Верю – не верю, или Достоверность, как ее нет... - Генри Олди

Генри Лайон Олди

Верю – не верю, или Достоверность, как ее нет…

Пролог

«Ежели критик смотрит в стену, в небо или на цветущий луг, то в голове у него не возникает ничего, кроме абсолютного вакуума. Однако стоит ему кинуть взгляд на чужой текст, как он моментально ощущает прилив вдохновения и тут же начинает извергать фонтаны красноречия. Коронным номером критика, надо понимать, является анализ чужого текста на предмет нахождения в нем так называемых bullshit'ов, то есть примеров нарушения канонов, продиктованных если не „законами природы и материального мира“, то обычнейшим здравым смыслом.»

Г. Л. Олди, из статьи «Допустим, ты – пришелец жукоглазый…»:

«Допустим, ты родился при ИванеНе Грозном и не Третьем – Годунове,Хоть никаких Иванов ГодуновыхВ истории отнюдь не наблюдалось,А тут, гляди, взяло и наблюлось…»

Комментарий образованного читателя на форуме «Альдебаран»:

Что значит – не наблюдалось? Очень даже наблюдалось, даже целых два Ивана Годунова:

1) Иван Васильевич (Рязанский) – боярин, ум. в 1602 г.

2) Иван Иванович, окольничий, свояк патриарха Филарета, убит в 1610 г. Сэру Генри, по истории России – низачот.

1. Проблема достоверности

Оставим в покое тот нюанс, что можно родиться при царе, но нельзя родиться при боярине, пусть он трижды свояк Филарета (см. контекст). Итак, проблема достоверности, поиск ляпов, сравнение текста с энциклопедией и справочником… В последнее время это стало любимым занятием читателей фантастики. Они занимаются этим с завидной регулярностью, тратя на изыскания столько времени, что с меньшими усилиями можно было бы осушить Тихий океан.

На семинаре в Партените один почтенный критик очень беспокоился: «Если читатель будет изучать историю по вашим книгам, он же ее неправильно выучит и будет знать с ошибками!» Другой, не менее почтенный критик, написав ряд рецензий на роман «Алюмен», практически не рассматривал идею и проблематику книги. Зато большое внимание уделялось комментариям синолога А. и скандинависта Б., географическому расположению замка Эльсинор, дате смерти отца математика Галуа…

Странная позиция: «если по вашим книгам будут изучать историю».

КТО?!

Если профессиональный историк, то он идиот. Скажи студент преподавателю в университете, что сдает экзамен, основываясь на материале книг Олди или Валентинова – да хоть Дюма… Если же это просто читатель, он, как минимум, узнает что-нибудь новое. Но речь о другом. Дюма сдвинул во времени осаду крепости Ла Рошель. Мушкетеры два раза дерутся на дуэлях на двух разных улицах Парижа, хотя это одна и та же улица, просто в разное время она меняла названия. Да и фехтуют Атос с Арамисом не так, как это делалось в их бурный век, тяжелыми и длинными шпагами.

Где вы, форумные знатоки?! Разите бездельника Дюма!

Зайдем с другого бока. Это что-нибудь меняет в восприятии романа «Три мушкетера»? Делает роман хуже? Должен ли Дюма отвечать обвинителям в ЖЖ? Смех смехом, но проблема стоит серьезно. Что произошло, если соответствие справочнику сделалось главным достоинством произведения?

Недавний доклад Валентинова о «заклепочниках» был принят крайне резко. Стоит усомниться в значении достоверности, как тебя сразу обвинят в нежелании скрупулезно изучать материал, в неумении работать с историческим фактажом, в начетничестве и небрежности. В какой-то степени обвинители правы – сколько сейчас выходит книг, где реалии взяты от фонаря? С другой стороны, стоит вознести достоверность на пьедестал, объявить ее королевой – и тебя ткнут носом в не-художественность твоих книг, безликость персонажей и вялость идей.

Очень болезненная тема. Хотя, казалось бы, что в ней особенного? Почему именно сейчас «достоверность» встала во главу угла, сделалась идеей-фикс, главным мерилом качества книги? Вряд ли мы сумеем решить сей вопрос раз и навсегда – это невозможно в принципе. Но попробуем обозначить его, очертить круг проблем, высказать частные соображения. Тем более что литераторы – люди нервные и беспокоятся всерьез. К примеру, одна писательница размышляет на форуме:

– Достоверность описаний (эффект присутствия) является моей сильной стороной. Но, как ни странно, большинство претензий от читателей поступают ко мне именно в части документальной достоверности. Причем отзыв сопровождается неизменным выводом: это мешает мне читать, после этого я не могу сказать о книге ничего хорошего. Эта проблема заставляет меня не спать ночами, пытаясь вычислить, что же я делаю не так? В данный момент я дошла до того, что не могу нормально писать. Я каждую секунду оглядываюсь на эту документальную достоверность. Ряд читателей не желает принимать условности, которые я накладываю на декорации. Недавно получила отзыв на «Черный цветок» с претензией, что в этом мире (мире, который выдумала я!) метрические книги должны храниться в церкви, а не в городских архивах! И это в мире, где нет церквей! Там же автор отзыва рассказал мне, как правильно перевести на тюркский словосочетание «черный цветок». Мало того, что я знаю десяток вариантов происхождения слова Харалуг, так ведь и на тюркском наречии в книги никто не говорит!

Что заставляет читателя не читать книгу, а искать, к чему бы придраться? Недоверие к новому автору? Или действительно читателю с высоким уровнем знаний небезразлично, какой из вариантов перевода с тюркского я выбрала для построения сюжета?

Можно, конечно, подойти к вопросу не политкорректно – и процитировать Самуила Маршака:

И ведь верно, с той минутыСтал ходить дурак надутый.То и дело он, дурак,Говорит другим: – Не так!И не так селедок ловят,И не так борщи готовят,И не так мосты мостят,И не так детей растят!Видят люди, слышат люди,Как дурак дела их судит,И подумывают так:«Что за умница дурак!»

Но это, безусловно, слишком резкий подход. Охотно согласимся, что дураки – это мы, а критики – мудрецы. И начнем анализ ситуации.

2. Круги достоверности

Что такое достоверность художественного произведения?

Очень многие полагают, что это соответствие материала книги справочнику. Увы, в данном случае они путают достоверность реалий жизни и достоверность ХУДОЖЕСТВЕННОГО ОБРАЗА. Это принципиально разные достоверности. Иначе получается сравнение теплого с мягким.

Раньше мы полагали (об изменениях позиции – чуть позже) что достоверность – это область пересечения двух кругов: круга знаний автора и круга знаний читателя. Чем шире область пересечения, тем выше достоверность. Впрочем, пересечение может быть крохотным, но достоверность появится, если читатель изначально доверяет автору – или вообще ставит себе иные цели при чтении.

При этом возможны варианты. Писатель может знать много, а читатель – мало. Писатель может знать мало, а читатель – много. Оба могут знать много и оба могут вообще ничего не знать. Достоверность от этого не зависит! Она зависит от пересечения областей, а не от количества знаний. Достоверность – это «верю – не верю», а вера не есть знание.

После выхода в свет повести «Отель „У погибшего альпиниста“» братьев Стругацких замучили претензией, что не бывает пистолета «люгер» с оптическим прицелом. В конце концов Аркадий Натанович, человек остроумный, честно ответил: «Мой люгер, что хочу, то и делаю.» Так вот, на этом история не заканчивается. Мы этим летом побывали в Варшаве. Там после ремонта вновь открылся чудесный музей Войска Польского. И в зале Второй Мировой войны мы обнаружили пистолет «люгер» с удлиненным стволом и креплениями для оптического прицела! Малая, специально выпущенная партия. Вполне возможно, что Аркадий Натанович знал о таком пистолете. Но это неважно. Задумайтесь: он ведь правильно ответил «знатокам»! Было бы стыдно, вступи писатель в объяснения. Тогда бы он автоматически стал в позу виноватого: «меня обвиняют – я оправдываюсь».

Была история с конными арбалетчиками у Перумова. Все, кому не лень, сообщили миру, что это ляп. Потом выяснилось, что конные арбалетчики существовали в реальности. Более того, одна наша знакомая (прекрасная наездница и неплохой стрелок) провела эксперимент, успешно отстрелявшись с лошади из арбалета. Была история с палашом у Пехова – знатоки утверждали, что «ленивым ударом» палаша нельзя расколоть человеку череп. Доказывали долго, упорно, с выкладками и ссылками на источники. Сказать по правде, мы палашей перевидали всяких – кавалерийских, артиллеристских, пехотных, офицерских. И в руках подержали.

Можно расколоть, поверьте на слово!

Похожий случай был лично с нами, в Питере, в первой половине 90-х. Редактор согласовывал правки в повести «Страх» и докопался до эпизода, когда человеку разваливают голову ударом матросского тесака. «Не может быть! Меч – еще ладно…» Наш приятель Игорь Солунский, неплохо разбирающийся в холодном оружии, немедленно заявил: «Дайте, дайте мне тесак! Я продемонстрирую… Нет тесака?» И тут он увидел большущий кухонный нож. «Ладно, сойдет!»