Последние первые планетяне - Павел Третьяков

Последние первые планетяне

Глава первая. Человек с полуночного экспресса

«Когда-то давно, в пору моих первых странствий по фронтиру, одна старуха в поезде сказала: «Забудь, милок, все, что тебе ведомо о людской нетерпимости, грубости и невежестве. Запад с лихвой переплюнет твои представления». Тогда я не поверил ей. Но теперь, спустя много лет, понимаю: ох! она была тысячу раз права…»

Р.Р.

Из заметок о Западе, 22** год

1

Утро было неприлично раннее. Первые лучи поднимающегося прометея еще не пробились в город из-за горной гряды на востоке, когда Николай Давыдов пробудился ото сна в мизерном номере привокзальной гостиницы «Кинг Пилигрим».

Хотя, в сущности, это была не гостиница, а паршивый постоялый двор. Изрядно потрепанное временем, здание из красного кирпича, в рассветный час практически слившееся с окружающим степным пейзажем, располагалось не более чем в сотне метров от магнитнодорожных путей. Если не считать пары захудалых построек чуть в стороне от главной дороги, оно являлось первым признаком человеческой цивилизации, попадающимся взору приезжего в Борей-Сити. Крупная неоновая вывеска тихонько прорезала жужжанием ленивую утреннюю тишину, а на углу догорало с ночи: «СВОБОДНЫЕ КОМНАТЫ». Иной же злопыхатель мог едко заметить, что сменилось не одно поколение владельцев с тех пор, как последний раз зажигалась соседняя надпись: «СВОБОДНЫХ КОМНАТ НЕТ».

Вот и теперь Давыдов являлся единственным постояльцем этой скромной обители. Проснувшись ни свет ни заря, молодой человек долго всматривался в разбегающиеся по потолку, словно колонны муравьев, трещины и только затем в раздражении приподнялся на кровати. Какой-то едва уловимый образ сновидения не давал ему покоя. Впрочем, может ли быть такое, чтобы ему и правда снился корги в водолазном костюмчике? Почему тут, за сотни километров от ближайшего побережья? Или это был не водолазный костюм вовсе? Может, скафандр астронавта? Даже бо́льшая чепуха, фыркнул Николай и, сверившись с часами на коммуникаторе, как по команде, вскочил с постели.

Он удрученно огляделся. Снятая на ночь комнатушка в тусклом свете поздневесеннего утра казалась даже более жалким пристанищем, нежели несколько часов тому назад. Лишенная некоторого шарма и той уютности, которые всякому жилому пространству придает искусственное освещение, комната выглядела чересчур скромно и едва отбивала цену в четыре юкойна, которые Николаю пришлось заплатить. Скрипучая полуторная кровать, угловатый столик, старый, истершийся от частых перестановок гардероб. Скудное убранство комнатушки не спасали ни безвкусный натюрморт, ни застиранные – с диким орнаментом из цветов и силуэтов животных – шторы. Последние пропускали свет ровно настолько, чтобы можно было понять, что уже рассвело, но все-таки держали небольшое помещение в сонливой атмосфере сумерек.

Давыдов натянул брюки и первым делом подошел расшторить окно. Как страстно он мечтал в этот последний миг, прежде чем развести руки, что по другую сторону его встретит привычное оживление мегаполисов Большого Кольца. Эти тянущиеся на километры улицы, вздымающиеся до облаков дома-башни, мчащиеся из стороны в сторону автомобили, и люди, люди, люди, всюду толпы людей. Как горячо надеялся он, что злоключения последнего времени привиделись ему. Что он в родном Бинисе, живет прежней своей жизнью, а дряхлая комнатенка, в которой он проснулся – лишь чья-то каверзная шутка, своего рода неприятный осадок бурно проведенной ночи.

Николай инстинктивно зажмурился, однако усилия, увы, оказались напрасны. Взору молодого человека, едва он развел занавески, предстала вгоняющая в тоску картина. Широкая улица, которая брала начало у самого вокзала, здесь огибала просторную пригостиничную территорию и убегала далеко на север, к сердцу Борей-Сити. Вся – разбитая, потрескавшаяся и, что примечательно, совершенно пустынная, будто мостовая города-призрака. Напротив мотеля, чуть поодаль от дороги, к быстро окрашивающемуся в рассветные цвета небосводу тянулась старая водонапорная башня. Еще с тех давних времен, смекнул Николай, когда шахтерский городок проживал первые нелегкие годы. На выцветшей и проржавевшей до дыр цистерне со стороны улицы красовалось свежее граффити. То был душераздирающе грустный смайлик – несомненно, проделка местного хулиганья.

Между тем только под окнами гостиницы наблюдалось какое-то движение. Старуха-жена хозяина отеля, которой Давыдов расплачивался за комнату, и которая встретила его не как долгожданного постояльца, но как злейшего врага всякого добропорядочного человека на Западе, махала толстыми, как бревна, руками подъезжающему со стороны вокзала фургону. Когда заглушился мотор, – Николай приоткрыл окно и теперь ясно слышал происходящее снаружи – хозяйка повернулась к зданию и, сунув в рот пальцы, так по-мужицки свистнула, что Давыдова передернуло от неожиданности. На сигнал из гостиницы тотчас вылетели ее помощнички: мальчишка лет десяти-двенадцати на вид и допотопной модели синтетик, каких в городах Большого Кольца нынче и не повстречаешь. Андроид пытался поспешать за юным компаньоном, однако подражать ловким движениям удавалось ему с трудом. Устремляясь к фургону, синтетик выглядел совершенно неуклюже, словно канатоходец-новичок. Повинуясь односложным и оттого еще более грозным приказам старухи, работнички, так или иначе, принялись выгружать контейнеры с припасами. Давыдов, даже наблюдая со второго этажа, не мог не разглядеть на крышках узнаваемый логотип корпорации «СидМКом». По-видимому, очередная поставка продовольствия в спонсируемый ими шахтерский городок пришла тем же поездом, которым в полночь прибыл сам Николай.

Он задумался на миг, а когда пришел в себя, кузов фургона был уже закрыт, и старуха расписывалась за принятое добро на протянутом водителем планшете. Уличив секунду, пока злая баба не видит, мальчишка приоткрыл один из контейнеров, аккуратно, чтобы не сорвать пломбу, и тоненькими ловкими пальчиками выудил лежащий сверху шоколадный батончик. Он успел сунуть его в карман прежде, чем затарахтел двигатель, и старуха повернулась к помощникам с указанием заносить ящики внутрь. В иных обстоятельствах Давыдов счел бы эту сценку по-своему милой. Однако здесь и сейчас ощущаемое им пренебрежение к глухим провинциальным нравам взяло верх.

Николай, лишь снисходительно цокнув, отошел от окна и стал не спеша собираться.

2

Борей-Сити, принялся размышлять Давыдов, только покинув гостиницу… как это он, несомненно, неглупый и даже в некоторой степени очаровательный человек, мог