Журнал «Вокруг Света» №11 за 1979 год - Вокруг Света

Ледовые причалы Ямала

Мы продвигались к Ямалу уже неделю. Ледовая обстановка в этом году была особенно тяжелой: в Дудинке, в Енисейской губе, застрял целый караван судов. Но пробиться с грузом на Ямал нужно было обязательно: суда уже третий год доставляют геологам-газовикам оборудование, технику, строительные материалы... «Павел Пономарев», судно ледового арктического плавания, с трудом протискивался сквозь белую кашу битого льда, оставляемую ледоколом «Сибирь». Машины работали на полную мощность, а скорость напоминала скорее шаг пешехода. Случалось, мы не могли двигаться и вовсе. Перед этим по радиотелефону предупреждали: «Теряем ход... Останавливаемся...» И тогда ледокол пятился кормой, проходил с одного нашего борта, с другого, окалывал лед, размывал его струями своих винтов. Но иногда и это не помогало. Тогда в якорные клюзы нашего «Пономарева» заводили трос толщиной в руку человека, делали «усы», за которые ледокол брал на буксир. Стальные канаты часто рвались, не выдерживали. Бывало, ледокол бросал нас и уходил ломать гряду торосов, очищать путь. На один барьер могли уйти сутки. Разогнавшись на коротком пространстве, ледокол наваливался на лед: громада металла дрожала, кренилась из стороны в сторону. Это называлось «брать на удар». Но и после такого маневра не всегда удавалось отойти назад для нового разгона. Приходилось включать креновые системы, работать «враздрай» — одни винты вперед, другие назад — для поворота на месте. Ледокол ворочался как мог, вокруг него бурлила вода, клубился пар, смешанный со снежной пылью...

То справа, то слева по ходу нашего движения встречались следы белого медведя, словно прошел босой человек. Это видно было в бинокль. Рядом с медвежьими — тоненькая строчка следов песца. Где-то впереди чистая вода, разводья во льдах. Нам это известно по данным ледовой авиаразведки. Медведю же приближение полыньи подсказывает чутье. Он идет за добычей — нерпой или тюленем, песец же идет следом в надежде полакомиться остатками с его «стола». Полыньи, которые существуют в Карском море, имеют географические названия: Амдерминская, Ямальская заприпайные полыньи, Обь-Енисейская... Заприпайными они называются потому, что образуются там, где морской лед отрывает береговой припай. Есть еще и Северо-Земельские, Ново-Земельские ледяные массивы. Ветры, течение двигают ледяные поля по своим законам: кружат, сталкивают, ломают и крошат, надвигают на берег или отрывают от берега и уносят в более высокие широты. Все это вместе входит в понятие «ледовая обстановка», которая часто и неожиданно меняется. Ледовую обстановку на определенный момент дают береговые станции, в частности, на трассе Мурманск — Харасавэй — Амдерминское гидрометуправление. Но и ледокольные вертолеты постоянно в работе: все время поднимаются в воздух, идут на разведку по курсу караванов.

Иван Игнатьевич Таневский, капитан дизель-электрохода «Павел Пономарев», один из самых молодых капитанов Мурманского пароходства: ему немногим за тридцать. В минуты, когда можно отвлечься, он рассказывает о Ростовском мореходном училище, которое окончил. Вспоминает, как под стеклом на стене в училище висел диплом легендарного Седова, и, представьте, там были тройки... Начальству пришлось снять документ, чтобы курсанты не подражали слабостям выдающихся людей. Когда я справился у Ивана Игнатьевича, с какими же отметками он окончил училище, выяснилось, что капитан получил диплом с отличием...

На вахте — дублер старшего штурмана, он высказывает вслух свои опасения: «Не слишком ли быстро мы двигаемся вперед?» Ему не отвечают. Капитан, скрестив руки, облокотился на край смотрового проема и словно ушел в себя, на самом же деле он очень внимательно следит за поведением льда, за тем, как судно, кренясь, наваливается на льдины.

— Не прикажете дать задний ход? — спрашивает дублер. На мостике рулевой, еще один штурман — ждут. Но капитан неожиданно распорядился форсировать работу всех двигателей, дать самый полный вперед.

Однажды в подобной ситуации он посоветовал мне для полноты впечатлений спуститься в так называемый сухой отсек — пространство за двойным бортом в машинном отделении. Там стоял невероятный грохот, было видно, как слегка прогибаются вслед за обшивкой шпангоуты стрингеры, словно ребра сдавливаемой грудной клетки.

— Когда у парохода не хватает силы, — сказал капитан, — хочется упереться ногой, помочь, подтолкнуть.

На мостике все тоже заговорили, расслабились. Непозволительно расслабился и рулевой.

— Не рыскать, держаться правой кромки канала... — приказал капитан рулевому.

Рулевой — маленького роста белобрысый лохматый парнишка. Ему плохо видно, он тянет шею и становится на цыпочки за штурвалом. Капитан косится на рулевого, который безуспешно старается стать выше. Потом переводит взгляд на долговязого третьего штурмана.

— Принеси ему ящик под ноги, — говорит капитан третьему помощнику недовольным тоном, словно досадуя на его несообразительность.

Я заметил, что капитан часто гоняет этого помощника, выговаривает ему за забывчивость, несообразительность. Штурман приносит плоский ящик из-под какого-то прибора, ставит под ноги рулевому...

На следующий день громко постучали в дверь моей каюты. «Капитан требует на мостик!» Естественно, я поторопился: когда очень срочно нужно, то не приглашают, а требуют.

— Вот, полюбуйтесь, — сказал Иван Игнатьевич, когда я, переводя дух, оказался на мостике. — Это сжатие...

Впереди замер ледокол. Торосистые льды наползали на его борт. То же самое было и с нашим судном. Капитан стоял у машинного телеграфа, стрелка которого покоилась на «Стопе», наблюдал за льдами. Лицо его кривилось словно от физической боли, будто придавливало льдом не корпус судна, а его самого. Со стороны казалось, что все замерло. Но... «Пономарев» застыл в сильном крене на левый борт. Ходить по палубе было неловко, приходилось опираться руками на переборки и поручни.

— Теперь надо ждать, пока переменится ветер. Придется играть в футбол... — Иван Игнатьевич посмотрел на ровную площадку с левого борта.

Я слышал прежде, что моряки в ожидании сносной ледовой обстановки сходят на лед и действительно гоняют мяч. Но на сей раз скорее всего было не до футбола.

— Замерить льяла, — распорядился капитан.

Я понимал, что это значило: нужно было проверить, нет ли где течи.

Тем временем сжатие становилось более угрожающим. Вахтенные постоянно следили за ветром: по флагу, по дыму пытаясь угадать, в какую сторону заходит ветер, меняет ли направление.

К вечеру получили известие, что на выручку к нам из Диксона идет «Арктика». Вдвоем с «Сибирью» должно быть легче. На «Павле Пономареве» сразу все оживились. Сначала о продвижении «Арктики» сообщал радист. Потом она стала просматриваться в радиолокаторы, и, наконец, на горизонте засветились звездочки, это горели прожекторы ледокола. Сжатие ослабло — и «Сибирь» наконец вместе с нами тоже двинулась вперед. За вахту в четыре часа удавалось продвинуться всего несколько миль. Ледоколы шли навстречу друг другу, и расстояние заметно сокращалось, уже можно было различить каждый прожектор в отдельности. Когда «Арктика» при дневном свете вплотную подошла к нашему борту, показалось, что рядом вырос огромный дом с ярусами, на которые высыпали люди. На корме вертолет, закрепленный тросами, на заиндевелой оранжевой надстройке целый лес антенн: для телевидения, радио, навигационных приборов. С темным отливом сталь на бортах отполирована льдами до блеска. На расстоянии ледокол кажется нарядным, вблизи как боевая машина, вернувшаяся с передовой: ободрана краска на броне, парят открытые люки, на палубе люди — похоже, они воспользовались короткой передышкой и вышли из укрытий взглянуть на своих товарищей с соседнего корабля. По радиотелефонам идут деловые разговоры. Каждое распоряжение сопровождается словом «пожалуйста». Люди называют друг друга по имени-отчеству.

Раздавив с обоих наших бортов лед, «Арктика» взяла «Пономарева» на «усы», «Сибирь» же ушла вперед прокладывать канал. Старый канал, которым пришла «Арктика», успело затянуть.

Мы продвигались на буксире по еле заметной сероватой полосе, извивающейся среди ослепительного пространства. Материк был уже рядом: ночью с правого борта светили огни Амдермы, а днем с берега, от полярной станции, примчалась собачья упряжка и остановилась неподалеку. Человек приветливо помахал рукавицей, словно проходящему поезду; собаки, высунув разгоряченные языки, равнодушно смотрели куда-то по сторонам, суда их не интересовали...

Утром капитанский мостик был заполнен людьми в унтах. На переборке висели полушубки и собачьи дохи геологов, строителей, гидрологов. Мы стояли у берегового припая, черная веха на белом льду показывала, что дальше идти нельзя — мелководье. В переносных рациях, которые строители притащили с собой на борт, шла оживленная диспетчерская перебранка, какая бывает только на берегу: звонкие женские голоса, перекрывающие друг друга, властные, требовательные мужские. Речь шла о бульдозерах, самосвалах, железобетонных плитах, трубах... Иван Игнатьевич, поглядывая на безоблачное ярко-синее небо, потирал от удовольствия руки. Погода для выгрузки была как на заказ. Уже давно готовы грузовые стрелы, расчехлены лебедки, все это боцман сделал еще на подходе. На палубе рокотали заведенные самосвалы и бульдозеры, приготовленные к спуску на лед. По заранее расчищенной дороге подходили машины с берега. Прямо к борту дизель-электрохода мчался с поднятым ножом бульдозер, готовый расчищать грузовую площадку. Ему замахали с борта руками: мол, еще не остановились окончательно и к судну подъезжать опасно. Хотя шоферы должны были знать, что даже после полной остановки «Пономарева» гидрологи будут еще тщательно освидетельствовать лед и только потом по нему пойдет техника...