Тридцать девять ступенек. Маска Димитриоса - Джон Бёкан

Джон Бёкан. Тридцать девять ступенек

Эрик Амблер. Маска Димитриоса

Джон Бёкан

Тридцать девять ступенек

(Перевод Ю. Дубровина)

Глава 1

Убийство

Я вернулся из Сити около трех. Веселый месяц май кружил всем голову, и, вероятно, лишь я один не чувствовал себя счастливым. Три месяца назад я прибыл в добрую старую Англию, и за этот короткий отрезок времени жизнь островитян осточертела мне донельзя. Если бы год назад кто-нибудь сказал мне, что все будет именно так, я бы расхохотался ему прямо в лицо. Все вызывало мое раздражение: погода, разговоры, то, что я сибаритничаю, хотя развлечения, предлагаемые столицей, вызывали у меня ощущение вроде того, когда выпьешь содовой, долго стоявшей на солнце. «Ричард Ханней, — не раз говорил я сам себе, — ты ведь прекрасно понимаешь, что попал в западню — давай-ка выбирайся из нее поскорее».

Когда я вспоминал о планах, которые строил год назад там, в Булавейо, я готов был кусать ногти от злости. Я скопил значительную — разумеется, не миллион — сумму денег и рассчитывал пожить в свое удовольствие, быть может, до конца дней в стране, которая представлялась мне в моем воображении страной сказок тысячи и одной ночи и которую я покинул вместе с отцом, когда мне было всего шесть лет.

И вот, прожив на родине три месяца, я вдруг понял, что роль праздношатающегося зеваки мне совершенно не подходит, что рестораны, театры и скачки надоели мне так, как будто я тратил на них всю свою жизнь. Наверное, все было бы иначе, если бы у меня были друзья, а не знакомые, которые приглашали меня в гости только затем, чтобы узнать, как обстоят дела в Южной Африке, и которым было совершенно все равно, как обстоят дела у меня лично. Особенно же выматывали душу встречи с непременным чаепитием в конце, организованные супругами строителей империи, на которых я выступал то перед учителями из Новой Зеландии, то перед издателями из Ванкувера. Здоровый, как бык, тридцатисемилетний мужчина, не испытывающий недостатка в средствах, я чуть не выл от скуки и всерьез начинал подумывать о возвращении в свои африканские дебри.

Помню, в тот день, недовольный доходами от размещенного капитала, но, главным образом, недовольный самим собой, я задал головомойку брокерам, что, мне кажется, хорошо подействовало на мой, пребывавший до этого в спячке, мозг. По дороге домой я завернул в клуб, который очень смахивал на пивную и в который принимали всех, кто служил или работал в колониях. Я потягивал пиво и перелистывал газеты. Почти в каждой говорилось о напряженности на Ближнем Востоке. В одной из газет я обратил внимание на статью о премьер-министре Греции Каролидесе. Мне нравился этот политик хотя бы уже тем, что он никогда не передергивал, чего нельзя было сказать о других. Нравилось, что британское правительство поддерживало его и что в Берлине и Вене его ненавидели черной ненавистью. В газетной статье, между прочим, говорилось, что только благодаря стараниям Каролидеса в Европе еще не разразился новый Армагеддон.

Отложив газету в сторону, я подумал, что в Греции или в Албании мне легко было бы найти работу, а не сидеть сложа руки да зевать от скуки.

Около шести я зашел домой, переоделся и, поужинав в кафе «Ройал», отправился в мюзик-холл. Дрыгающие ногами дамочки и обезьяньи ужимки их партнеров заставили меня тотчас ретироваться. Вечер был тих, небо ясно, и я решил пройтись до дома пешком. Мимо меня сновали туда и сюда люди — все эти клерки и продавщицы из магазинов; иногда попадался денди или шествующий с важным видом полисмен — и я искренне позавидовал им всем, потому что у них была какая-то цель в жизни. Встретив зевающего бродягу, я подал ему полкроны — я почувствовал в нем родственную душу. Выйдя на площадь Оксфорд-серкус, я взглянул на зеленоватое весеннее небо и дал себе зарок, что куплю завтра вечером билет на пароход, идущий в Кейптаун, если следующие сутки пройдут так же скучно, как и предыдущие.

Моя квартира была на первом этаже нового жилого дома позади Лангам-плейс. Поднявшись по ступенькам, я вошел в холл, где меня встретили портье и лифтер. Дом был так спланирован, что на лестничную площадку выходила только одна квартира. Я жил совершенно один, потому что терпеть не могу слуг — уборку делал утром знакомый портье.

Я вставил в замок ключ и вдруг вздрогнул от неожиданности — рядом со мной, точно вырос из-под земли, появился человек. Присмотревшись, я признал в нем жильца с одного из верхних этажей, хорошо сложенного, небольшого роста мужчину с каштановой бородкой и маленькими голубыми глазками, пронизывающий взгляд которых мне показался неприятен. Этого человека я встречал раза два на лестнице.

— Впустите меня на минутку, — сказал он с трудом, как будто поднялся пешком на десятый этаж, и стиснул рукой мое запястье, — мне надо поговорить с вами.

Я открыл дверь и жестом пригласил его войти. Он стремительно промчался по коридору к самой дальней комнате, которая была моей курительной и одновременно кабинетом.

— Вы заперли дверь на цепочку? — спросил он, когда я вошел в комнату, — Простите за неожиданное вторжение, но у меня не было другого выхода, да и вы мне показались человеком, достойным доверия. Не могли бы вы оказать мне одну услугу?

— Говорите, — сказал я довольно сухо, — я слушаю вас.

Я не люблю нервных, взвинченных людей.

Мой гость, заметив на столе поднос с бутылкой и стаканчиками, налил себе виски и залпом выпил. Потом поставил стаканчик на стол с такой силой, что стекло треснуло.

— Простите, — сказал он, — нервы ни к черту. Но, я думаю, вы меня поймете — я только что был на волосок от смерти.

Я уселся в кресло и закурил трубку.

— Вы так считаете? — спросил я ледяным тоном, давая понять, что имею дело с сумасшедшим.

— Вы ошибаетесь. По крайней мере, до этого еще не дошло, — с какой-то вымученной улыбкой сказал он. — Я вас совершенно не знаю, но вы мне показались, во-первых, человеком хладнокровным, а во-вторых, безупречно порядочным, но, простите, с авантюрной жилкой. Я нахожусь сейчас в таком положении, которое вам трудно себе представить. Я хочу довериться вам и просить вас о помощи.

— Я готов выслушать вашу историю, — сказал я, — а там посмотрим:.

С трудом преодолев волнение, он начал свой рассказ. Я многое пропустил мимо ушей, потому что трудно слушать со вниманием какие-то нелепицы, но постепенно я увлекся, стал задавать вопросы и в конце концов понял, в чем суть дела.

Мой гость родился в Америке, в штате Кентукки. Окончив колледж, он решил повидать свет, благо не был стеснен в средствах. Он владел пером, и одна из чикагских газет послала его в Южную Африку, где тогда шла война, затем он провел несколько лет в странах Юго-Восточной Европы. Я сообразил, что он хорошо разбирается в людях, потому что этого требовала его профессия, как и знания обстановки. В самом деле, он упомянул несколько имен, которые мне попадались на страницах газет.

Он давно интересовался политикой и, когда предоставилась возможность, ушел в нее с головой. Я по своему опыту знаю, что люди такого, как он, типа не успокаиваются до тех пор, пока не раскопают дело до самых корней. И я также знал, какое это опасное занятие.

Всем нам известно, что государство — это прежде всего правительство и армия, но лишь немногие знают о той невидимой сети, которая создана весьма опасными людьми, ненавидящими и правительство, и армию. Как это всегда бывает, случай помог моему собеседнику наткнуться на одно из звеньев организации. Он стал копать дальше, и в том, что произошло, мог винить себя или, если хотите, судьбу.

Как я понял с его слов, организация состояла из революционно настроенных интеллигентов, которым оказывали поддержку финансисты. Создать в Европе заварушку было на руку и тем, и другим: разваливающаяся экономика — это большие деньги. Благодаря моему собеседнику мне многое стало ясно в только что закончившейся Балканской войне[1]. Стало ясно, почему вдруг распался союз государств и почему вместо него возник другой. Наконец-то я понял подоплеку событий, и вначале это было так ошеломительно, что я ему не поверил: по его словам, главная цель этой войны была в том, чтобы столкнуть лбами Россию и Германию.

На мое недоуменное «неужели?», собеседник отвечал, что только в этом случае мир в Европе рушился, как карточный домик. На его развалинах революционеры собирались построить новый мир, ну а финансисты собирались грести серебреники лопатой, скупая за бесценок национальные богатства.

— Капитал, — сказал мой собеседник, — не знает ни отечества, ни укоров совести. Ну а главное, за всем этим стоят евреи, а они ненавидят Россию до мозга костей. Они хотят отыграться, наконец, за погромы. Вы удивлены?