Церковный сад - Михаил Белокаменский

Михаил Белокаменский

Церковный сад

ЧАСТЬ 1

Слово первое. День 1. Воскресенье

Господи… Господи! Прошу! Что же творится со мной и сыночком моим! Не могу я. Болезнь подлая овладела… Боремся. Конечно, трудно ему. Трудно… и мне трудно, и мне… и мне сердце режет изо дня в день. Но мне-то — грех жаловаться. И вот Ты знаешь, Господи, во мне… во мне великая сила какая-то, пока сын мой живой, на кровати лежит! Смотрит в окно. Играет. Мыслит. Дышит. Он — мое все! Не оставь меня одну, Господи! Мне одной-то никуда совсем! Души не чаю я в сыне своем! Вот, второклассник уже. Повзрослел совсем. Прилегает, старается — видно. По-детски любит жизнь: с приятелями… друзьями своими резвится, играет, учится. Ох, не нравятся мне его друзья, конечно… но… что сейчас-то! Вот что сейчас? Сейчас это неважно как-то. Безразличны его друзья, это не важно. Но вот скажи, почему на нас это свалилось? Пашка-Пашка… эх… Мне страшно за него, Господи! Он — мое все. Мое все… Кажется, года два назад, в горах Черногории, он спросил меня: «Мам. А я стану взрослым? Я стану самостоятельным, как ты?» Я тогда ему сказала, что, конечно… конечно, сможет. Простой, кажись, вопрос. А вот нет! Никакой он не простой! Господи! Помоги!

И знаешь, пришел он, самое главное, неожиданно. И выявили поздно. Эх… Дети, они ж такие… Ничего не говорят и мало что замечают. Хотя нет, я не права. Они чутче многих взрослых, только они о будущем не думают, как это делают те же взрослые. Может, в этом главная мудрость? Не думать о том, что станет завтра. Но… но я не могу. Если я не стану думать, я могу упустить многое. Понимаешь, Господи? Господи! Я страшусь упустить. И поэтому я устала. Но неважно. Дай здоровья сынке моему. Дай! Прошу! Помню, у врача он спросил меня: «Мама, что у меня? А дяденька что, раков… любит? Ты знаешь, мам! Мы недавно проходили всяких… членисто… членистоногих на окружающем мире. Нам и про раков рассказывали. Учительница нам даже принесла парочку. Они с виду такие страшные, но на самом деле неопасные…» И что я могла ему сказать? Ничего не смогла… говорила… сказала, что это временно. Ну… ну… А что я могу? Я ничего не могу. Ни верить, ничего. Понимаешь, Господи? Я устала. Но… но верю, что это ложь во благо. Не надо Паше знать все подробности. Пашка-то хороший… хороший. Помню, украл он красивый ластик у своего одноклассника. На деле простой ластик, но чем-то он ему понравился… Впрочем… Пришел, рассказал мне. Я его поругала тогда, сказала, что это плохо. Так он… проговорил тогда тихо: «Мам, так мне просто денег не хватает на него. Ты же мне ровно на еду даешь…» Попросил у меня в итоге денег, старый — отдал. Ты знаешь… Ладно, что это я рассказываю… мелочи какие-то… неважно… Просто иногда хочется с кем-то поговорить, но по душам, ничего не скрывая. И не важно, есть Ты — нет Тебя. Не важно! Ничто сейчас не важно по сравнению со здоровьем Паши!.. Рассказываю это как словно воздуху, а вроде и нет. А вроде и Ты рядом. Чувствую.

Хах… Муж-то мой дорогой оставил меня с Пашей на руках. Придумал красивую историю и не вернулся; я в его глазах, знаешь, Господи, сразу ложь увидела, Ты знаешь. Ее трудно скрыть. Но отпустила, что человека держать, коли он сам хочет уйти. Смысла нет никакого в этом. А говорила мне мама… ну и ладно. Вырастила сама и справляюсь. Справлюсь и со всем остальным. Конечно, конечно. Конечно!

Помню, Паша спросил меня: «Мама, а где мой папа живет? Почему он не с нами?» Я тогда приврала немного, сказав, что он далеко-далеко и вернется нескоро. Знаешь, вспомнила про этого подлеца, и легче стало как-то на душе. Хах, видишь, даже слезы не текут больше… Подлец! Ничего не сказать! Подлец, хах.

Ты знаешь, Господи, я… я редко к Тебе обращалась. И не знаю почему. Не знаю. Я ж и верю вроде, и в храм одновременно с тем не хожу. Даже на Пасху. Времени никак не находилось. С утра до вечера сидишь в офисном кресле, и в воскресенье просто хочется поспать. Хах… Прости меня, прости меня, Господи, за это! Прости, каюсь! Почему опять слезы потекли…

Ведь… ведь видишь ли, как, мы говорим Богу только тогда, когда мы охвачены чем-то страшным. Безысходным… как я сейчас. А в жизни простой, когда у нас все есть, мы мало думаем, мало молимся. Мало-мало… Грехи становятся страшными только тогда, когда ты в унынии плачешь… да и… да и каемся только тогда, когда нам что-то нужно взамен.

И вот… и вот… и вот… сейчас… сейчас… Господи… мне даже стыдно к Тебе обращаться. За помощью Твоей… Жила я не так, как надо, что мне просить тогда? Как я могу что-то просить, ежели я Твоего наставленья не исполняла? Но ты знаешь, во мне живет что-то, во мне живет то, что может оставить позади все мои стыды и все мои страхи. И мне не страшно просить оттого… Это любовь моя, материнская. Поэтому и говорю я… поэтому и говорю я с Тобой сейчас, исключительно ею движимая. Вот честно, за свое здоровье так не готова радеть, как за Пашкино. Он мой сын, каким бы он ни был, каким бы он… Я счастья желаю ему, великого счастья, и только тогда будет счастье мне! Понимаешь?! Верю, что понимаешь!

Упаси, Господи! Есть Ты или нет Тебя, Господи!..

Слово второе. День 2. Понедельник

Господи! Я опять… я вновь решила с Тобой поговорить. Обо всем… я… Боюсь, только Тебе я могу доверить все свои переживания, мысли, ты знаешь… вокруг все как-то серо и хмуро. Мне от этого сердце режет куда сильнее. И я не только в плане погоды: знаешь, люди серы и хмуры. Им нечего слушать других — у них своих дел по горло. И… и, возможно, это… Ты знаешь, я считаю, что это правильно. Каждый человек должен иметь человека, но… но сейчас он, напротив, предпочитает погружаться в свои думы самостоятельно. Без никого. Но вот… знаешь… Я… А я не такая. Мне надо с кем-то поговорить, душу излить. И на то есть ты. И… слава Богу! То есть… тавтология…

Сегодня проводили нужные медицинские процедуры. Врачи говорят — все так же, да вот только вижу я, что… что они передо мной лукавят… что ли. Вот чувствую я ложь — и все! Но… но… Господи, что ж руки мои дрожат-то… ничего не сделать. Я понимаю, что они… они меня, как мать, успокаивают. Да, я это понимаю… понимаю… Да вот только меня уже ничем не убить. Наверное… Господи, да кого я обманываю? Убить! Конечно, убить! Хотя… все равно, если они не говорят,