Post Scriptum - Марианна Альбертовна Рябман

Жоффруа Вирио, Марианна Рябман

Post Scriptum

Вивьен

Под поверхностью планеты, прислонившись к стене из белого фаянса, Вивьен Остфаллер ждал своего поезда на станции метро Бастилия.

Вокруг него самые ранние туристы уже бродили по прохладным коридорам, чтобы как можно скорее насладиться новым августовским утром. Над Парижем поднималось солнце, и начиналось туристическое оживление мегаполиса, покинутого его жителями.

Но здесь, в метро, под тоннами грунта, отделявшего теперь Вивьена от пробуждающегося мира, застывшее время не двигалось, ничего кроме ритмичного движения поездов, как пульсация большого города.

Вивьену шел сорок первый год, и с недавних пор каждый его день, напоминал жизнь туристов, толпившихся сегодня утром на набережной.

Сидя на скамье, с кожаной дорожной сумкой на коленях, он окруженный холодными кафельными стенами, в нескольких метрах под землей, подняв голову, бесцельно разглядывал рекламные вывески на стенах и слушал рассеянные объявления из динамиков.

Одинокий, ожидающий посреди толпы.

Наконец, его поезд прибыл, с приглушенным шумом, распахнув свои двери, и этот звук, сработавший как сигнал для Вивьена, заставил его машинально встать и проскользнуть вместе с другими вовнутрь. А затем, как только двери состава закрылись, вагон унёс его в темные недра «Города Света».

Вивьен направлялся в офис своей редакции в Булонь-Бийанкур, в здании с видом на Сену. Он был оператором, путешествовал по тем точкам мира, которые всё больше нуждались, чтобы СМИ пролили на них свет, по всем закоулкам земного шара, и практически по любому событию. Но сегодня, 19 августа, его срочно вызвали, чтобы снять материал о том, что называлось путчем в Советском Союзе. Один из репортеров, который обычно занимался подобными новостями политики, потерял своего помощника, ставшего жертвой тяжелого гриппа, и Вивьен, привыкший снимать военные перевороты на Ближнем Востоке, получил задание заменить его.

Поездка в редакцию была быстрой, он взял там камеру и всё, что было нужно для съёмки, свой билет и, не теряя больше времени, поймал на улице такси, которое доставило его в аэропорт Руасси.

Немногие путешественники выстроились перед стойкой регистрации Аэрофлота. Оглядев их, Вивьен понял, что это в основном журналисты, некоторых из них он видел прежде только мельком, с другими даже делился когда-то интересным материалом.

Звук автоматически открывающихся дверей заставил его обернуться, и он увидел, что ещё более знакомый силуэт торопливо приближается к нему. Эдуард Дениссо, завсегдатай советских сюжетов. Тот самый, с которым Вивьен должен был работать теперь, чтобы снимать кризис, назревающий в Москве. Дениссо поприветствовал других журналистов, которые единодушно ответили ему, а затем присоединился к Вивьену, стоявшему уже в середине очереди.

– Вивьен! – Он сбросил сумку к ногам, пыхтя и протягивая руку своему сменному оператору. Вивьен ответил скорым рукопожатием, но больше из вежливости, чем от радости встречи.

Отдышавшись и уперев руки в бедра, оглядывая все вокруг, репортёр посмотрел на Вивьена, довольно улыбаясь, и продолжил:

– Мне повезло, что ты смог заменить Люка на месте. Нам очень нужно добраться до этого офиса корреспондентов в Москве, там очевидно будет много шума. Такое нельзя пропустить!

Вивьен утвердительно кивнул головой, не ответив, и позволив журналисту продолжить.

– Я рискую застрять там на несколько недель, чтобы создать своё собственное бюро.… Но думаю, дня через четыре, максимум, Люк сможет присоединиться к нам. Тебе не придётся ждать слишком долго.

– Я привык уезжать надолго, Эдуард. Не волнуйся, – устало выдохнул Вивьен.

Эдуард опять постарался улыбнуться. Он знал Вивьена издалека, они никогда не работали вместе, и эта перспектива не слишком его радовала. Не то чтобы у него были какие-то предубеждения в отношении работы Вивьена, но он предпочитал работать со своим вечным товарищем по команде. И то немногое, что он слышал об Остфаллере, было достаточным, чтобы понять – перед ним не самый открытый и веселый человек, с которым удобно путешествовать.

Хотя сейчас Эдуарда мало волновали эти детали, ему нужен был только тот, кто мог бы держать камеру в руках. И ещё чтобы этот человек стал к тому же компаньоном для прогулок, с которым можно было бы выпить по вечерам.

Регистрация и посадка не отняли у них много времени.

Солнце, освещавшее фюзеляж самолета, придавало ему опаловый цвет. Небо было чистым, ясным, и не было даже ни единого облачка, которое могло бы помешать немногим пассажирам, летевшим в Москву.

Прошло уже два часа с тех пор, как авиалайнер вылетел из Парижа, и не прошло и пяти, как Вивьен Остфаллер забрала свою камеру в редакции, чтобы немедленно отправиться в Россию.

Он держал глаза закрытыми под своей маской для сна, пытаясь уснуть, и зная, что ему это не удастся.

Возникающая вдруг срочность, никогда не меняла ритм его жизни, он проводил свои дни почти всегда в состоянии ожидания, или созерцания. Профессия приводила его во многие уголки земного шара, часто в опасные места, где разгорались конфликты, но никогда при этом, он не чувствовал даже страха. Казалось, что и в своей собственной жизни, он всегда оставался лишь зрителем тех событий, которые стремительно разворачивались вокруг него. И он обычно чувствовал себя чужим в своем окружении, как будто он и сам был просто камерой, которая почти всегда была с ним. Как всего лишь объектив этой камеры, чуждый его собственной жизни, как инородное тело в этом мире, за которым он наблюдал. Без страстей, столкновений и хаоса, всегда в режиме ожидания.

Сегодня утром еще ничего не предвещало того, что он будет в этом самолете, летящем в Москву, в советскую империю, которая могла рухнуть в ближайшее время. Лишь небольшое стечение обстоятельств, грипп, подхваченный другим операторам и президент, который теперь находился под домашним арестом в Форосе.

У Вивьена не было намерения отправляться в путешествие сегодня. Однако это не имело для него значения, он как обычно, придерживался своей роли зрителя.

Глухой звук двигателей эхом отозвался в его голове низким гулом, и Вивьен почувствовал давление в груди. Его сердцебиение становилось все более прерывистым, по мере того как шум двигателей нарастал. Он быстро узнал предпосылки своих панических атак. Когда страх подкатывал комом к его горлу, сжимая его и не давая ему дышать, его разум, словно менялся. И Вивьен снова больше не обитал в своём теле.

И тогда ни опасности, ни страха.

Он не чувствовал ни опасности, ни страха, только отстраненность. Просто отсутствие осязаемого тела, как якоря, который мог бы удержать его.

Вивьен сглотнул, и у него