Само собой, мест в гостинице не оказалось, и я стал бесцельно бродить по району.

Оказалось, что башню отеля воткнули рядом со знаменитым кварталом

Nana-plaza. Это небольшой пятачок размером с баскетбольную площадку, обнесенный трехъярусными галереями и забитый барами, где можно недорого купить девушку.

“Наступало то время ночи, когда застенчивые мужчины, весь вечер отвечавшие "нет", внезапно ощущают желание, подогретое спиртным и неусыпным вниманием обнаженных женщин. Их начинает пугать перспектива возвратиться в отель одному – это кажется более безнравственным и преступным против самой жизни, чем связь с проституткой”. Джон Бердетт. “Бангкок-8”

День второй, Бангкок – Пномпень

– Нравится? – таксист кивает на гигантское здание аэропорта, собранное из стальных штанг. Между штангами натянута парусина, как в шапито. Для здешнего климата идеальное решение, дешево и эффектно.

– Это построил мэр Бангкока. – Таксист театрально вздыхает. -

Недавно его посадили, воровал, очень.

Я вспоминаю, что Бангкок один из самых коррумпированных городов мира. Отвечаю:

– Наш тоже.

– Посадили? – Он оживляется.

– В смысле, тоже ворует.

Мы едем дальше.

То, что Пномпень большой город, ясно уже в аэропорту – накопитель забит под завязку. Лететь час, но “Тайские авиалинии” держат марку, успевают подать ужин. Роняя подносы, собирают посуду на посадке.

– Русский? – спрашивает сосед.

– Откуда знаешь?

– Шрифт. – Кивает на книгу.

Камбоджиец из провинции, вторые сутки летит из Европы. Первый раз в тех краях. “Хотя вообще-то я много путешествую…”. Я понимаю, что

Европа для него такой же бессмысленный звук, как для меня Малайзия или Суматра. Филиппины.

То, что Пномпень крупный город, ясно, когда попадаешь в аэропорт. По сравнению с лаосским во Вьентьяне он вдвое больше, современнее. Визу дают на прилете, но чтобы не стоять в очереди, можно оформить

e-visa по интернету, дома. Заполняешь на сайте их МИДа анкету, прикрепляешь фото, счет карты – и получаешь файл в течение трех суток.

“Килинфил?” – предлагает шофер.

На дворе ночь, я смотрю из такси на улицу. Тротуар завален мусором, нищие и калеки спят вповалку. “Килинфил” – это killing fields, места массовых казней, и могильники недалеко от Пномпеня. Видимо, первая позиция среди достопримечательностей.

– Нет, не хочу.

В узком, как пенал, лобби пахнет благовониями, полумрак. Я прохожу между скульптурами Будды. Пусто, никого. Неожиданно меня окликают, над столом голова, из-под кепки торчат уши. Консьерж серьезен, несмотря на юный возраст.

– В девять утра будет шум, много шума. – Он берет чемодан, лицо становится скорбным. – Ремонт в соседнем здании, мы ничего не можем поделать.

Мой номер на самом верху, в мансарде. За окном в темноте угадывается стройка, за стройкой чернеет Меконг, по которому плавают иллюминированные кораблики. Конфигурация жилья хитрая, между комнатой и туалетом уместился внутренний дворик, private garden.

Два кресла, сверху крыша из циновки.

– Интернет? – спрашиваю.

– Пять долларов в сутки. – Консьерж, как фокусник, достает из кармана провод. Подключаемся, не работает. Он смотрит так, словно это я сломал связь. Качает кепкой, молчит. Наконец, вздохнув, достает новый кабель. Все в порядке, страница загружается.

Ночь душная и влажная, пот ручьями. Сна нет. Из кондиционера хлещет влажный теплый воздух. Я перебираюсь с компьютером в “садик”. Тут вентилятор, и прохладно – хотя все больше мошек, невидимого гнуса.

Левая стена в “садике” завешена бамбуком. Машинально отодвигаю пару плашек. Там еще одна стена, прозрачная – из пластика. И точно такой же “садик”. Когда глаза привыкают к полумраку, я вижу низкий топчан в углу. На нем лежит голый мужик, белый. Рядом с ним девушка, крошечная, как десятилетний ребенок. Она встает, быстро одевается.

Тот вяло протягивает руку. Я тихо смыкаю бамбуковые плашки.

“Дорога из тюрьмы в свободный мир очень длинная и очень прямая и кончается в общественном саду, где цветут гибискусы и орхидеи. Как медитирующему человеку не заметить в этом некую замену оси сознания?” Джон Бердетт.

День третий, Пномпень

Утром выясняется, что мой номер угловой, смотрит на площадь, собирая городской шум со всех улиц. Машины и моторикши бегут через площадь, как тараканы. Треск моторов сливается в одно равномерное клокотание.

Гудки учащаются к вечеру, когда город погружается в пепельные сумерки, не испорченные электричеством, поскольку его – уличного освещения – в городе мало, и надо прокладывать дорогу звуком.

Среди машин медленно катится повозка, запряженная двумя быками.

Глядя в окно, я понимаю, что целый день можно провести, наблюдая только за тем, как хаотично, бессмысленно – и филигранно, небеспричинно – движение транспорта.

Буддизм в чистом виде.

Город большой, мало общего с Вьентьяном в Лаосе, где я был осенью – по-сельски сонным и безмятежным. Днем улицы забиты базарными тентами, в этой части города кругом уличный базар. Под ногами вертятся мелкие детки, я хожу как цапля. Грязь, такой немыслимой грязи я не видел даже на мусульманских рынках. К тому же на мусульманских рынках товар показывают лицом. А здесь эту рыбу (мясо, овощи, кузнечиков) невозможно даже в руках представить.

В Лаосе люди застенчивы, умиротворенны. Черты их лиц спокойны и разглажены. Прозрачны. Камбоджийцы, наоборот, тихи и напряжены – как скомканная бумага. Мне кажется, они скрывают внутри, как все запуганные, затравленные люди, немотивированную печаль, ярость.

Детскую какую-то обидчивость, недоверие.

На центральном променаде, вдоль реки (которая оказалась не Меконг вовсе, а Тонле Сап, приток) полно народу, в основном туристы.

Прилипчивость городской среды невероятна. Стоит притормозить, тут же ниоткуда возникает сутенер или извозчик, нищий. Торговец марихуаной или зазывала со змеиной фермы.

…Змея центральный автохтонный символ Камбоджи. Олицетворяет воду, подземный проточный мир. Жизнь. По легенде, династию первых королей-индуистов в этих краях основал индийский брахман-путешественник. Он женился на дочери змеиного владыки, который прославился тем, что выпил (читай, осушил) болота в дельте

Меконга. То есть первым сделал водоотвод, дренаж. Научил людей, живших в режиме “полгода дождь – полгода засуха” главному ремеслу, распределению водных ресурсов для выращивания риса.