Злая вечность - Георгий Песков

Георгий Песков

ЗЛАЯ ВЕЧНОСТЬ

Мировая трагедия

ЗЛАЯ ВЕЧНОСТЬ

(Мировая трагедия)

Предисловие

Трудность взятой мною на себя задачи принуждает сказать несколько объяснительных слов. Спешу оправдаться: ни заглавие, ни громкий подзаголовок мне не принадлежат. Чтобы снять с себя за них ответственность и сразу же все объяснить, следовало бы, кажется, начать с конца. Но начинать с конца неудобно вообще, мировую же трагедию особенно. Поэтому попрошу немножечко терпения. Попрошу тоже верить, что описанные события, как бы странны они ни показались, не являются ни вымыслом, ни фантазией. Напротив, все они — реальнейшие факты, заимствованные мною из одного чрезвычайно любопытного документа. Было бы, может быть, очень интересно опубликовать самый документ: убедительность событий и яркость картин от этого, несомненно, выиграли бы, тем более, что текст документа богато иллюстрирован рисунками с натуры. По редакционно-техническим соображениям это, однако же, невозможно. Приходится предложить читателю «Мировую трагедию» в том виде, как она представилась мне после тщательного изучения всего относящегося сюда документального материала. Повторяю, впрочем: тема сложна и обширна. Заранее прошу о снисхождении.

1. Вещий Олег

В городе его сначала принимали за англичанина: был он худой, высокий; имел манеры человека хорошо воспитанного.

А потом оказалось, что он соотечественник всех этих работающих на заводе маневрами anciens officiers. Соседки только руками развели: «Personne n’aurait dit ça».

Имя его было Олег Александрович. Он носил громкую фамилию, которая, однако, трудно произносилась, а потому его за глаза называли просто monsieur Oleg, хотя его хозяйка madame Meterry veuve и уверяла, что он князь.

Он был немного странный, этот monsieur Oleg. Никто, даже сама madame Meterry, не знала, откуда он взялся, на какие средства существует и почему живет в этом городишке, тогда как ему, как князю, гораздо приличнее было бы жить в Париже или в Ницце. Madame Meterry veuve это, впрочем, не особенно удивляло: во-первых, для Парижа нужны деньги, которых у monsieur Oleg, видимо, нет, ну а, во-вторых, почему бы знатному иностранцу не выбрать своей резиденцией ее родного города, о котором она с такой гордостью отзывалась: «Ah, ici on sait bien ce qui est chic!»

Madame Meterry veuve и сама хорошо понимала, «ce qui est chic», хотя была всего только прачкой: князь ей очень нравился. Ей жалко было видеть, что у человека si bien né все рубашки и кальсоны рваные. Да и костюм тоже до крайности поношен. «А все-таки сидит он на нем лучше, чем на другом дорогой и новый», — утешала она себя.

Князь, несмотря на свои годы, действительно мог еще нравиться, пожалуй, и не одной madame Meterry. За наружностью своей он следил, не из щегольства, а по привычке порядочного человека. Щеки тщательно брил, красиво подстригал бородку, аккуратно посещая для этого парикмахерскую месьё Жоржа. Самым привлекательным в князе были его глаза: прекрасные, темно-синие, не совсем даже шедшие к немолодому изможденному лицу. Соответствовали внешности и манеры. Вежливость князя, вообще несколько старомодная, в отношении к женщинам приобретала оттенок рыцарства: когда madame Meterry, на реке, стоя на коленях, терла и била на доске белье, а князь проходил мимо, он всегда снимал свою мягкую шляпу и приветствовал старую прачку, как маркизу.

Водились за ним кое-какие странности. Он был застенчив, постоянно, как мальчик, краснел. Рассеянность же его доходила до смешного: часто не мог найти дома, в котором жил, по несколько раз проходил мимо, не узнавая; никогда не помнил ни числа, ни даже месяца; а когда случалось отправлять письмо, что, впрочем, бывало редко, то спрашивал madame Meterry, сколько марок наклеивать и где почтовый ящик.

Князь вел жизнь замкнутую. Не говоря уже о женщинах — их он как будто даже боялся — но и с anciens officiers знакомства не водил, хотя и раскланивался.

Однажды он встретил эту компанию в кафе du père Boit-tot. Молодые люди пригласили его выпить вместе: они праздновали в этот день какую-то батальную годовщину. Князь не почел удобным отказаться, подсел к ним и высидел весь вечер. Он всячески старался войти в неинтересный для него разговор и долго расспрашивал одного из них, очень на вид добродушного и вялого парня, который, к удивлению князя, оказался пулеметчиком.

— Неужто вы в самом деле из пулемета стреляли, — спрашивал князь. — А я даже не знаю хорошенько, что это за штука и как она действует.

— Хитрость небольшая, — флегматически ответил пулеметчик. — Вот, берешь таким образом и ведешь, — он поставил перед собой сжатые кулаки, большими пальцами кверху, и начал медленно вести их слева направо. — Чик, чик, чик. Вот и все.

— А там люди падают? — удивился князь. — И видно это? Ну, а вы что же? Ничего?

— Ничего, — очевидно, не поняв и думая, что князь удивляется его храбрости, ответил пулеметчик.

Товарищи засмеялись: не на ответ, конечно, а на наивность князя.

Потом разговор перешел на более игривые темы. Один из присутствующих, которого почему-то называли «худосочным», хотя он был атлетически сложен, рассказал такое, что князь сделался багровым. Он очень страдал. Чтобы переменить разговор, он начал рассказывать о найденной им в городской библиотеке интереснейшей старой книге. Книга написана в двадцатых годах прошлого века и, несмотря на это, автор, умный и образованный, по-видимому, человек, с совершенно ясной логикой, вполне серьезно доказывает существование des farfadets, т. е. колдунов.

Говоря об этой книге, князь увлекся и даже не заметил, что его слушают с насмешкой.

— М-да! вообще и в частности… ерунда порядочная, — заметил худосочный.

— Нет, почему же? — мягко возразил князь. — Ведь вы не станете же, однако, отрицать, что кругом нас творится множество таинственного и необъяснимого. Вот хотя бы сны… Что такое сон? Какова его природа? Шпенглер называет сон родным братом смерти. А сама смерть?.. Ила хотя бы явления телепатии, никем теперь уже не отрицаемые, гипноз… Нет, что там ни говорите, господа, а рационализм бессилен объяснить все это. Он потерпел полный крах.

Спорить с князем о крахе рационализма охотников не нашлось. Да и надоел он им всем порядочно. Только пулеметчик поддержал «ученый» разговор, сказав, что в прошлом году зашел было в библиотеку, но что книги там все старые и неинтересные.

— А что это, кажется, про библиотекареву дочку так много разговора было? — спросил кто-то.

— О, тоже пикантная история! — вскричал худосочный.