Повествование неудачника - Чингиз Абдуллаев

Чингиз Абдуллаев

Повествование неудачника

Возможно, дураки и учатся на ошибках, но люди неглупые все равно, вопреки всем своим ошибкам, не умнеют.

Судьба определяет жизнь и смерть, долголетие и преждевременную кончину, судьба же определяет знатное и низкое положение, бедность и богатство. Начиная от правителя до простого человека, от мудрого до глупого, для всех имеющих голову и глаза, для всех, в ком течет кровь, существует судьба. Если судьбой предназначено быть бедным и занимать низкое положение, то, несмотря на богатство и знатность, придется испытать беды и несчастья. Если судьбой предназначено быть богатым и знатным, то, несмотря на бедность и низкое положение, придется испытать счастье и благополучие. Поэтому, если судьба определяет знатность, она достигается, даже несмотря на низкое происхождение, а если судьба предопределяет бедность, то богатству создается реальная опасность.

Вступление (из эпилога)

Можете представить, как я себя почувствовал при виде дула пистолета, направленного мне в грудь. Говорят, что в такие моменты перед мысленным взором человека проносится вся его жизнь. Это, конечно, неправда. Ничего не проносится, ничего не вспоминаешь, тем более про детство, про маму, папу и свои школьные годы. Их обычно вспоминаешь в гораздо более приятной и спокойной обстановке. Но когда на тебя наставляют оружие, в этот момент не до приятных воспоминаний. Только видишь это отверстие в пистолете – и понимаешь, что в любую секунду оттуда может вылететь небольшая пуля, которая оборвет твою жизнь, и больше не будет никаких воспоминаний вообще. И ничего больше не будет. Страх, полное отсутствие воли, некоторая заторможенность, и ты, как завороженный, смотришь на этот пистолет.

Собственно, я должен был понимать, что все так и закончится в моей жизни, ведь я всегда считался неудачником. И в детстве, и в юности, и потом, когда стал постарше. Ничего особенно хорошего я вспомнить не могу. А вот теперь, видимо, кто-то там, наверху, решил, что нужно поставить точку. И через несколько секунд все мои переживания и волнения уже не будут никому известны. Может, поэтому я и решил опубликовать свое повествование, чтобы рассказать о том, что именно со мной произошло. А может, просто захотелось вот таким нелепым образом оставить по себе хоть какую-то память. Пусть меня помнят неудачником, но хотя бы помнят.

Впрочем, еще неизвестно, кто и как будет меня поминать. Обидно. Ужасно обидно, что все так закончится. Пистолет точно на уровне моей груди. Если пуля попадет в сердце – а ей просто больше некуда лететь, – я умру почти мгновенно. Если попадет в легкое или разорвет печень – умру в страшных мучениях через несколько минут. Что бы вы выбрали на моем месте? Помните, как сказал Сухов в «Белом солнце пустыни»: «Лучше, конечно, помучиться»? Но я всегда боялся боли; как себя помню, так всегда и боялся. Я вообще много чего боялся в своей жизни. Не лез в обычные мальчишеские драки, сторонился своих сверстниц, не проявлял особого рвения на работе. Может, все, что произошло со мной, – это некая закономерность, которая должна была произойти именно со мной? Не знаю. Не хочу даже думать об этом. В любом случае понятно, что жить мне осталось не так много. К тому же никто не мешает ему выстрелить мне сначала в печень, а потом в голову. Я читал, что обычно в таких случаях делают контрольный выстрел в голову, чтобы убить наверняка. Вот тогда я точно мучиться не буду. И вообще ничего не пойму, когда выстрел разнесет мой мозг.

Ох, как обидно! Как все-таки обидно, когда тебя убивают здоровым и еще не совсем старым! Господи, какая глупая мысль! Как будто всегда убивают только тяжелобольных и очень старых людей. Как раз все наоборот: убивают в основном молодых и здоровых, которые либо мешают, либо слишком много знают, либо перешли дорогу, либо являются конкурентами… в общем, можно привести кучу доводов, из-за чего убивают человека в наши дни. А старые и больные уже никому не интересны и никому не нужны. Мне еще повезло, что я успел прожить несколько больше, чем должен был жить с такой дурацкой судьбой и с таким «везением». Но хватит глупой интриги. Похоже, у меня действительно мало времени. Поэтому лучше вспомнить все, что произошло со мной, вплоть до этого дурацкого дня, когда я оказался здесь и в меня целятся из пистолета. Может, мой пример действительно окажется поучительным. Хотя говорят, что никто не учится на чужих ошибках, все предпочитают делать свои собственные и не извлекают из них нужных выводов…

Глава 1

Я родился в Казани зимой шестидесятого года в обычной семье. Отец был инженером на местном заводе полимеров, а мать работала в библиотеке рядовой сотрудницей, хотя у обоих было высшее образование. Отца тяжело ранили на войне, но главное – он вернулся живым. Много лет спустя я узнал, что у него была первая семья, до того как он встретил мою маму. Но с женой у него не заладилось, кажется, после войны она его бросила, ведь он вернулся в сорок четвертом на костылях, одна нога стала короче другой, вдобавок еще и заикался. У него была тяжелая контузия. Это потом придумают миф о наших женщинах, которые терпеливо ждали своих мужей все четыре года войны. Наверняка были и такие, которые ждали. Только первая супруга моего отца явно не относилась к их числу. Они поженились в сороковом году, и у них была трехлетняя дочь. Пока отец воевал, первая жена сначала сошлась с каким-то местным штабным офицером, потом с командированным в наш город режиссером и под конец с каким-то чиновником из райисполкома. В общем, жила не так плохо, как многие другие во время войны. Об этом мне рассказала однажды моя бабушка, мать отца, которая не могла простить его первой жене такой измены. Отец вернулся в сорок четвертом, и «добрые люди» ему сразу обо всем рассказали. Очень подозреваю, что среди «добряков» была и моя бабушка, возмущенная поведением невестки.

Но отец все равно не бросил эту стерву и продолжал с ней жить, пока в сорок девятом она сама не ушла от него. Взяла дочку и ушла к тому самому чиновнику, который стал уже большим человеком в горисполкоме. И отец остался один со своей короткой ногой и контузией. Ринат Илалутдинович Зайнашин, ветеран войны, инвалид второй группы, кавалер орденов Красного Знамени и Красной Звезды, которому в сорок девятом исполнилось только тридцать три года.

До войны он успел окончить институт и получить образование, когда его призвали в армию, через четыре месяца после свадьбы. Началась финская война, и нужны были специалисты по металлоконструкциям. Помните «линию Маннергейма»? Сплошь бетонные укрепления, с пулеметными гнездами в снегах. Сколько тысяч наших солдат и офицеров там погибло, пока преодолевали эту проклятую «линию». Отец был там впервые ранен, но достаточно легко. Я сейчас думаю, что нельзя осуждать его первую жену. Она прожила с ним только четыре месяца, а потом надо было ждать долгих четыре года. Не каждая такое выдержит, вот она и не выдержала. К тому же маленький ребенок, больная мать и две младшие сестренки. Это я все потом узнал. Конечно, это ее совсем не оправдывает, но, если подумать… На один офицерский аттестат лейтенанта, который она получала за отца, выжить впятером во время войны было крайне сложно.

В общем, отец остался один и пошел работать на завод, где начинал еще до войны. А напротив его дома была библиотека, в которую он иногда заходил. В пятьдесят четвертом там по-явилась новая симпатичная библиотекарша. Отец ходил туда почти два года, перечитал все книги, которые она ему рекомендовала, пока не решился наконец предложить молодой сотруднице встретиться после работы. Вы уже, конечно, догадались, что это была моя мать – Лидия Алексеевна Некрасова. К тому времени ей исполнилось только двадцать два года, и она была младше моего отца ровно на шестнадцать лет. В пятьдесят седьмом они поженились. В пятьдесят восьмом родилась моя сестра Зарина, а в январе шестидесятого – я. Меня назвали в честь моего деда, красного комиссара, о котором отец и бабушка всегда говорили с особым восхищением. Он погиб еще в девятнадцатом, когда моему отцу было всего лишь три года. Все очень гордились этим фактом, поэтому меня и назвали таким смешным и трудновыговариваемым именем – Илалутдин, в честь моего геройского деда. Мать не стала возражать, она тоже знала историю о нашем героическом дедушке, но для нее я стал Илюшей. Так меня все и называли, даже отец, только бабушка упрямо называла меня Илалутдином. Для остальных же я был Илюшей и почти убежден, что многие наши бывшие соседи до сих пор помнят меня как Илюшу Зайнашина.

Можно легко подсчитать, что, когда я родился, отцу было уже сорок четыре года, и по возрасту он годился мне скорее в дедушки, чем в отцы, ну а матери, соответственно, двадцать восемь. Детство мое было обычным, жили мы в небольшой двухкомнатной квартире. В спальне спали родители, а рядом стояли наши детские кроватки. Потом, когда повзрослели, мы перебрались с сестрой на эти кровати, а родители устраивались в столовой. Мама спала на диване, а отец предпочитал раскладушку или спал на полу. Он вообще любил спать на жестком – видимо, сказывались его ранения.