Долорес Клэйборн - Стивен Кинг

Стивен Кинг

ДОЛОРЕС КЛЭЙБОРН

«Женщина! Чего она хочет?»

«У-В-А-Ж-Е-Н-И-Е, поймите, что это значит для меня».

Что ты спросил, Энди Биссет?

Понимаю ли я свои права, как вы мне их объяснили?

Господи! Ну почему мужчины такие тупые?

Ничего, Энди, не беспокойся — продолжай жевать и послушай меня. Боюсь, тебе придется слушать весь вечер. Конечно, я поняла, что ты мне прочитал. Разве похоже, что у меня поубавилось мозгов с тех пор, как ты видел меня в магазине? Это было в понедельник утром, если ты забыл. Я еще сказала тебе, что жена намылит тебе шею за такой черствый хлеб — выгадал на пенни, а сглупил на фунт, как раньше говорили, — и я была права, так ведь?

Я отлично понимаю свои права, Энди, моя мать не рожала болванов. И свои обязанности я тоже понимаю.

Говоришь, все, что я скажу, может быть использовано против меня в суде? Вот беда-то! А ты лучше не скалься, Фрэнк Проулкс. Это сейчас ты такой крутой полицейский, а я еще помню, как ты носился по двору в замаранных штанах с такой же идиотской улыбкой. Мой тебе совет — когда встречаешь старых знакомых вроде меня, засунь свою улыбку подальше. Я могу прочесть тебя по ней легче, чем выкройку из каталога Сирса.

Ну ладно, повеселились, пора и к делу. Я хочу рассказать вам троим много всего и много такого, что может быть использовано против меня в суде, если кто-нибудь захочет через столько лет затеять суд. Вообще-то, на острове многие это знают и так, но лучше поздно, чем в штаны, как говаривал старый Нелли Робишо, когда бывал под мухой, а было это почти всегда.

Начну с одного, ради чего, по правде сказать, я и пришла сама сюда. Я не убивала эту стерву Веру Донован, и, что бы вы ни думали, я хочу, чтобы вы поняли это. Я не сталкивала ее с этой чертовой лестницы. Меня можно усадить за другое, но ее крови на моих руках нет. И я думаю, Энди, ты поверишь в это, когда я расскажу все. Ты всегда был сообразительным парнем — светлая голова, как говорится, — и вырос не хуже. Но не бери это в голову: тебе, как и всем мужикам, не обойтись без женщины, которая гладит тебя по головке, утирает нос и поворачивает на верный путь, если ты забредешь не туда.

И еще одна вещь — вас я знаю, Энди и Фрэнк, но кто эта дама с магнитофоном?

О боже, Энди, я понимаю, что стенографистка! Разве я не говорила, что моя мать не рожала болванов? В ноябре мне будет шестьдесят шесть, но с мозгами у меня еще все в норме. Я знаю, что женщину с магнитофоном и блокнотом называют стенографисткой. Я ведь смотрю все эти сериалы про суды, даже «Закон в Лос-Анджелесе», где, похоже, никто не ходит одетым больше пятнадцати минут.

Как тебя зовут, девочка?

Ага… и откуда же ты к нам приехала?

Ну хватит, Энди! У тебя что, еще дела сегодня ночью? Может, ты хочешь выловить кого-нибудь на пляже за незаконный лов крабов? А что, дело важное, разве не так?

Вот, так-то лучше. Ты — Нэнси Бэннистер из Кеннебанка, а я Долорес Клэйборн отсюда, с Высокого острова. А теперь я, как обещала, все вам расскажу, а вы попытаетесь поймать меня на вранье. Если понадобится прервать меня, так и скажите, не стесняйтесь. Я хочу, чтобы вы вникли в каждое мое слово, начиная с этого: двадцать девять лет назад, когда шериф Биссет еще ходил в первый класс, я убила моего мужа, Джо Сент-Джорджа.

Ты что, Энди? Не можешь помолчать немного? Не знаю, чему ты так удивился. Ты же знал, что я убила Джо. Все на Высоком знали это, и половина людей в Джонспорте тоже. Просто никто ничего не мог доказать. И я не сидела бы сейчас тут с Фрэнком Проулксом и Нэнси Бэннистер из Кеннебанка, если бы не последний трюк этой старой стервы Веры.

Но больше она уже ничего не выкинет, так ведь? Хоть это меня утешает.

Подвинь немного свой магнитофон, Нэнси, — говорить, так уж наверняка. Как это япошки умудряются делать такие штуки? Ну ладно… Бог с ним. Эта пленка внутри может упечь меня в исправительное заведение до конца дней, но выбирать не приходится. Знаете, ведь я всегда подозревала, что Вера Донован меня доконает, с тех пор, как впервые ее увидела. И поглядите, что эта сволочь наделала под конец! Вот уж действительно, если богачи не забьют тебя до смерти, то до смерти зацелуют.

Что?

О Господи! Энди, я скажу об этом, если ты не будешь мне мешать! Я только не могу решить, начать с начала или с конца. Вы не могли бы дать мне воды?

Нет, спасибо. Кофе пейте сами, хоть целую кастрюлю. Налей мне стакан воды, Энди, если ты жалеешь для меня глоток виски из бутылки, что стоит у тебя в столе.

Что значит «откуда знаете»? Думаешь, на острове все говорят только о том, как я убила своего мужа? Эта новость уже протухла. Только для вас в ней осталось немного соку.

Спасибо, Фрэнк. Ты тоже всегда был хорошим парнем, хотя у матери вечно были с тобой проблемы в церкви. Иногда ты запускал палец в нос так глубоко, что удивительно, как ты не выковырял мозги. Что ты краснеешь? Не было еще мальчишки, который не искал бы клад у себя в носу. По крайней мере, ты держал руки подальше от карманов и от яиц, хотя бы в церкви, а многие парни…

Ладно, Энди, сейчас. Можно подумать, ты никогда не гонял блох у себя в штанах, а?

Вот что, я нашла выход. Начну не с начала и не с конца, а прямо с середины и в обе стороны. А если тебе это не понравится, Энди Биссет, скажи своему священнику, и пусть отпустит тебе грехи.

У нас с Джо было трое детей, и весной 63-го, когда он умер, Селене исполнилось пятнадцать, Джо-младшему тринадцать, а Маленькому Питу — только девять. Джо не оставил нам даже горшка с дерьмом, который можно было бы выкинуть в окно…

Нэнси, надеюсь, ты не обижаешься на меня? Я ведь всего-навсего старуха с дрянным характером и таким же дрянным языком, но такое часто бывает от дрянной жизни.

Так о чем это я? Да, спасибо, детка.

Что мне Джо оставил — так это халупу у восточного мыса и шесть акров земли, заросшей черной смородиной и еще какой-то пакостью, которая вырастает, сколько ее ни руби. Что еще? Дайте припомнить. Три сломанных машины — грузовик и два пикапа. Четыре корда дров, счет из бакалеи, счет из хозяйственного, счет за газ и за похороны тоже… и хотите еще глазури на этот торт? Через неделю ко мне заявился этот козел Гарри Дусетт и сказал, что Джо должен ему двадцатку за бейсбольную биту!

Он оставил мне все это, но, думаете, он оставил еще и страховку? Как бы не так! Чтобы долго не рассуждать, скажу вам только одно: Джо Сент-Джордж был вовсе не мужчина, это был мельничный жернов, который я тащила на шее. Даже хуже, потому, что жернов хотя бы не напивается, не приходит домой, воняя пивом, и не лезет к тебе трахаться в час ночи. Конечно, я убила этого сукиного сына не потому, но надо же с чего-то начать.

Могу сказать вам, что наш остров — не самое лучшее место, чтобы кого-то убить. Все время кто-то крутится поблизости и сует нос в твои дела. Потому мне и пришлось так много возиться. А случилось это все через три года после того, как муж Веры Донован разбился на машине недалеко от Балтимора — они там жили, а на остров приезжали на лето. В то время она была еще женщина в соку.

Когда Джо перекинулся и не оставил нам ни цента, я была в отчаянном положении, в каком может быть только одинокая женщина с тремя детьми на шее. Я уже собиралась перебраться на материк и поискать работу в Джонспорте — продавщицей или официанткой в ресторане, — когда эта дура вдруг решила жить на острове. Другие удивлялись, а я нет — она и раньше торчала здесь подолгу.

Парень, который у нее тогда служил — не помню, как его звали, но ты понимаешь, Энди, о ком я говорю, — такой хмырь, вечно носил штаны в обтяжку, чтобы все видели, что шары у него величиной с елочные стекляшки, — позвонил мне и сказал, что «миссас» (он всегда звал ее так — ну, не осел ли) интересуется, не соглашусь ли я работать у нее домоправительницей. Я работала в их доме в летние месяцы с 1950-го, и, конечно, она должна была в первую очередь обратиться ко мне, но в тот миг мне показалось, что это Господь ответил на мои молитвы. Я тут же согласилась и работала на нее до позавчерашнего дня, когда она свалилась с лестницы и расшибла свою пустую башку.

Что там делал ее муж, Энди? Самолеты, что ли?

Ну да. Я это вроде бы слышала, но ты знаешь, как любят болтать у нас на острове. Я точно знала только, что они были богаты, и все это досталось ей после его смерти. Ну, конечно, что-то перепало и правительству, но я сомневаюсь, что они взяли налог с настоящей суммы наследства. Майкл Донован был хитер, как лиса. И она тоже, хотя никто не поверил бы в это, глядя на нее последние десять лет. Хитрая, как гвоздь в стуле, и такая же колючая. Мне кажется, она не умерла спокойно в своей постели специально, чтобы оставить мне напоследок все это. Я думала об этом сегодня, когда сидела на ступеньках у Восточного мыса… об этом и о многом другом. Сперва я решила, что этого не могло быть — в тарелке овсянки было больше ума, чем оставалось в голове Веры Донован под конец, — а потом вспомнила про пылесос и подумала, что может быть…